Профессор Леонид Поляков: Наша история – самая предсказуемая

Недавняя речь президента о том, что Россию не надо учить истории, что мы будем учить ее сами, вызвала неоднозначную реакцию. Осторожным интеллигентам почудился в этом призрак краткой истории ВКП(б). В прошлом номере «Собеседника» за эту «призрачность» досталось и самому Путину, и завкафедрой общей политологии Высшей школы экономики Леониду Полякову. Против оценки самого себя как «одного из творцов новой государственной идеологии» Поляков возражать не стал, но с утверждением, будто «весь мир пишет историю, а мы ее без конца переписываем», поспорил.

А если в голове каша?

– Зачем вообще президент высказался по поводу истории? Ведь не царское это дело – такие мелочи обсуждать.
– Дело-то как раз царское. И лучшего времени для того, чтобы всерьез заняться выработкой внятной государственно-национальной стратегии (в области образования вообще и отечественной истории и обществознания в частности), невозможно было придумать. Новой России исполнилось почти 16 лет, и сейчас у нас подрастает первое несоветское поколение, россияне. Естественно, государство (под которым нужно понимать все сообщество в целом, а не только избранную нами власть) должно быть озабочено тем, с каким мировоззрением, с каким взглядом на мир это поколение войдет во взрослую жизнь.
Когда ребята и девчонки заканчивают школу, они получают весь набор гражданских и политических прав: создавать семью, принимать воинскую присягу, избирать и быть избранными. Они становятся полноценными гражданами. Но представьте себе, что эти наши сограждане выходят из школы, а в голове у них вместо четких представлений о прошлом страны, в которой они живут и будут жить, каша.
Ведь что получается? Россия крепнет и на международной арене, и с внутренним самочувствием граждан дело идет на лад: мы привыкаем к сложившейся государственной системе, растет материальный достаток. А наполнение голов остается при этом все тем же. В них залетает то, что случайно сформировалось в 90-е годы как результат симбиоза советско-марксистских представлений об истории и новейших, в том числе западных, теорий. И эта мешанина попадала и попадает в головы наших учеников.
Конечно, в 90-е годы мы все были такими. Мы прошли через страшное время перемен, жить в которое не пожелаешь и врагу. У всех нас была такая же каша, но теперь такое положение вещей нетерпимо. Теперь, когда сложилась государственность, появились политическая традиция, стабильная экономика с хорошей перспективой роста – все это требует нового духовно-мировоззренческого наполнения. Нельзя больше идейно питаться той бурдой, которая сформировалась в 90-е годы.
– Эта «бурда» именно импортного разлива?
– Я не хочу концентрироваться на словах президента о том, что большинство учебников писали люди, получавшие деньги от иностранных организаций. Но действительно совершенно нетерпимо, что кто-то со стороны заказывает нам польку-бабочку. Я, например, не могу представить себе ситуацию, чтобы на деньги какого-нибудь российского фонда эффективной политики писался американский учебник истории для американских школ. Это в принципе невозможно! Но у нас подобное было.
То нетерпимое положение, тот хаос, который преподавался в виде истории вплоть до сегодняшнего дня, есть частично плагиат, частично фальсификации, а нередко и просто погоня за элементарной прибылью, когда учебники и школьные пособия стряпаются на скорую руку.
– При этом новые пособия – книги для учителей по новейшей истории России и по общество­знанию – были столь благосклонно восприняты в Кремле, что это кажется госзаказом.
– Одну из этих книг писал я, и не надо думать, что нас собрал какой-то самый главный идеолог, зачитал закрытый приказ писать про это и это и мы побежали исполнять. Просто власть озабочена теми же вещами, что и мы. Скажем, тот же помощник президента Сурков в последнее время очень много пишет и публикует. У него что, дел других мало? Но ведь и это – прямое его дело, потому что люди в высшей власти также ощущают, что мы движемся с разными скоростями, что материальная, экономическая и политическая стороны нашего развития продвигаются вперед, а духовно-мировоззренческая сильно запаздывает. В головах – много того, что переварено еще в прошлом, но абсолютно нет реального понимания современного мира. И власть пытается исправить ситуацию.

Мы никакой не президентский спецназ
– Но разве госидеология у нас не запрещена законом?
– Да, есть четкая конституционная граница: статья 13, запрет на государственную идеологию. Это значит, что никакие директивы, инструкции и указы о том, как думать об истории и современности, власть не имеет права издавать. Это мы ей запретили, мы, когда принимали Конституцию. Поэтому происходит двусторонний процесс. Люди, которых мы выбирали, выражают свою озабоченность ситуацией, а ответ должен идти от общества.
Скажем, нашу книгу делала команда из шести человек, и мы – никакой не президентский спецназ. Все делалось не под заказ, а в творческом режиме. Но то, что в книге представлено, не только выражает точку зрения авторов, но и принято представителями высших эшелонов власти. Без всякого давления на нас с их стороны.
– Разве выступление президента нельзя расценить как вмешательство в этот процесс?
– Почему если президент про что-то говорит, то он обязательно вмешивается! Кстати, на встрече с президентом я обозначил эту проблему, связанную с конституционным запретом на гос­идеологию, и предложил вариант не государственной, а национальной идеологии.
– Не вижу разницы.
– Государственная идеология – та, которая предлагается действующей властью, нами же избранной, но все-таки властью, в некотором смысле отделенной от общества. А что такое национальная идеология? Это точка зрения россиян как нации, которая смотрит вокруг с позиции четко понятых собственных интересов. Ведь у нас, россиян, как граждан одной общности есть общие интересы.
– Не думаю, чтобы у вас и, скажем, организаторов маршей «несогласных» были общие интересы.
– У всех нас (у коммунистов, у «Единой России», у ЛДПР) есть один общий интерес – Россия, ее благополучие, ее перспективы, свобода граждан. По-разному формулируемый и предполагающий различные средства для достижения этих целей, но интерес-то общий.
– Вот у историка Далуцкого тоже,  наверное, есть интересы, но его учебник забраковали, ведь он намекал на авторитарность президента.
– Дело не в авторитарности, а в том, что учебник Далуцкого лишь усиливает разброд в головах. Понимаете, когда вы замахиваетесь на то, чтобы создать очерк национальной идеологии, то должны прекрасно понимать, что нация и власть – вещи очень связанные. А действующая власть, как вы знаете, пользуется колоссальной поддержкой населения. Нация консолидировалась, и произошло это во многом благодаря такому типу лидерства. Путин выполнил роль некоего кристаллизующего центра.
– То, что Сурков назвал «централизмом»?
– Да, он это связал с традициями русской политической культуры.
– Заключение спорное.
– Конечно. И надо спорить! Надо обсуждать! Это только приглашение к дискуссии. Он сформулировал. Не нравится – ответьте. Но только не в стиле стеба: написал, в своей среде похохмил и забыл.
Взять, допустим, ту статью в «Собеседнике», с которой мы начали. Что это за позиция: одни мы какие-то неполноценные, только нас история ничему не учит. Сколько можно ходить и каяться! Такого рода покаяние возможно только индивидуально.

К истории следует подходить осторожно
Поэтому никакого морализаторства абсолютно быть не должно: факты, факты и факты. А на основе фактов, ради бога, создавайте разные версии. И то нет гарантии, что не появится какое-нибудь пропущенное звено (ранее неизвестный факт), которое радикально поменяет картину мира. Историки работают на ощупь.
– Как саперы?
– Да, в некоторых случаях. Если предложенная тобой история идет затем в мозги миллионов и делает их уродами, взрывает их изнутри – то да, это страшная ошибка.
Поэтому к истории следует подходить осторожно. И было бы бессмысленно предлагать национальную идеологию, если она не принимается властью, в силу той связки между обществом и властью, которая выстроилась объективно. Путин поддержан нацией. Он легитимен как никто и никогда – это факт. Поэтому предлагать лидеру то, что может казаться ему неправильным, что он не воспринимает – это все равно что идти против течения. Заведомо ясно, что это не ляжет в общее национальное мироощущение.
– Разве каждый человек видит мир не по-своему?
– Это правда. Но в любом случае есть вещи, которые объединяют всех. Есть объективная картина, состоящая в том, что некая консолидированная нация смотрит вокруг себя и определяет: вот здесь – мои цели, и те, кто будет мешать их достигать – мои враги. А те, кто будет помогать – мои союзники. Если удается такую картину нарисовать, тогда неважно, Зюганов, я, Жириновский или Грызлов. Мы видим одно и то же. Враждовать между собой за власть будем потом. Сначала нужно предложить национальный консенсус.

Не надо ввергать себя в новое рабство
– Однако Россия – часть мира, и логично рассматривать ее в общем контексте.
– Разумеется, могут существовать и другие взгляды на нашу историю, но их нельзя называть национальными. Когда вам предлагают стать в шеренгу и выполнять приказы из другого места, тогда о национальных интересах надо забыть. Это тоже определенный взгляд, с позиций которого можно написать другую историю, выстроить ее иначе, как марш во имя демократии во всем мире, во главе которого идут США, и потому Россия должна поддерживать все, что происходит в Ираке, Афганистане и так далее. Можно ведь и такую историю написать, но мы, наверное, не этого хотим! Мы все-таки провозглашали свою свободу и отказывались от коммунизма не для того, чтобы ввергать себя в новое рабство.
И критика в наш адрес и в адрес президента со стороны так называемых либералов легко объяснима. Так же как легко объяснимы попытки сфальсифицировать нашу историю, пересмотреть итоги Второй мировой и даже монгольское иго. Нарушается монополия, которая сложилась на преподавание истории в псевдолиберальном ключе. Отсюда и подобная реакция.
А ведь на самом деле все просто. То, что соответствует интересам России – принимается как императив. И если ученик в 11-м классе получает такую оптику и надевает такие очки, если он смотрит вокруг с позиций россиецентризма, то в нем легко, ненатужно и без нудиловки сверху зарождается чувство гражданского патриотизма. Появляется россиянин, считающий родину своей и соединяющий возможность личного успеха с успехом страны. Вот такая задача у нас и у президента.
– И надолго хватит таких «очков»?
– Я думаю, что лет на десять мы можем рассчитывать. Думаю, что к середине следующего десятилетия мир вновь настолько изменится, что уже нельзя будет довольствоваться прежним мировоззрением.
– Опять примемся переписывать историю?
– Те же проблемы с интерпретацией истории – во всех значимых странах. Все крупные страны имеют непредсказуемую историю. Не надо думать, что только мы такие уж нетипичные. Соединенные Штаты занимаются этим с 60-х годов: пишут историю с точки зрения черных, с точки зрения женщин, с точки зрения аборигенов. Америка бурлит. И только наши «всезнающие» публицисты полагают, что Россия – исключение. Ничего подобного! Мы очень даже консервативные, и может быть, наша история даже самая предсказуемая.
Просто приоритетом для нас окончательно должно стать становление и развитие нации. Все, что мешало этому, должно соответствующим образом интерпретироваться, все, что помогало – точно так же. Пусть в голове у мальчика, у девочки в 16–17 лет сложится представление о том, что они – наследники, а не просто безродный сорняк, под ногами которого нет никакой почвы, страны и надежды. Ведь государство должно держаться на национальной идеологии, а не на штыках.