Софико Шеварднадзе: Дед называл меня оппозицией

Когда-то внучка Эдуарда Шеварднадзе Софико испытывала комплексы из-за родства с президентом Грузии. Теперь — не променяет свою фамилию ни на какую другую.

7 июля исполнится ровно пять лет, как ушел из жизни Эдуард Амвросиевич. Почему он называл внучку самой большой своей оппозицией и по какой причине она отменила свадьбу, Софико рассказала в беседе с Sobesednik.ru.

— Когда я закрываю глаза, вспоминаю раннее детство: тепло солнечных лучей, любовь, которая окружала нас, детей, беспечность и полное счастье.

В 1985 году дед стал министром иностранных дел СССР и переехал работать в Москву. Я тогда училась в начальных классах, на зимние и летние каникулы всегда приезжала к нему. Помню, как поздним вечером мы сидели втроем за обеденным столом на государственной даче в Подмосковье — я, бабушка и дедушка. Взрослые разговаривали о своих делах, а я просто радовалась, что нахожусь вместе с ними. Ведь обычно дед так занят!.. Иногда по вечерам к нам приезжали гости: известные артисты, спортсмены, политики.

В октябре 2004 года дед остался совсем один: умерла его супруга, моя бабушка. Конечно, после этого мы, родные и близкие, старались чаще навещать его. Эдуард Шеварднадзе и Нанули поженились в 1951 году. Она была дочерью революционера Раждена Цагарейшвили, расстрелянного в 1938 году. Это обстоятельство могло подпортить карьеру деда, но он не испугался. Они прожили вместе 53 года. И через всю жизнь пронесли настоящую, светлую любовь.

Бабушка занималась благотворительностью, журналистикой, филологией. После того, как в ноябре 2003 года случилась революция и дед ушел с поста президента Грузии, бабушка значительно ослабла. Так получилось, что в день, когда ее не стало, я в Париже снимала сюжет для грузинской версии передачи «Намедни», а дедушка улетел в Мюнхен на международную конференцию, где должен был читать лекции. Конечно, мы, узнав о случившемся, оставили все дела и вернулись в Грузию. Для всех нас эта смерть стала ударом. Дедушка так и не смог расстаться с бабушкой. Он похоронил жену во дворе своего дома в Крцаниси под Тбилиси. Специальное разрешение на это брали у действующего президента Грузии. И каждое утро дед приходил на ее могилу, подолгу смотрел на фотографию. Наверное, мысленно он разговаривал с супругой. Через десять лет дедушку похоронили рядом с женой.

Помнит Софико и тот день, когда на Эдуарда Шеварднадзе совершили покушение:

— Грохнуло так, что в домах задрожали окна. Секунду назад мы с подружками беспечно смеялись, и вдруг — этот взрыв... В голове промелькнуло: неужели война? А больше я ни о чем не успела подумать. Откуда-то появилось несколько черных машин. Меня схватили в охапку и затолкали в авто: «Срочно домой! На дедушку покушались, а ты по улицам гуляешь!» — кричал охранник.

Это был конец августа 1995 года. Через несколько дней я планировала улететь на учебу в Париж, а пока гуляла, прощалась с подружками — какое покушение?! Я решительно ничего не понимала. Злилась и расстраивалась из-за того, что меня разлучили с девчонками...

Оказалось, что в машине, сопровождающей автомобиль президента, сработала бомба, и деда задело осколками от стекла. Грохнуло так, что слышал весь город.

Меня отвезли в загородную резиденцию. Почти сразу туда доставили и дедушку. Он выглядел сосредоточенным, только в глазах я заметила некоторую растерянность. Увидел меня — и его взгляд сразу потеплел: с внучкой все в порядке. Я разглядела на его лице порезы и только тогда по-настоящему испугалась.

— В детстве я всячески старалась подражать своей бабушке. Меня восхищало, как она общается с окружающими: легко, непринужденно, но в то же время с достоинством. И как элегантно одевается. Сколько я каблуков на ее туфлях сломала, сколько бус порвала, когда влезала в ее наряды! Она меня не ругала, увидев, что внучка в очередной раз испортила ее вещи, только улыбалась. К примеру, с мамой этот номер у меня не проходил: я обязательно получала по заднице!

Иногда бабушка брала меня на правительственные приемы. Я просила ее об этом, канючила до тех пор, пока она, в свою очередь, не начинала уговаривать деда. Как же мне нравилось бывать на этих приемах в окружении элегантно одетых улыбающихся дам... Я любовалась бабушкой: она была красавицей! А еще мне нравилась Раиса Максимовна Горбачева. Такая стильная женщина... Я даже просила в парикмахерской подстричь меня «под Горбачеву». У нее прическа была под мальчишку — с аккуратной челочкой. После приемов мы подолгу обсуждали дома с бабушкой, кто как выглядел и чем нас кормили. Я казалась себе такой взрослой!

Восхищаюсь ею еще и потому, что быть женой политика очень сложно. Мне самой всегда хотелось спокойной жизни для себя. Быть хорошим политиком — значит что-то менять. А чтобы менять, нужно быть настоящим революционером или героем. Я бы так не смогла, наверное.

Не хочу, чтобы в будущем мои дети переживали то же, что и я. Быть членом высокопоставленной семьи не слишком здорово. Когда моего папу-дипломата перевели работать в Париж, нам пришлось уехать вместе с ним. Мне чуждо было там все: люди, улицы... Я плакала по ночам, скучая по Тбилиси. Дико было, когда французские однокашницы по колледжу шушукались между собой о поцелуйчиках с мальчишками, а девочки постарше обсуждали секс. Я же, грузинская девушка, воспитанная совершенно по-другому, знала одно: о поцелуях даже думать нельзя до свадьбы. А тут... Когда приезжала на каникулы в Тбилиси, несколько раз сжигала загранпаспорт, чтобы подольше не ехать в Париж. Но мне, внучке президента Грузии, каждый раз восстанавливали документ буквально за час.

Когда я приезжала на каникулы в Тбилиси, ко мне неизменно приставляли охрану. Я пыталась хитрить, изучила все дома с черным ходом. Скажу охранникам: «Подождите здесь, к подружке зайду!» — а сама выбегаю из подъезда через дверь напротив — и к девчонкам, которые меня ждут в условленном месте...

В юности мне казалось, что многие общались со мной только потому, что дедушка — секретарь ЦК Компартии Грузии (а затем и министр, и президент). Это сейчас я горжусь своей фамилией, и подобных комплексов больше нет.

В молодости вообще столько ошибок совершаешь, столько мыслей сумбурных возникает! Например, лет в двадцать я считала свой нос слишком длинным и на полном серьезе собиралась делать плаcтическую операцию. Стояла перед зеркалом, пальчиком кончик носа поворачивала в разные стороны — прикидывала, как можно было бы его укоротить. Ужас прямо. Только с годами поняла, что уверенность в себе и гармония у человека идут изнутри и никак не связаны ни с носом, ни с прочими частями тела.

Еще одну ошибку чуть не совершила, когда в 21 год собралась замуж. В то время я жила, училась и работала в Нью-Йорке. Там-то и встретилась с молодым грузинским режиссером. Национальность в выборе жениха не имела для меня большого значения. Я считаю, в этом мире слишком трудно отыскать человека, который тебя искренне и бескорыстно полюбит. Глупо было бы в таких вопросах ориентироваться на религию или национальность. Как бы то ни было, мы встретились, полюбили друг друга. Он приезжал в Америку, я в Грузию. Мы даже были помолвлены. Я, конечно, познакомила его с дедушкой.

Дед всегда относился к решениям членов семьи уважительно и не навязывал своего мнения. Когда я объявила, что собираюсь замуж, он сказал: «Если любишь — выходи, но не любишь — тогда не нужно».

Примерно за месяц до венчания я вдруг поняла, что не готова прожить с этим человеком всю жизнь. Мне стало страшно. И я отказалась от своей идеи. Мы до сих пор с этим человеком общаемся, дружим. И я не жалею о случившемся.

От обиды грызла крышку фортепиано

— Я даже подумать не могла, что стану телеведущей и осяду в Москве, честное слово! В 17 лет из Парижа я уехала в Бостон, а позже в Нью-Йорк, училась там на кинорежиссера, репортера и мечтала о карьере кинопродюсера. Но в 25 лет случился какой-то внутренний кризис. Все чаще и чаще я спрашивала себя: а где же мой настоящий дом? В Грузии, где жил дедушка? В Париже, где обитают родители? В Нью-Йорке, где я часто бываю?

В начале 2005 года приехала в командировку в Москву. Я не была тут лет пятнадцать. Сошла с трапа самолета в «Шереметьево» — и почувствовала, как бешено заколотилось сердце: мой дом — здесь.

Никакой логики здесь нет. Я могла бы жить в любой стране мира, у меня повсюду друзья и родные. А в Москве не было ничего, кроме детских воспоминаний. Я лет 15 не говорила по-русски и успела забыть даже самые простые слова: сахар, хлеб... Потом поехала в Париж и сообщила родителям о своем решении. Они удивились: почему Москва?! Как ты будешь там жить? Чем займешься? Это твой каприз, и мы тебя в нем поддерживать не будем.

И все-таки я, вернувшись в Нью-Йорк, собрала вещи — и отправилась в Россию. Отец, узнав об этом, полгода со мной не разговаривал. В Москве мне негде было жить, я ночевала у подруг детства. Это потом уже выкупила квартиру в самом центре столицы. А тогда... Устроилась работать на «Мосфильм» помощником второго режиссера. Семь месяцев бегала из здания в здание киностудии с какими-то бумагами и актами. И мечтала снять свой фильм. Хотелось быть и продюсером, и режиссером.

А однажды мне предложили попробоваться на новый канал Russia Today. Пришла устраиваться репортером, а взяли ведущей «Новостей». Все получилось случайно. Помню, после моего первого эфира мама позвонила из Парижа: «Дочка, я горжусь тобой», — произнесла она сквозь слезы. Теперь мама звонит мне в день раз по десять и сообщает, как я выгляжу на экране. Может сказать и так: «Софико, ты поправилась, не ешь после шести вечера!» Отец со временем оттаял — видимо, понял, что дочь чего-то стоит.

Папа для меня — идеал мужчины. Представляете, каждый день встает в шесть утра и по три часа занимается йогой! Это помогает ему поддерживать форму. А какой он умный! Я с детства помню, как в нашем доме он собирал за столом друзей, они рассуждали о Канте, Ницше, Шиллере. Единственное, за что я долгие годы была обижена на отца — он запретил мне танцевать. Меня отвели не в балетную студию, как я мечтала, а в консерваторию, и мне пришлось заниматься музыкой. От обиды я грызла крышку фортепиано, но куда деваться — играла!

— В 2009 году мы с дедушкой ездили в Германию на 20-летие падения Берлинской стены, когда-то разделявшей страну на два государства. Как же мне было приятно видеть, как на улицах к Эдуарду Шеварднадзе подходили незнакомые люди, пожимали ему руку, улыбались, брали автографы! У деда, кстати, хранился кусочек Берлинской стены на деревянной подставке, и на ней написано «Eduard, danke!» (нем. «Эдуард, спасибо!»).

В 1989 году, как рассказывал мне дед, на защите интересов Восточной Германии стояла полумиллионная советская армия. И когда немецкие демонстранты начали рушить стену, Горбачев и Шеварднадзе немедленно вылетели из Москвы в Германию. Они сделали все, чтобы не допустить вмешательства армии. Иначе речь могла идти только о новой войне.

Думаю, таких людей — единицы. Эдуард Шеварднадзе, Борис Ельцин, Михаил Горбачев... К ним можно по-разному относиться, можно любить или критиковать, но это личности, сыгравшие роль в истории. 

Я стала гораздо лучше понимать деда в дни «розовой» революции 2003 года в Грузии. Я находилась рядом с ним и видела: он мог одним своим указом задавить мятежников, которые не признали тогда парламентские выборы. Его уговаривали привлечь военных. Но он не позволил себе истерик и предпочел уйти в отставку, чтобы не допустить кровопролития.

Власть для него — не самое главное. Политика — это жизнь. Он всегда работал ради процветания страны, а не ради карьеры. После ухода ему миллион раз предлагали уехать и в Америку, и в Азербайджан, и в Германию, но он предпочел остаться на родине — там, где на него покушались и где так много критиковали. Он мужественно все это вытерпел.

Мы в семье всегда за него переживали. Сколько раз мне хотелось подойти к нему и сказать: «Мы хотим тебя видеть живым, уходи из политики, будь только с нами!» Но прекрасно знала, что в ответ он только улыбнется и погладит меня по голове. Отговаривать его было бесполезно. Он всегда сам принимал решения и брал на себя ответственность за все. И в нашу жизнь с советами и рекомендациями лезть не спешил. Такой характер.

Даже к своим маленьким внукам относился по-взрослому, никогда не смеялся над нами. Раньше я частенько критиковала деда, приставала с вопросами: «Зачем ты делаешь так?» Он только ворчал в ответ: «Большей оппозиции, чем ты, у меня в жизни не было!» Но теперь я понимаю: он делал все, чтобы решать конфликты мирным путем. Он так страдал, когда в августе 2008 года Россия и Грузия схватились за оружие! Но тогда он уже никак не мог повлиять на ситуацию.

Говорила деду: «Я люблю тебя!»

— В те дни я была в командировке в Греции. Представляете мое состояние, когда я по телевизору увидела новости западных каналов, вещавших о том, что Россия напала на Грузию?! Слезы душили меня. Я пыталась дозвониться родным в Тбилиси, но телефонная линия была занята — и воображение рисовало мне картины одна страшнее другой. Потом до меня достучалась мама. Она тоже не могла понять, что происходит. Но рассказала: брат Лаша отправился сдавать кровь для раненых.

Вернувшись в Москву, я связалась с дедом. У него был отчаянный голос. Дед не комментировал происходящее. Только сказал: «Что поделаешь, детка, в жизни всякое бывает!»

Я приехала на работу в редакцию Russia Today, но читать в кадре новости из Грузии была не в состоянии. Дело не в том, кто виноват в конфликте. Мне было очень страшно потому, что в родной стране — война. Я была морально готова уйти с работы, лишь бы ничего не говорить в те дни в эфире. Но руководители канала предложили мне взять отпуск. Целый месяц я просидела дома, переживала, созванивалась с родными в Тбилиси. Места себе не находила.

Бывая в Грузии, я непременно захожу в храмы и молюсь о том, чтобы больше ничего подобного не происходило. В старых намоленных церквях прошу перед иконами и за русских, и за грузин. Господи, жизнь такая короткая, зачем нам что-то делить и воевать?!

Дед в последние годы больше интересовался нашими успехами и поражениями. Хотя по-прежнему не навязывал своего мнения. Кстати, он вовсе не закрылся тогда от мира, как могло показаться на первый взгляд. У него была расписана каждая минута: принимал в своем доме друзей, журналистов, посещал мероприятия. Конечно, возраст давал о себе знать. Дед все чаще предавался воспоминаниям. Но что бы ни происходило, я до последнего его дня звонила ему и говорила: «Я тебя люблю!»