Фото с историей. После встречи с Хрущевым Вознесенский перестал носить галстуки

В марте 1963 года в Кремле Хрущев обрушился с критикой на поэтов, писателей, художников, особенно на Андрея Вознесенского

В марте 1963 года в Свердловском зале Кремля состоялась встреча руководителей партии и правительства с представителями творческой интеллигенции. Два дня подряд (в общей сложности 18 часов) длилось это мероприятие, во время которого Никита Хрущев обрушился с критикой на поэтов, писателей, художников, особенно на Андрея Вознесенского.

В Кремль надел парадный костюм

Эта фотография была сделана 7 марта, когда на трибуну пригласили Андрея Вознесенского. Он должен был выступать тринадцатым по списку, но его вызвали раньше. Невольно поверишь в примету, связанную с этим чертовым номером, – 29-летнего поэта тогда чуть не выслали из Советского Союза.

– В то время с Андрюшей мы еще не были супружеской парой, хотя он уже был в меня влюбленным, – рассказывает «Собеседнику» вдова Вознесенского Зоя Богуславская. – Накануне он мне позвонил и сказал, что его вызывают в Кремль: «Думаю, не буду я говорить о верноподданничестве, а просто прочитаю стихи Владимира Маяковского. Тем самым отвечу на критику в свой адрес». Я ему ответила: «Да, это будет правильно». В Кремль Андрей надел свой парадный костюм, он ведь с молодых лет любил стильно и хорошо одеваться.

Незадолго до этой встречи поэт Вознесенский и писатель Василий Аксенов побывали в Польше со своими выступлениями. И на вопрос польской журналистки: «Действительно ли единственный стиль в советском искусстве – социалистический реализм?» – они ответили: «Не единственный. Есть еще...» Прочитала это польская писательница Ванда Василевская. Вместе с мужем – писателем Александром Корнейчуком – они побывали в гостях у Хрущева дома, и там Ванда Львовна вдруг сказала: «Никита Сергеевич, в вашей стране живут такие писатели, которые мешают строить социализм в Польше...» Имея в виду Вознесенского и Аксенова. Поэтому перед той встречей в Кремле первый секретарь ЦК КПСС Хрущев уже был обозленным на представителей творческой интеллигенции.

Приглашенных на те заседания впускали через ворота Спасской башни. Многих до ворот провожали напуганные жены. Всего – 600 делегатов, среди них Андрей Тарковский, поэты Евгений Евтушенко и Егор Исаев, который и сидел рядом с Вознесенским, писатели Василий Аксенов и Александр Солженицын, художники Илларион Голицын и Павел Никонов.

Фото с историей: Евтушенко пьет за Вознесенского в Белоруссии

А в президиуме вместе с Хрущевым: главный идеолог страны Михаил Суслов, председатель президиума Верховного Совета СССР Леонид Брежнев, заместитель председателя правительства Александр Шелепин, Алексей Косыгин, Фрол Козлов, Дмитрий Полянский, Леонид Ильичев и другие.

Первой в тот день выступила Ванда Василевская. В своей речи она набросилась на Аксенова и Вознесенского. Правда, фамилии не называла, но все поняли, что речь именно о них.

– А может быть, если здесь есть товарищ Вознесенский, его попросить выступить? – вдруг потребовал Хрущев. Ему отвечают: «Да, товарищ Вознесенский записан в прениях».

Поэт встал с места и вышел на трибуну, хотя должен был выступать позже. Кстати, на трибуне стояла бутылка, которая была запечатана пробкой, какие обычно бывают на шампанском. Но нет, это любимая Хрущевым минеральная вода «Боржоми», которую по специальному заказу доставляли в Кремль из Грузии. В конце своего выступления Вознесенский опрокинул стакан с минеральной водой.

«Для таких будут самые жестокие морозы»

Сохранилась стенограмма выступления Вознесенского и его диалог с Хрущевым.

– Эта трибуна очень высокая для меня, и поэтому я буду говорить о самом главном для меня, – начал Вознесенский. – Как и мой любимый поэт, мой учитель Владимир Маяковский, я не член Коммунистической партии... Но и как...

– Это не доблесть... – возмутился Хрущев. – Почему вы афишируете? А я горжусь, что я член партии, и умру членом партии.

Тут звучат долгие аплодисменты.

– «Я не член партии...» Вызов даете? – кричит Никита Сергеевич. Вознесенский пытается продолжать, но Хрущев перебивает: – Сотрем все, что на пути стоит коммунизма! Сотрем! Бороться так бороться! У нас есть порох!

В зале слышны осуждающие Вознесенского возгласы: «Сволочь! Вон!»

– Я не могу спокойно слушать подхалимов наших врагов, не могу! Я не могу слышать агентов! – продолжает кричать Хрущев.

– Я не член Коммунистической партии, но, как и Владимир Маяковский, я не представляю своей жизни, своей поэзии, всей своей жизни, каждого своего слова без коммунизма, – заикается молодой поэт.

– Вы хотите нас убаюкать, что вы, дескать, беспартийный, но на партийной позиции стоите, – снова закричал Хрущев. – Нет, довольно! Можете сказать, что теперь уже не оттепель и не заморозки, а морозы. Да, для таких будут самые жестокие морозы... Хотите, мы в один день вам сделаем паспорт и поезжайте ТУДА, к чертовой бабушке!

«Я продолжал бубнить по тексту, – писал в своих мемуарах Вознесенский. – И вдруг, оглянувшись, увидел невменяемого, вопящего Премьера. В голове пронеслось: «Неужели этот припадочный правит страной?! Он же ничего не сечет». Я обернулся к залу, ища понимания. В лицо орали перекошенные».

Простил за выпущенных из лагерей заключенных

– А ведь в конце этой встречи Хрущев пожал руку Андрюше. Сказал: «Покричали – и хватит!» – продолжает Зоя Богуславская. – Он сказал Вознесенскому: мол, работайте и своей работой докажете свою преданность. Думаю, Никита Сергеевич, посмотрев на тех, кто еще вчера любил Вознесенского, а теперь осуждал, предчувствовал предательство, которое вскоре произошло с ним. Когда Андрей вышел из Кремля, к нему никто не подошел. Еще недавно к нему бежали все через несколько улиц, а тут... Он шел один! И тут к нему подошел писатель Володя Солоухин, позвал к себе домой. До утра они пили водку.

По словам Зои Богуславской, сорок дней поэт не мог принимать пищу. Его исключили из Союза писателей, началась настоящая травля, и Андрей Андреевич уехал на некоторое время в Ригу.

– Боясь прослушки, я не звонил домой, наивно полагая, что власти не знают, где я, – рассказывал Вознесенский. – По Москве пошел слух, что я покончил с собой. Матери моей, полгода не знавшей, где я и что со мной, позвонил Генри Шапиро, журналист: «Правда, что ваш сын покончил с собой?» Мама с трубкой в руках сползла на пол без чувств.

– Прошло какое-то время, мы с Андреем уже стали официально супругами, Хрущева сместили, он был в опале, – вспоминает Богуславская. – Нам позвонила его дочь Рада и пригласила в гости: дескать, Никита Сергеевич хотел попросить прощения. Вознесенский отказался, но ответил: «Передайте, что я его прощаю хотя бы за то, что он выпустил из лагерей сотни тысяч людей».

О той встрече с Хрущевым Вознесенский написал в своей книге: «Повлияло ли это на мою психику? Наверное. Душа была отбита стрессом. Из стихов пропали беспечность и легкость. Назло им, вопящим: «В Кремль? Без галстука?! Битник!..» – я перестал с тех пор носить галстуки вообще, перешел на шейные платки, завязанные в форме кукиша. Это была наивная форма протеста».