"Жалобы на детский плач из соседней квартиры у нас считают стукачеством"

Печальный тренд этого года – случаи, когда матери бросают своих детей на погибель.

Обстоятельства разные – Москва или провинция, заснеженный парк «Лосиный остров» или квартира, забитая мусором, но результат один – шок от того, что все это происходит рядом, а мы не замечаем. Или не хотим замечать? «Собеседник» обсудил шокирующую тенденцию с уполномоченным по правам ребенка в г. Москве Евгением Бунимовичем.

Хроника 2019-го

17 февраля, Москва – мать бросила 6-летнего мальчика в парке «Лосиный остров». На его голову был надет пакет, обмотанный скотчем.

20 февраля, г. Киров – бабушка обнаружила тело 3-летней внучки в запертой квартире. Мать оставила девочку одну на несколько дней и ушла к подруге. Ребенок умер от обезвоживания. 

10 марта, Москва – сотрудники МЧС вскрыли дверь квартиры, из которой раздавался детский плач. Все три комнаты внутри оказались завалены мусором, в кучах которого находилась 5-летняя девочка.

11 марта, Подмосковье – сотрудники полиции обнаружили в одном из многоквартирных домов Одинцовского района тело пожилой женщины. В той же квартире был заперт 6-летний мальчик. Родители ребенка отсутствовали несколько дней.

12 марта, Москва – от остановки сердца умер 7-летний мальчик, который почти никогда не выходил из квартиры. Его бабушка страдала синдромом накопительства и заполняла комнаты мусором с улицы.

Недетские проблемы

– Почему случаев, когда родители становятся убийцами или мучителями детей, стало ощутимо больше? 

– Обратите внимание, мы чаще слышим про Москву, чем про случаи в провинции.

Хотя если посмотрим на статистику, то увидим обратную историю. Таких случаев в регионах не меньше. В Москве все находится под прицелом СМИ, каждый такой эпизод оказывается в центре обостренного внимания. И при всех изъянах работы медиа – где-то что-то напутали, некорректно передали – это все равно хорошо. Внимание СМИ заставляет все структуры реагировать быстрее, обдуманнее. Сегодня ситуация несравнима с тем, что было 10, 20 лет назад, когда такого рода «детские вопросы» были на периферии общественного мнения.

Еще один момент. Стало гораздо труднее и опаснее говорить на внутриполитические темы. Вместо серьезных дискуссий и дебатов – балаган. А «детские вопросы» пока позволяют обсуждать всерьез и разносторонне.

– Матерей-кукушек, как правило, ждет суд. А какова чаще всего судьба детей?

– Если суд ограничивает или лишает родительских прав, то лучше, если ребенок сразу попадает в семью, минуя казенные учреждения. Прежде всего к родственникам. Если они готовы. И если их роль не вызывает подозрений. Здесь каждая ситуация – штучная, каждую надо рассматривать отдельно.

Кстати, в столице бывшие детские дома, а ныне – центры содействия семейному устройству, сменили не только название. Ребята живут в помещениях квартирного типа, в небольших группах, персонал стал более человечным. Но семьи  – всегда в приоритете.

Главное телепугало – тетя из органов опеки

– Как быстро соседи должны реагировать, если они слышат, что в соседней квартире часто плачет ребенок?

– Пассивность тех, кто живет рядом, меня, например, шокирует. Ведь детский плач слышен и на площадке, и сверху, и снизу. Если из квартиры идет запах, если за дверью дни напролет плачет ребенок, если вы звоните и никто не отвечает – этих оснований более чем достаточно для того, чтобы обратиться в полицию. Мало ли какое несчастье могло случиться с ребенком или со взрослым.

Понятно, что у нас это всё еще называется «стучать», в памяти народа навсегда останется страшный период советских доносов на соседей, массовое стукачество. Но здесь-то речь о помощи.

– Можно ли тут рассчитывать на слаженную работу органов опеки?

– С ними ситуация очень сложная. В ток-шоу на телевидении органы опеки всегда оказываются крайними, виноватыми. Одну неделю кричат: а где вы были, почему не вмешались? Другую неделю: зачем вы лезете в частную жизнь? Если посмотреть массовые телесериалы, то там главное пугало – тетя из органов опеки. Возникает вопрос: кто в такой ситуации пойдет туда работать?

– И кто приходит?

– Люди совершенно разные, с разным базовым образованием. Там немало профессионалов, неравнодушных людей, но специализированных учебных заведений, которые готовили бы специалистов для этой тяжелейшей и тончайшей работы, у нас нет. Мы сейчас проводим переподготовку. Изучаем кейсы, разбираем с ними конкретные случаи. Проблема еще и в том, что нет четко прописанных алгоритмов, как эти службы должны действовать в каждом конкретном случае. Если мы посмотрим на работу правоохранителей в уголовной системе, то там все расписано до мельчайших подробностей: в какой момент подключается прокуратура, в какой – следствие. У каждого своя зона ответственности, всё по порядку. К сожалению, когда речь о семье, о детях, такой внятности нет.

Изъятие из семьи – дикий стресс и для ребенка, и для родителя

– Многие говорят: пожалуюсь на родителей – и ребенок окажется в детдоме, разве ему будет от этого лучше?

– Нет, конечно. Это вообще редчайшая, исключительная мера. Каждый спорный случай отдельно и тщательно рассматривает специальная комиссия, в которую в том числе вхожу и я, если говорить о Москве. На ней мы собираем всех – органы опеки, полицию, департамент соцзащиты, комиссию по делам несовершеннолетних, образовательные структуры, если вопрос связан со школой. Там же представители общественных организаций, благотворительных фондов. Если родители находятся в более-менее адекватном, а не в алкогольно-наркотическом состоянии – то и их тоже. И в первую очередь рассматриваем, можно ли поработать с семьей, всё ли было сделано, чтобы ее сохранить. 

Изъятие – это дикий стресс и для ребенка, и для родителей, для любого хоть в какой-то степени нормального человека. Когда у матери-алкоголика забирают ребенка... Иногда этот шок и для нее последний шанс прийти в себя.

– Какие перемены должны произойти в законодательстве, чтобы таких случаев стало меньше?

– Казалось бы, ограничений родительских прав должно быть больше, чем лишения прав, но у нас все наоборот. Если органы опеки подают в суд на ограничение или лишение родительских прав, то дорога в эту сторону прописана досконально. А вот обратная, по восстановлению – нет. С этим возникают трудности.

Почему-то у нас, в отличие от других стран, нет такого понятия, как временное помещение. 

При этой практике ребенок на время, пока в семье есть угроза его жизни или здоровью, помещается в социально-реабилитационный центр или в замещающую профессиональную семью, а с мамой, с папой идет работа по восстановлению семейных отношений. 

– Одна из горе-матерей водила сына в религиозную организацию для изгнания бесов, другая, говорят, надевала на девочку обереги.

– Когда у человека какие-то тяжелейшие переживания, он часто обращается к такого рода мистике. Это объяснимо.

Я бы говорил о другой тенденции. Не всегда неблагополучие – главный и единственный источник того, что детям в семье плохо. В последние годы мы сталкиваемся совсем с другим. Часто серьезные детские проблемы возникают в семьях совсем не бедного уровня. Возможно, это связано с общим состоянием тревожности, агрессии, взвинченности в обществе, которое транслируется в семью. Все это – общее ощущение кризиса.

И главная задача всех социальных служб – помогать, сопровождать, поддержать семью в трудную минуту, чтобы дело не доходило до таких историй.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №12-2019 под заголовком «Евгений Бунимович: Жалобы на детский плач из соседней квартиры  у нас считают стукачеством».