Новорожденные Беслана

Говорят, в Беслане после сентябрьских событий 2004 года случился всплеск рождаемости. За два с половиной года, прошедших с момента трагедии, дети появились и в шестнадцати семьях заложников. Каждый объяснит это по-своему, кому-то захочется громких слов про торжество жизни и Божий промысел. Я же просто расскажу их истории.

Чермен и Аня

У Чермена для каждого миллион улыбок

У Альбины Козыревой большой осетинский дом, хороший муж, красивые сыновья – младшему, смешливому и непоседливому Чермену, всего восемь месяцев. Что еще нужно женщине для счастья? Но Альбина открывает дверь в комнату сыновей, а там – траурный детский портрет.
Ахшар был старше брата Бориса на год, хотя их все принимали за близнецов – так были похожи, так крепко дружили. Они и в захваченной школе до последнего момента оставались рядом – потому-то Альбина, увидевшая Бориса выпрыгивающим в окно, и подумала, что Ахшар рядом. Сама она вышла из школы в числе последних заложников:
– Я была уверена: старший никогда не оставит младшего. Но там такое было! Видимо, сработал инстинкт самосохранения, и они побежали в разные стороны. Ахшар – к двери. И тут взрыв… На опознании соседи думали, что Ахшар – их мальчик, у соседского такие же трусики были, они сами нам их и подарили.
В дом с улицы заходит Борис и молча садится поодаль. Альбина говорит, он до сих пор не может свыкнуться с тем, что случилось с братом. Долгое время хотел учиться в классе только с бывшими заложниками, других детей не воспринимал. Украдкой оглядываюсь на Бориса: он улыбается, катая маленького Чермена в ходунках. Тот, как волчок, кружится по всей комнате – от брата к маме, от мамы ко мне, от меня к заглянувшей в гости соседке Козыревых. На кладбище женщины ходят вместе –

Семья Ани собирается уезжать из Беслана

одна к Ахшару, другая к внучке Тамико. В Беслане теперь есть и такое соседство. Но в доме все внимание – Чермену, у которого для каждого миллион улыбок.
Возможно, когда-нибудь Чермен Козырев познакомится с Аней Назаровой – девочкой, с чьей мамой Альбина сидела рядом в захваченном спортзале.
– Я была на лечении в Чехии с другими заложниками, – рассказывает Лена Назарова. – Как-то вечером разговорились с Альбиной, и она стала мне рассказывать, как в спортзале с какой-то русской женщиной по очереди водила в туалет бабушку. И я водила, говорю. Альбина вспомнила меня по голубому костюму. Так и познакомились снова.
Из семьи Назаровых в заложниках было пятеро: сама Лена, ее дочь Настя, свекровь Надежда Ивановна, работавшая в школе учительницей биологии, золовка Наташа и племянник Саша.
Выжила одна Лена. Свекровь, Наташа и дети – на новом кладбище. В спортзале они по очереди перебрались к бабушке – та сидела у входа, где было легче дышать. За два часа до первого взрыва туда ушла и Настя, а Лену не пустил боевик. Бомба

Карину родители считают особенной

упала рядом со входом… Ленину золовку опознали по остаткам вещей, по пуговкам. Настю – по крестику и сережкам. Сашу хоронили дважды – из-за одинаковых трусиков его, как и Ахшара Козырева, приняла за своего сына другая семья.
– Я верю в ангелов, – говорит Лена. – Мы с мужем решили, что родим еще одного ребенка. Если получится. Полгода не получалось. А потом подлечили меня – и вот Аня, козявочка моя. Мне, беременной, как-то сон приснился: озеро, дети купаются, мимо едут на машине боевики и по ним стреляют. Моя подруга Эмма – она тоже погибла в школе – прикрыла меня и говорит: не переживай, все будет хорошо. И в больнице она мне снилась, когда я на нервной почве чуть ребенка не потеряла. Эмму много кто во сне видел – у нас ее называют защитницей беременных.
Сейчас Лена, по образованию детский психолог, переучивается на бухгалтера: смешно, говорит, в сорок лет менять профессию, но надо. Назаровы собираются уезжать из Беслана, с сентября будут жить в Москве, где сейчас работает муж Лены: Анечке пора в детский сад, старшему Артему – в первый класс.
– Здесь он у меня в школу не пойдет. – Лена трогает свежий лиловый шрам на плече – недавно достали очередной осколок. – Я никогда не смогу отпустить.

Карина и Алан

Карина сидит на высоком стульчике во главе стола. Она – самый маленький и самый

Эльвира просила родителей взять ей брата и сестру...

главный человечек в доме Агаевых. В семье, где все женщины оказались в захваченной школе. В тот день Анжела и ее мама, взяв с собой младшую дочку Марианну, повели на линейку старшую – Диану. Когда боевики стали загонять людей в спортзал, семья разделилась – мама побежала к Диане, а бабушке с четырехлетней Марианной удалось вырваться из толпы и спрятаться в сарае. Анжела с Дианой вышли из школы только на третий день – порознь.
Лицо Дианы Агаевой знает весь мир – кадры окровавленной девочки на заднем сиденье машины много раз показывали в новостях. Ее тогда увезли домой чужие люди, приняв за свою дочь. Когда отмыли от грязи и крови, поняли, что ошиблись. Было в те дни и такое. Родные нашли Диану через три дня. Только тогда смогли вздохнуть: все живы. О том, что Анжела, которая была на третьем месяце беременности, потеряла ребенка, старались не говорить.
– Не такой я молодой и здоровый человек, чтобы рожать еще, – признается она. Ей трудно говорить о теракте, хотя в Беслане рассказывать привыкли. – Но было время обдумать свою жизнь, по-другому на многое посмотреть. Так что Карина – это девочка, которую нам послал Бог. Особенная.
Не иначе как чудо и рождение Алана Пухаева. 1 сентября его мама Зарина повела старшего сына Геннадия в первый класс. Дома осталась дочка, которой на днях должен был исполниться годик. Сама Зарина была беременна, собиралась сказать об этом мужу. Не успела. В спортзале ей удалось несколько раз пронести под одеждой баклажку с водой – Зарина сминала ее, чтобы не было заметно под широкой рубашкой, украдкой набирала, когда выпускали в туалет, и поила детей. Это заметили боевики, вывели – якобы на расстрел, избивали ногами. Ребенка Зарина потеряла. В больнице ей сообщили, что у нее компрессионный перелом позвоночника, осколок в спине, который опасно трогать, и такие внутренние травмы, что врачи скрывать не стали: шансов когда-нибудь снова стать матерью у нее нет.
– Когда через семь месяцев после теракта я забеременела, все были в шоке, – рассказывает Зарина. – На десятой неделе попала в больницу, там сказали, что всё… Я так начала плакать! И пока ждали, когда врачи придут, у меня появилось ощущение, что на самом деле все будет хорошо – что этому ребенку суждено родиться. Почти все девять месяцев на сохранении пролежала, но родила очень легко. До последнего готовились кесарево делать, боялись, что будет смещение в том месте, где позвоночник сломан, а я даже ничего не почувствовала.
Маленький Алан пока маму видит реже, чем бабушку. 28-летняя Зарина не вылезает из больниц – после родов у нее началась депрессия, болит сердце, и врачи до сих пор не могут определиться, что делать с осколком и каков риск, что после операции она не останется на всю жизнь инвалидом.
– Я никогда не боялась за свою жизнь так, как боюсь сейчас, – объясняет Зарина. – Каждый раз ложусь спать и благодарю Бога, что день прошел без войны и мои дети живы. Прошу одного: прожить еще один такой. Никуда не хожу, ничего не прошу, иной раз даже стыдно сказать, что я заложница, терактница – слово-то какое! У меня на балконе до последнего времени была привязана веревка – чтобы, если вдруг что-то случится, был запасной выход, возможность спасти детей. Но какого ребенка хватать в первую очередь, если что?

Сармат

На стене дома Биченовых – три осетинских богатыря. Между ними отец нарисовал погибшего Казика

Сармат Биченов – первый ребенок, родившийся в семье пострадавших. Он несет мне книжку про бесланскую трагедию и еще одну, в которой портреты всех погибших детей. Кладет на колени и лепечет: «Казик». Сармату всего год и семь месяцев – он никогда не видел брата, но безошибочно находит его на фотографиях ста восьмидесяти шести погибших детей.
Казбеку было девять. В тот день он пошел в школу один, мама Зарема осталась дома – стыдно было идти к учительнице с пустыми руками, а денег не было даже на цветы. Биченовы – из тех, кого в этих местах называют беженцами: они приехали из Южной Осетии в 1991 году и жизнь в Беслане начинали с нуля. Несколько лет скитались по съемным квартирам, с деньгами было очень трудно. В третий класс Казбек пошел в джинсовых тапочках – новые туфли ему купить не смогли.
Роман, его отец, в семь лет стал инвалидом – сбила машина. Биченовы больше всего на свете боялись, что трагедия повторится – их дом стоит на углу улицы, рядом перекресток, движение по бесланским меркам оживленное. Но до школы можно было добраться дворами, не переходя дорог, поэтому Зарема и решилась отпустить сына одного.
– Как вспомню: он у дверей стоит, бедный, и просит: пошли, мама, со мной. – Зарема украдкой вытирает слезы. – Ребенок ведь – не объяснишь, почему я не могу. Еще и накричала на него: иди, говорю, а то опоздаешь, потом за тобой приду. До дверей дошла и побежала обратно – хотела вернуть его. Не успела. Меня с ним не было в школе, это и убивает.
Муж Заремы – художник. На стене дома, который Роман единственной здоровой рукой построил для своих сыновей, он нарисовал традиционное осетинское застолье: на фоне гор за столом три богатыря, а между ними – худенький большеглазый мальчик в черном. Это Казик. Зарема знает, что муж ходит к этой картине и плачет там тайком. Сама она почти не выходит за ворота, даже в поликлинику – у нее бессонница, скачет давление, постоянные головные боли. Муж все время ухаживает за своим отцом, у которого после трагедии отнимаются ноги. Маленьким Сарматом больше занимается старший брат Дзамболат, без его помощи Зареме не справиться. Ей часто говорят: хорошо, что ты родила – это твое спасение. Она опускает глаза:
– Я поняла, что, если не рожу, мы все сойдем с ума. Но камень у меня на душе. Каждый ведь горе по-своему переносит. Этому ребенку сейчас нужна ласка, радость ему нужна. Бывает, люди заходят, радуются, песенки ему поют. А я не могу своему ребенку спеть.

Арсен

Трехлетний Арсен совершенно не похож на своих родителей – ни внешне, ни

...теперь в доме растет Арсен

характером. Он приемный: год назад Светлана и Валико Маргиевы забрали его из детского дома Владикавказа. Так хотела их дочь, двенадцатилетняя Эльвира. Она была в заложниках вместе с племянницей-одногодкой и мамой, на ее руках и погибла. Светлану вынесли из школы с перебитыми ногами. У нее совершенно седая голова и глаза, в которые невозможно смотреть.
– Эльвира знала, что у меня уже не может быть детей, и всегда говорила: тогда возьмите мне брата и сестру, – рассказывает Светлана. – Я сначала хотела взять девочку, но, видимо, Бог мне его дал, Арсена, – выбирать я не стала.
Кто родители мальчика, Маргиевы не знают. Арсен называет Светлану мамой, а Эльвиру считает своей старшей сестрой. В комнатке, где он спит – ее фотографии, родители берут его с собой на кладбище. Дети в Беслане понимают больше, чем положено в их возрасте. Скрывать от Арсена правду об усыновлении Маргиевы не хотят – все равно, говорят, кто-нибудь расскажет, так лучше уж мы сами…
– Я не чувствую, что не сама его родила, – говорит Светлана. – Люблю его сильно. Мне говорят: он тебе заменит дочку, но никто никого не заменит, сколько бы у человека детей ни было. Арсен спрашивает девочку, которая с бабушкой пришла на могилу к маме: «Что твоя бабушка плачет?» Та говорит: «Хочет к моей маме». А он: «Моя мама тоже к Эльвире хочет». Мне теперь есть ради кого жить, но, понимаете, каждый ребенок в сердце на своем месте.
Стало ли бесланским женщинам хотя бы немного легче? Нет. Почти все, с кем довелось встретиться, признались: время не лечит – чем дальше, тем тяжелее. «Не проходит вечера, чтобы мы не собрались с соседями, опять не вспомнили и не поплакали, – говорит Зарина Пухаева. – И я не знаю, когда это кончится». В Беслане ведь не только больше рожают, но и хоронят тоже – умирают от сердечных приступов и старики, и совсем молодые люди. Женщины сутками сидят у могил детей, отказываясь идти домой, к оставшимся в живых. «Родить? – говорит мать погибшей девочки. – Зачем, чтобы и эту сожгли?» Те, кто не родился – тоже жертвы теракта, которые не сосчитать.