В Москве существует центр лечения аэрофобии

На прошлой неделе в Анталье из-за подломившейся стойки шасси совершил жесткую посадку «Боинг». Днем ранее у аэробуса в небе над Питером отказал один из двигателей. Мне часто приходится летать, поэтому подобные новости вселяют в меня ужас. Узнав, что в Москве существует специальный центр лечения аэрофобии, я тут же решил посмотреть своему страху в глаза.

«Весь полет боялась, что разобьемся»

«Я сижу в кабине «Боинга-737», впечатавшись в кресло. Кабина напичкана тумблерами и мигающими лампочками. Лайнер плавно катится по аэродрому, ненадолго тормозит – и вот мы уже мчим навстречу взлетным огням. Еще пара секунд, и мы отрываемся от земли…»

Единственное, что нравится лично мне – как раз взлетать. Зато во время самого полета меня сковывает нечеловеческий ужас: то двигатели не так гудят, то стюардессы как-то подозрительно быстро снуют по салону. Именно поэтому я и жду, когда же они начнут разносить еду – только рис с курицей помогает мне отвлечься от подсчетов разбившихся самолетов.

– Ваша аэрофобия формировалась годами. Вы привыкли думать о самолетах только с точки зрения крушений, поэтому в самолете мозг непроизвольно начинает моделировать душераздирающую ситуацию, в которой вашим родителям звонят и сообщают, что их ребенка больше нет в живых, – категорично начинает лекцию пилот и авиационный психолог Алексей Герваш, руководитель центра лечения аэрофобии «Летаем без страха».

В небольшой комнатке сидят восемь недоверчиво настроенных граждан: пять женщин и трое мужчин. Они, как и я, боятся летать и считают аэрофобию неизлечимой. Симпатичную брюнетку Ольгу Калинину, менеджера по продажам, страх перед самолетами гложет уже шестой год.

– Эта боязнь появилась ни с того ни с сего, – рассказывает она. – Просто однажды стало очень страшно, и я после этого до минимума сократила количество полетов. Как-то мы с мужем решили отдохнуть в Таиланде, но в аэропорту я ощутила такой ужас, что захотелось сдать билеты. В самолет я все-таки села, правда, не без помощи алкоголя. Весь полет проплакала – боялась, что разобьемся.

Мы страшимся летать, потому что в воздухе не можем контролировать ситуацию. Другое дело – на земле, когда мы видим, что происходит вокруг.

– Лучше провести десять часов в воздухе, чем в Москве, – тут же развеял наши беспочвенные иллюзии Алексей Герваш. – Бессмысленно париться по поводу рейса, до которого осталось два дня – за это время вы вообще можете не дойти до самолета. Риск погибнуть на земле, а не в воздухе в несколько тысяч раз выше. Вот вы, отправляясь к врачу, доверяете ему? – обращается Алексей к брутальному Николаю Евтюхову.

– Ну, вообще-то да, – неуверенно басит он.

– А знаете ли вы, что в России смертность от врачебных ошибок составляет 50.000 человек в год? Если же посчитать погибших в авиакатастрофах за последние три года, то получится чуть больше ста человек. Да, это страшно, но не показательно. Между прочим, ни один механизм на земле не имеет столько степеней защиты, как современный лайнер – каждая система дублируется по два, а то и четыре раза. Когда производитель создает самолеты стоимостью 200 миллионов долларов, он делает все, чтобы они были безопасными.

Сердечные тайны стюардесс

«С самолетом творится что-то страшное. Он начал крениться набок, и вот его левое крыло уже находится под прямым углом к земле. Я закрываю глаза, вцепившись в подлокотники кресла, но уже через мгновение снова распахиваю: я мужчина и должен смотреть опасности в лицо. Наконец «Боинг» выравнивается, и я облегченно вздыхаю».

Аэрофобов пугает каждая мелочь: когда убираются закрылки на крыльях, когда самолет уходит на второй круг, когда пилот убирает тягу двигателя и лайнер проседает.

– Одна стюардесса хочет рассказать другой, как ее домогался Васька, – подтрунивает над нами Алексей. – Она звонит по интеркому, который издает звук: дынь-дынь. Аэрофоб думает: падаем!

Лично я до ужаса боюсь турбулентности: хватаюсь за ручки кресел, дрожу сильнее самолета и по глазам стюардесс пытаюсь оценить масштаб трагедии.

– По своей природе турбулентность в воздухе и волны в море – одно и то же, – успокаивает нас Алексей. – Это вопрос комфорта, но не безопасности. В Штатах недавно проводили эксперимент над «Боингом» – подъемным краном зацепили кончик крыла и стали тянуть его вверх, выясняя, когда оно отвалится. Так вот: крыло поднялось на 11 метров! Элементарная физика – чтобы материал был прочным, он должен быть гибким.

Мы не верим. И тогда Герваш открывает сайт, изображающий в реальном времени небо над Европой. Оно испещрено самолетами – в воздухе одновременно находится более 2000 лайнеров.

– В данный момент через зону турбулентности проходит 80 процентов самолетов, – говорит Алексей. – Если турбулентность – это риск, то почему они не разбиваются?

Мы молчим, потому что против логики не попрешь. Затянувшуюся паузу нарушает университетский преподаватель Татьяна Нестерова, нервно теребящая карандаш:

– Над Европой-то новые самолеты летают. А у нас встречаются такие старые лайнеры, что непонятно, как они вообще в воздух поднимаются.

– Средний возраст разбившихся в мире самолетов за последние три десятилетия – шесть лет, – тут же парирует Герваш.

Татьяна Нестерова задумывается. Сама она не поднималась на борт уже пять лет, самолетам предпочитая поезда.

– Во-от! – Алексей поднимает вверх указательный палец и начинает рассказывать про расположенные в голове амигдалы, которые и формируют чувство страха. Коротко говоря, именно они и отключают мозг. У меня он в последний раз отключался в прошлом году, когда я летел на «тушке» в Минеральные Воды. Из-за тумана диспетчеры не дали разрешение на посадку, и мы начали нарезать над городом круги. И все бы ничего, если бы командир корабля не подал голос: «Аэропорт не принимает, будем кружить, пока не закончится топливо». Пожилая семейная пара на соседних креслах в ответ нервно хохотнула, а мои амигдалы, скажу я вам, никогда – ни до, ни после этих слов – не работали с таким бешеным напряжением.

«Самолеты падать не умеют»

«Отказ двигателей» – от этих слов пилота хочется умереть на месте. Странно, но при этом мы не несемся к земле с сумасшедшей скоростью, а скользим как ни в чем не бывало по воздуху, постепенно снижаясь. Дотягиваем до ближайшего аэродрома и вот уже несемся по посадочной полосе. Кажется, пронесло…»

От аэрофобии можно избавить 98 процентов «больных» – оставшиеся по разным причинам просто не хотят этого. По статистике должно пройти в среднем семь лет, прежде чем аэрофоб примет решение вылечиться. Все это время его мозг впитывает информацию обо всех авиакрушениях, что только подтверждает основную мысль: летать опасно, потому что самолеты падают.

– Самолеты не падают, они просто не умеют это делать, – открыл нам глаза Алексей Герваш. И не поверить ему нельзя – за его плечами более 1200 летных часов.

Признаюсь, его слова стали для меня большим открытием. Мне, бесконечно далекому от физики и не понимающему, почему самолеты летают, а крыльями не машут, было удивительно узнать, что даже при отказе всех систем сразу лайнер сохраняет свойства планирования.

Пока мы перевариваем услышанное, Алексей Герваш задает нам сакраментальный вопрос:

– Если в российской авиации пилоты недоученные, самолеты старые, а запчасти контрафактные, то каким образом безаварийно перевозится 65 миллионов пассажиров в год?

– Чудом! – восклицает блондинка с ярко-красными губами.
И никто над ней не смеется, потому что мы понимаем: оказывается, не так страшен самолет, как его малюют. А чтобы доказать это на практике, Алексей сажает нас в тренажер-симулятор «Боинг-737» и моделирует всевозможные внештатные ситуации. А на следующий день аэрофобам устроили «живой» полет в Питер и обратно – даже те, кого раньше при виде лайнера пробивала дрожь, забыли на борту все свои страхи.

По статистике риск сесть в самолет, который точно разобьется, равен 1 к 23 миллионам. Значит, попасть не на «тот» лайнер – это уже судьба. А от нее, как известно, не уйдешь.