Борис Немцов: Кормлю две камеры
Борис Немцов пребывает до вечера 15 января в изоляторе временного содержания на Симферопольском бульваре, 2. На несколько минут в день он получает свой мобильник для разговора с родными, и отнимать у него время не хочется. Оно ему нужно еще и для диктовки кратких тюремных отчетов и сообщений для «Эха Москвы». Тем не менее мы поговорили.
Борис Немцов пребывает до вечера 15 января в изоляторе временного содержания на Симферопольском бульваре, 2. На несколько минут в день он получает свой мобильник для разговора с родными, и отнимать у него время не хочется. Оно ему нужно еще и для диктовки кратких тюремных отчетов и сообщений для «Эха Москвы». Тем не менее мы поговорили.
– Как встретил Новый год?
– В камере полтора на три метра, покрытой бетонной «шубой». Ни шконки, ни туалета, бетонный пол, голая коробка – я в ней пробыл до 2 января. Но под бой курантов: менты решили включить телевизор на полную мощность ровно в полночь, чтобы дать мне понять – Новый год наступил. Когда 2 января правозащитники пришли осматривать эту камеру, они бесконечно удивлялись – там было несколько десятков грубейших нарушений. Окон не было. Света, чтобы читать, не было. Не говоря уж о том, что нарушением сегодня считается и сама эта «шуба» – в ней задерживаются и переживают любую дезинфекцию туберкулезные бактерии.
Потом был широко известный суд путинской судьи Боровковой – она женщина, и я не хочу оскорблять ее грубым словом, а негрубых для такого суда, к сожалению, нет. После суда меня перевели в нормальную камеру, условия здесь – небо и земля: есть и шконки, и матрасы, и разномастная публика.
– Какая именно?
– Преобладает мелкое хулиганство, это люди, задержанные на небольшие сроки – от 3 до 15 суток, за уличные инциденты в основном. Но есть и серьезные преступники с несколькими сроками – они ожидают суда. Я здесь, что называется, в авторитете – по царско-советской традиции в тюрьмах уважают политических. Кстати, милиция тоже относится корректно и усиленно читает доклад «Путин. Итоги».
– Политпросвещение, значит, не прекращается?
– Ни на минуту. Я уже обжаловал свой арест в Европейском суде по правам человека – в Москве, как ты знаешь, наш протест рассматривать не стали, мотивируя отказ праздниками.
– Для тебя это неожиданность?
– Теоретически все вполне предсказуемо, но когда на практике сталкиваешься с такой наглостью… Неожиданно другое: очень много людей приходят, выражают сочувствие, приносят передачи. В том числе из бывших политических оппонентов или из тех, кто относился нейтрально.
– Ничего удивительного. Я тебя тоже гораздо больше зауважал, когда ты там оказался.
– Вот видишь! А я тебя зауважал еще до того, как ты в 1995 году побывал в изоляторе.
– Спасибо. Как кормят?
– Не знаю, потому что питаюсь передачами. Их же ест вся камера и соседняя тоже. Приносят очень много, мы делимся.
– Тебя сильно бесит такая встреча Нового года?
– Ну, она означает, что пришли новые времена, но деморализовать нас – меня, Яшина, Тора – довольно сложно. У меня такого опыта еще не было, и такого количества поздравлений я, признаться, тоже еще не получал… Есть и плохая новость – разнообразные «Наши» и «Молодая гвардия» распространяют слухи о том, что я в тюрьме подвергся сексуальному насилию. Представляешь, какая мразь?
– Да, это уже запредел.
– Я называю их теперь путинскими петушками. Ты, как литератор, одобряешь?
– Думаю, это еще слишком мягко.
– А по-моему, в самый раз. И думаю, что после моего текста, который я несколько минут назад надиктовал, никто уже не будет называть их иначе.
