Елена Колядина: Глухонемая любовь

Анжелику я увидела в Театре мимики и жеста – на сцену вышла девушка с воздушной голубой шалью на хрупких плечах, легкая, словно утренний ветерок, тоненькая и нежная, как андерсеновская танцовщица, которую так безнадежно любил стойкий оловянный солдатик. Вот только в сказке под названием «жизнь» стойким оловянным солдатиком пришлось быть девушке. Впрочем, все по порядку…

Лечение пшенной кашей

Мой папа был инвалидом по слуху. От рождения слух у него был прекрасным, да еще и музыкальным: до сих пор со щемящей грустью смотрю на старую фотокарточку, где мой восьмилетний отец сидит на стуле с огромным аккордеоном в руках – выступает перед ранеными эвакогоспиталя. Дед был на фронте, бабушка с утра до вечера в школе: учила детей, заготовляла и сама пилила дрова для отопления класса, было не до воспитания собственного сына, отец носился по улицам без присмотра. Тем апрелем 1942 года он на спор с дворовыми мальчишками искупался в реке, по которой только прошли льдины. И тяжело заболел. В военном госпитале мальчишке прооперировали уши, но лекарств не было. В наше время матери в такой ситуации сказали бы: «Молитесь!», в военном СССР велели: «Достаньте молока, усиленно кормите, может, выживет». Легко сказать – кормите, когда город заполнили эвакуированные из блокадного Ленинграда, а каждое каменное здание было переоборудовано под лечение раненых.

За часы мужа бабушка выменяла на рынке мешочек пшена, пешком дошла до деревни дальней родни и выпросила бидон молока… Мой красивый, сильный, веселый отец поправился, но навсегда остался, как он сам смеялся, «глухой тетерей». Он уставал от слухового аппарата и, придя домой, выключал его. Поэтому в нашем доме всегда очень громко кричали – иначе отец не слышал, а телевизор грохотал так, что соседи стучали в стены. Привычка очень громко говорить осталась у меня на всю жизнь, и сейчас часто приходится извиняться за это. И еще: отец, не слыша, что ему говорят незнакомые люди, стеснялся переспрашивать и улыбался в ответ. Эту особенность слабослышащих – часто улыбаться – знают все, кто с ними общается. Отец мой умер, но и сейчас мне кажется, что он сидит в своем любимом кресле и улыбается мне… Я так долго рассказываю о своем отце, а не об Анжелике, чтобы объяснить, почему я, собственно, оказалась в Театре мимики и жеста – театре глухонемых людей.

Песня без слов

Трудно поверить, но в нашей стране около десяти миллионов людей с нарушениями слуха! И увы, здоровые часто «не слышат» их проблем… Нам это кажется элементарным – водитель объявляет остановку в автобусе или метро, оператор колл-центра дает справку по телефону. Но как глухому человеку узнать, о чем так тревожно говорит диктор в теленовостях, если телеканал не удосужился сопроводить картинку бегущей строкой? Чтобы выяснить, почему так мало передач сопровождается субтитрами или комментарием сурдопереводчика, сумеречным и льдистым осенним утром я шла по Измайловскому бульвару в Москве в одно из зданий Всероссийского общества глухих.

Рядом располагался театр. В фойе стояли группы молодых людей, и я, не зная, что они глухие, обратилась с вопросом. Все повернулись ко мне и дружно улыбнулись. А потом повели в зал – посмотреть на репетицию спектакля. Всё, как в обычном театре: режиссер то и дело вскакивает из-за освещенного маленькой лампой столика и яростно дает указания, играет музыка, актеры вновь и вновь отрабатывают сценку. Вот только смотрят артисты не на режиссера, а на стоящую под сценой сурдопереводчицу.

И как выяснилось, музыку они воспринимают не звуками, а вибрациями. Об этом мне рассказала Анжелика – хоть и не всегда четко, она все-таки понятно говорила. Я так пленилась ее игрой на сцене, что девушка пригласила меня в гости к себе домой. И на следующий день я звонила в двери старого, но аккуратного дома во дворах Каланчовки. Электрические лампочки над дверями каждой комнаты – они вспыхивают, когда кто-то нажимает на дверной звонок – да факс, подключенный к домашнему телефону – глухонемые «звонят» текстом на рулон бумаги. Вот и все, что отличало квартиру неслышащих людей.

Мир онемевший

Анжелика появилась на свет здоровым ребенком. Но в полтора года заболела воспалением легких. Большие дозы пенициллина лишили ее слуха. Глухие не любят, когда их называют глухонемыми, ведь речевой аппарат у них нормальный и не говорят они только потому, что не могут слышать звуков. Вот и Анжелика не заговорила, как все дети, лишь потому, что не слышала голосов мамы и бабушки. Анжелику признали инвалидом, а ее маму уговорили отвезти дочку в специализированный детдом для глухонемых: «Вы не сможете сами обучить ребенка языку жестов, девочка останется без образования и профессии».

Анжелика не понимала, почему мама привезла ее куда-то за город и оставила с чужими тетями… Мама иногда забирала девочку на выходные. А однажды приехала похудевшая, изможденная и целовала дочку, плача… Больше Анжелика ее не видела. Ей объяснили – мама умерла, рак сгубил. Слава Богу, хоть жилье осталось Анжелике. Школьницей она узнала, что бывают интернаты, в которых учат не жестовой речи, а обычной – распознавая ее по движению губ.  Анжелика стала писать письма, даже в Министерство соцзащиты отправила. Директор, узнав об этом, приписала свое  ходатайство: девочка невероятно талантлива и музыкальна, обучившись «обычной» речи, сможет поступить в театральное училище. В итоге Анжелика окончила спецкурс для слабослышащих в театральной мастерской.

Глухонемая любовь стучалась в двери

Однажды на концерте в клубе ВОГ Анжелика встретила его – свою любовь, страсть, слезы и отчаяние, своего Максима. Почему отчаяние? Потому что мама Максима, тоже глухонемая женщина, наотрез отказалась признавать Анжелику, называла ее не иначе как «инвалид»: «Родит тебе урода больного, а я потом нянчись?!» Никакие объяснения, что Анжелика родилась с нормальным слухом, будущую свекровь не убеждали. Максим ушел в коммуналку к Анжелике. Как она молилась, чтобы их ребенок был слышащим! Максим только улыбался и, целуя живот жены, уверял, что будет любить ребенка любым…

Сын родился, когда больничный парк стал золотым от усыпавших лужайки одуванчиков. На одном из кормлений Анжелика, с нежностью глядя на сосущего грудь малыша, сказала: «Ах, ты мой медвежонок!», и сын вдруг на мгновение прекратил чмокать и скосил глазки на маму. «Слышит! Он слышит!» – прилетела к Максиму эсэмэска. Муж привез платного профессора-сурдолога. Тот подтвердил: мальчик слышит. Сейчас Алешка ходит в специализированную логопедическую группу детского сада и уже звонко декламирует наизусть почти всю «Муху-цокотуху».

Елена Колядина