Падение рейтинга Путина и национальная идея России
62% россиян признают необходимость демократии, но 55% считают, что она должна быть «особая, соответствующая национальным традициям и специфике». При этом 45% и вовсе считают народовластие в зарубежной манере «разрушительным»
Во вторник, 28 октября, социологический «Левада-Центр» был одним из главных ньюсмейкеров дня. Помимо сведений о незначительном, но всё же падении рейтинга Владимира Путина внимание СМИ привлекли итоги опроса, согласно которым 62% россиян признают необходимость демократии.
При этом число тех, кто считает, что демократия в России должна быть «совершенно особая, соответствующая национальным традициям и специфике», за последний год выросло с 34% до 55%. 39% согласны и на «западную демократию», но, опять же, с учетом «национальных особенностей», в то время как 45% и вовсе считают народовластие в зарубежной манере «разрушительным».
Удивительного в таких результатах социологического опроса немного. На протяжении уже нескольких лет утверждение об «особом пути» России является одной из основ государственной пропаганды и идеологии действующей власти. Неотъемлемыми элементами этой «особости» объявляется всё, чем политическое и общественное устройство России отличается от устройства западных демократий — неважно, в лучшую или худшую сторону.
До недавнего времени, однако, было хотя бы понятно, что имеется в виду. Ну вот, например, приснопамятная «суверенная демократия»: это когда власть принципиально несменяема и неподконтрольна, но зато гарантирует сравнительно сытую жизнь с надеждой на обуржуазивание в будущем. Теперь, однако, санкции и прочие следствия внешнеполитической нестабильности поставили на этой идее крест: даже самые лояльные власти бизнесмены, не чета Ходорковскому — и те не могут быть уверены, что их дело не попытаются отнять; социальные программы и подкормка бюджетников идут под нож, в то время как всё возрастающим аппетитам госкомпаний и присных никак не удаётся поставить заслон.
Словом, жить как раньше уже не получится. И казалось бы, в свете изменившихся обстоятельств и национальная идея нужна другая. По крайней мере, хоть какая-то нужна точно. Статья Конституции об отсутствии государственной идеологии, за отмену которой давно борется депутат от «Единой России» Евгений Фёдоров, и без того давно воспринимается как пустая формальность. Не приходится сомневаться, что в России если не существует, то по крайней мере мыслится некий свод правил и догм, без верности которым не сделаешь карьеру на госслужбе и за открытое несогласие с которым можно и пострадать.
Идеологи «русского мира», провозглашённого в том числе самим Владимиром Путиным, давно просят: дайте народу общее большое дело, национальный проект! Но в том-то и суть, что национального проекта поныне нет. Нет большого плана и нет пресловутой общей идеи. Что мы строим? Капитализм, где каждый гребёт под себя и проводит дни и даже ночи в погоне за жёлтым дьяволом? Навряд ли — этим пускай занимается загнивающий Запад, презренный Пиндостан и позорная Гейропа. Коммунизм? Ну уж нет: хоть нам и обидно за свергнутые на Украине памятники Ленину как за свои, однако убиенного царя-страстотерпца, уничтожение самовластия (а с недавних пор ещё и «сданную» Первую мировую) простить кровавым большевикам никак не можно.
Движемся ли мы назад, например к феодализму, к системе «кормления» чиновников на вверенной территории и к крепостному праву, как мечтает наш сосед Александр Лукашенко? С принятием пресловутого «закона Ротенберга» стало немного на это похоже, но, напомним, мы говорим об идее. Пропагандистских лозунгов было и ещё будет немало, но они меняются как перчатки. Каков же общий, генеральный замысел развития российского государства? В конце концов, никому ведь не придёт в голову официально объявить, что бесправие и подданность несменяемой власти — это и есть те самые перламутровые пуговицы, которыми наша российская демократия отличается от разрушительной западной.
В последнее время модно проводить аналогии с тоталитарными строями. Особенно к этому располагали недавние заявления Вячеслава Володина, сделанные на Валдайском форуме в Сочи: «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России». Запахло настоящим культом личности, и заявления Володина вскоре опроверг сам Путин, сказав: «...Россия, конечно, обойдется без таких, как я».
Мысль о том, что Владимир Путин как таковой и есть национальная идея России, и раньше высказывалась — правда, либо заведомыми маргиналами, либо в безусловно ироническом ключе. Парадокс, однако, в том, что само возникновение у нас сомнений и вопросов по поводу нашей национальной идеи говорит о том, что мы ещё очень далеки от тоталитарного строя.
В тоталитарном строе все формулировки государственной идеологии должны отскакивать от зубов у самого последнего гражданина — у кого не отскакивают, тех отправляют в (конц)лагерь на перевоспитание. Ситуация же, когда при наличии сильной, практически неограниченной государственной власти большинство граждан находится в неведении относительно её глобальных планов и идеалов, её устремлений и целей, называется иначе — это самый обыкновенный авторитаризм, власть ради власти, режим «царя горы». Выгодно отличает его от тоталитаризма то, что от граждан отнюдь не требуют два-три раза в год поголовно выходить на парады с портретами лидеров. Авторитарный режим не требует от граждан становиться винтиками — наоборот, людей убеждают и побуждают не участвовать в политике, игнорировать её и сосредоточиться на своей личной, частной жизни.
Пока, признаться, больше похоже именно на это. Угрозы для нынешнего положения дел тоже видны, и они остаются неизменными: когда государство всё же начинает вторгаться в частную жизнь граждан, отнимая когда-то гарантированные льготы и субсидии, прибавки к пенсиям и индексации зарплат, повышая налоги и тарифы, это игра не по правилам. В этих соображениях, опять-таки, немного нового, как немного нового в словах о том, что авторитаризм — это, конечно, лучше, чем тоталитаризм. Не так жёстко, не так сурово и, как правило, не так пагубно и разрушительно — что для страны, что для людей. Однако если именно это и имеется в виду под «демократией, учитывающей национальные особенности», то есть две плохих новости: во-первых, это не демократия; во-вторых, в ней нет ничего особенного.
