Десять тысяч за отца

Десять тысяч за отца. Такую компенсацию пенсионерка Валентина Шухраева из нижегородского села Курмыш отсудила у государства за имущество, отобранное у ее семьи в конце 30-х, за страдания своих близких и за погибшего в лагерях отца

Десять тысяч за отца. Такую компенсацию пенсионерка Валентина Шухраева из нижегородского села Курмыш отсудила у государства за имущество, отобранное у ее семьи в конце 30-х, за страдания своих близких и за погибшего в лагерях отца.

«Они разберутся, и я вернусь»

Отца Валентина Шухраева никогда не видела. Она родилась в июне 1938 года, когда крестьянин Иван Петрович Балашов уже валил лес где-то под Красноярском. Его арестовали 29 декабря 1937 года, а 4 января тройка НКВД вынесла приговор: 10 лет лагерей за участие в контрреволюционной деятельности.

– Мама рассказывала, как к дому подъехал «черный воронок», – вспоминает Валентина Ивановна. – Из машины вышли двое в кожаных куртках. Вошли в дом и бросили отцу: «Собирайся». Мама заплакала, а папа сказал: «Я не виноват, они разберутся, и я вернусь».

Иван Балашов, как и сотни тысяч других «врагов народа», так и не вернулся. Его жена осталась с семью детьми на руках и восьмым под сердцем. Через полгода родилась Валентина.

До ареста «кулака» Балашова его семья жила и по сельским меркам небогато: деревянный дом, корова и куры – вот и всё «кулацкое» хозяйство. После приговора у Балашовых забрали всё, вплоть до столовых ложек. Мать и детей взяли к себе дедушка с бабушкой, приютили в своем домишке, больше похожем на сарай.

– Так мы все 13 человек и жили под соломенной крышей, – рассказывает Валентина Ивановна. – Я работать начала раньше, чем села за парту. Надо было маме помогать, она в колхозе была дояркой. Помню, приду на ферму и сено коровам на вилах разношу. Мамина напарница кричит: «Отойди, затопчут!» А я, хоть и кроха совсем была, не боялась.

Больше всего в семье Балашовых боялись не тяжелой работы, а голода. Весной мать посылала детей на картофельное поле подбирать оставшуюся с осени гнилую картошку. Ее толкли и пекли.

– Есть было невозможно, но мы все равно ели – надо было чем-то набить желудок, – вспоминает Валентина Шухраева. – А иногда мама откалывала щипчиками от сахарной головы кусочки и нам раздавала. Сахара хватало на один зуб, это было самое вкусное на свете лакомство.

Папа видел ее только на фото

Голодали Балашовы и в вой-ну, но все выжили. Выручала корова, на которую семье удалось накопить. Старший брат Валентины, главный помощник матери, ушел на фронт, был в плену, вернулся после победы в родное село, а вскоре уехал на Урал работать шахтером. Сама Валентина осталась в Курмыше, рано вышла замуж, родила сына. После смерти мужа вышла замуж второй раз – за мужчину, который один воспитывал ребенка.

– Уж очень мальчика тогда жалко стало, – вспоминает она. – За мной многие ухаживали, но я его выбрала. В этом браке тоже родила сына. Так что у меня трое сыновей.

Никто из односельчан никогда не говорил Валентине Ивановне ни что ее отец «враг народа», ни что «сидит за дело». Из Курмыша в 30-е сослали многих мужчин. В конце концов многие забыли, что жил когда-то в селе такой человек – тихий, непьющий крестьянин Иван Петрович Балашов. Многие, но не его родная дочь:

– Я навсегда запомнила, как мама в первые годы после ареста отца получала от него весточки из Красноярска, читала их и плакала. Потом она рассказала, что папа в одном из писем попросил меня сфотографировать и прислать ему фотокарточку. Она так и сделала, отец меня увидел... А когда началась война, письма приходить перестали, что случилось с отцом, мы до сих пор не знаем.

В прошлом году Валентина Ивановна с другими односельчанками отдыхала в санатории. На встречу с пенсионерами как-то пришла юрист из соцзащиты, предложила бесплатно проконсультировать по любому вопросу.

– Я встала и на весь зал говорю: «Вопрос у меня, милая, глубокий. Хочу всю правду об отце узнать».

Юрист посоветовала Валентине Ивановне начать с прокуратуры и областного архива. Пришлось собрать немало бумажек, несколько раз на такси мотаться в Нижний Новгород – от Курмыша до областного центра всего один автобусный рейс в день. На эти поездки Валентина Ивановна потратила около 10 тысяч из личных сбережений. Зато теперь у нее есть справка о признании в 1990 году Ивана Балашова жертвой политических репрессий и копия его дела, которое женщину шокировало.

«Деньги разделю на всех»

В этом деле много страниц и мало правды. Как следует из материалов, Иван Петрович Балашов якобы в 1918 году принимал участие в крестьянском восстании, кто-то неизвестный дал ему винтовку, он пошел грабить военного комиссара, но почему-то не ограбил, а потом отдал винтовку еще кому-то, неизвестному.

– Крестьянские восстания против советской власти в Нижегородской области вспыхивали, и в Курмыше тоже, – рассказал Юрий Гагин, председатель комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при администрации Пильнинского района. – Только никаких доказательств того, что Балашов в них принимал участие, нет.

Принимал или не принимал, был «за» или «против» советской власти, теперь уже не имеет значения. В 1990 году Ивана Балашова, сгинувшего, как и многие другие, в лагерях, реабилитировали. Получив на руки справку, подтверждающую это, Валентина Ивановна обратилась в суд, который присудил ей компенсацию за конфискованное имущество. Сама она называет ее «деньгами за смерть отца».

Это всего 10 тысяч рублей. Сумма ничтожная даже для забытого богом села Курмыш, где сегодня одни пенсионеры да полуразрушенные церкви. Валентина Ивановна сначала хотела провести на эти деньги водопровод, чтобы не ходить с ведрами на колонку, но оказалось, что нужно в пять раз больше. Компенсацию пенсионерка собирается разделить с братьями и сестрами – суммы, которую государство готово заплатить за имущество раскулаченного крестьянина, его потомкам сегодня хватит разве что на несколько походов в магазин.

– В живых нас, Балашовых, только четверо осталось – две сестры и два брата, – говорит Валентина Ивановна. – Они меня старше, еле ходят и сильно удивлялись, когда узнали, что я по судам таскаюсь и бумажки собираю.

Сыновья тоже отговаривали мать: мол, на восьмом десятке поберегла бы здоровье. Валентина Ивановна не слушала, потому что для нее эти суды да бумажки – не ради денег, а ради памяти об отце. То немногое, что она может сделать.

Так спустя 74 года случилось то, чего ждал и не дождался крестьянин Иван Балашов. «Они» наконец разобрались.

Чиновники ждут, пока мы умрем

Почему так редко потомки репрессированных требуют от государства компенсацию и почему она так мала, объясняет Ян Рачинский, сопредседатель московского правозащитного общества «Мемориал»:

– Постановление о денежной компенсации жертвам политических репрессий, в котором оговаривается максимальная сумма за конфискованное имущество в 10 тысяч рублей, вышло в 1994 году. С тех пор эта сумма не индексировалась, хотя Конституционный суд дважды выносил определение, в котором указывал на необходимость изменить размеры компенсации. Мы неоднократно обращались в Минздравсоцразвития, но оттуда приходят отписки.

На самом деле в живых осталось всего 150 тысяч детей политически репрессированных, и, если всем им выплатить достойные деньги, это будет вполне подъемная для государства сумма. Но государству это не нужно. Старики так и говорят: «Чиновники ждут, пока мы умрем».

Мало кто в таком возрасте будет бегать по судам, тем более из-за 10 тысяч.

Читайте также

Грабли истории: Владимир Путин - новый Иосиф Сталин?

Неизвестная семейная трагедия Адольфа Гитлера 

Рубрика: Общество

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика