Александр Адабашьян: Не надо лизать чужие задницы и ходить за толпой

Художник, сценарист, режиссер, актер Александр Адабашьян часто называет себя подмастерьем – всю жизнь пробует новое и учится. И это определение его вовсе не обижает. «Надо же к себе реально относиться», – говорит он. Но в советском, российском кино Адабашьян давно уже мэтр. Десятки фильмов, в которых он принял участие, и сейчас популярны у зрителя.

даты биографии

• 1945 – родился 10 августа в Москве
• 1971 – окончил Московское высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское)
• 1974 – впервые снялся в кино («Свой среди чужих, чужой среди своих»)
• 1997 – дебютировал как оперный режиссер – поставил «Бориса Годунова» в Мариинском театре
• 2004 – исполнил роль звездочета Фура в российском варианте телеигры «Форт Боярд»

В проклятия «Мастера и Маргариты» не верю

В комнате на даче у Александра Адабашьяна на отдельном столике стоит череп, накрытый шляпой. Увидев мой вопросительный недоуменный взгляд, художник объясняет, что череп этот того самого атеиста Берлиоза, которого Адабашьян сыграл в сериале Владимира Бортко «Мастер и Маргарита». В фильме из этого черепа пьют вино Мастер и Воланд.

– Александр Артемович, по идее тут должна храниться отрезанная трамваем голова Берлиоза, то есть ваша...

– Нет-нет, думаю, хранить ее дома малоприятно. А череп... Почему бы и нет? Сначала пластический гример Петр Горшенин сделал точный слепок моей головы, гипсом ее отформовал. Причем подробно, со всеми деталями, даже срез шеи сделал точно. Мне на ней потом показывали, где у меня сухожилия, мышцы, начало позвоночника. По слепку и сделали голову Берлиоза. А уже потом... Был такой профессор Герасимов, который когда-то по черепам восстанавливал головы Ивана Грозного, Тамерлана и других исторических персонажей. А тут использовали обратный способ – из моей «головы» создали череп.

– Наверное, неприятные ощущения – видеть свою голову отрезанной?

– Спокойные. Я же понимаю, что это кино. И в проклятия романа «Мастер и Маргарита» не верю. Вышел сериал, все живы, здоровы. А кто умер... Ну, так и после фильмов Гайдая далеко не все уже живы.

Снимать детское кино – маргинальное занятие

– Просматривая вашу сценарную фильмографию, обнаружил там детский фильм «Жили-были мы», который вышел три года назад. Что-то я не помню этого кино в прокате.

– А чего вы хотите?! Это же детское кино. До него мы сделали с тем же режиссером Анной Чернаковой фильм для детей «Собачий рай», который опять же практически не был в прокате. Вот сейчас с Анной закончили другую картину – «Про Лёлю и Миньку» по детским рассказам Михаила Зощенко. Да, да, у него есть замечательные, трогательные детские рассказы. Но предполагаю, что судьба этого фильма будет такая же. Ведь проката для детского кино как такового нет. Билеты дешевые, сеансы в кинотеатрах выделяют только в первой половине дня, а телевидение не покупает, потому что не всякую рекламу туда вставишь, то есть не заработаешь. Получается, со всех сторон создавать детское кино – маргинальное занятие. 

– Если у такого кино нет будущего, зачем вам им заниматься?

– У меня внуков семь штук, я на них ориентируюсь – они понятия не имеют ни о чем, кроме американских чудовищных изделий. Так что с моей стороны тут, можно сказать, культуртрегерская идея. Понятно, что в прокате это ничего не принесет. Прокат – вообще отдельная история, он уже давно нам не принадлежит.

В святые (по словам Наины Ельциной) 90-е все было продано прямо или опосредованно заморским власть имущим. Поэтому они распоряжаются, что выпускать. Даже наши картины, чтобы их выпустить в прокат у нас, должны согласовывать с ними. 

– Но ведь сейчас под наши фильмы расчищают прокат: ставят на удобные даты, время...

– Во-первых, это делается с большим скрипом. Во-вторых, каждый раз для отдельного российского фильма надо расчищать поляну. Заметьте: на территории России. Что несколько странно. 

– Наши зрители порой боятся этих «полян» с российскими фильмами, чтобы избежать разочарований.

– Это уже дело вкуса. Понимаете, в советские времена весь прокат, как и производство, был в одних руках – у государства. А когда невидимая рука рынка все это разваливала, то прокат отпилили от производства. Грамотные люди прибрали прокат себе и поняли, что теперь все диктует продавец.

Ругать Америку начал еще в 90-е

– И снова мы обвиняем 90-е. Почему же за двадцать лет российские кинематографисты не наладили удобную им систему?

– Ну а как можно отобрать, развалить фирму, которая существует на законных основаниях?! Во главе ее стоит какой-то человек с российской фамилией. Другой разговор, что, как ни позвонишь ему, он в Лос-Анджелесе. Тем не менее российский гражданин.

Сейчас делаются попытки создать что-то свое, но... Представьте себе, что вы выращиваете картошку или морковку, но заранее знаете: на рынок вас не пустят. Возможно, вам разрешат у входа поставить ящичек, накрыть его газетой и продавать вашу морковку. Но по ценам, которые вам укажут серьезные, плохо говорящие по-русски люди из-за кафельных прилавков. Вот примерно такая же ситуация с нашим кино. Может быть, вам расчистят какой-то уголок, но все равно и цены, и ассортимент диктуют они. И так получается всегда, когда производство отделено от реализации. 

– И все-таки качество нашего товара зачастую далеко не самое лучшее...

– А это всё причины и следствия. Так или иначе вы будете стремиться, чтобы качество вашего товара соответствовало тому, что там продается. Вы будете выращивать морковку, похожую на банан, хотя это будет и не банан, и уже не морковка. Все наши коммерческие успехи в кино сделаны по абсолютно голливудским сколкам. А главное, что появилось огромное количество так называемых продюсеров – людей, совершенно далеких от производства, но рулящих всем.

Я вычитал в воспоминаниях князя Волконского цитату из Диккенса: «Миссия Америки – опошлить вселенную». Все сведено к простой формуле – хорошо то, что продается, и нехорошо то, что не продается. В частности, в искусстве. Вот откуда появились уорхолы (Энди Уорхол – американский художник коммерческого поп-арта. – Ред.), разные перфомансы. То же самое в кино. 

– Вы, Александр Артемович, в тренде федеральных СМИ и чиновников: ругаете Америку.

– Да, ругаю. Причем начал это делать еще в 90-е, во времена всеобщей эйфории. Съездил туда в первый раз, и мне сразу все про них стало понятно. Диккенс к таким выводам пришел раньше, но он раньше и родился. Я увидел в гуманитарной сфере катастрофичность ситуации, которая к нам ползет. Совершенно сознательная дебилизация той части населения, которую надо отделить от лишней информации и выстроить элиту, пользующуюся сочными плодами. Так и в культуре.

– Почему же мы быстро поддались на такое «дурное» влияние?

– Соблазн был очень велик. Когда тебе предлагают сочную чистенькую морковку, сложно от нее отказаться. Единицы, кто избежал искушений. Например, Федерико Феллини, который никак не попадал в их структуру, хотя как бренд, как имя он был бы очень им полезен. Американцы обхаживали его и так, и этак, но не случилось. 

– В 2012 году вы сказали в интервью, что российского кино не существует, есть некое кино, которое снимается на территории России. И сегодня так думаете?

– Да, это совсем не то кино, которое было у нас, которое росло из русской литературы. Теперь цветет и пахнет только попкорновое кино. И самое печальное, что нет уже зрителя для того кино. Недавно старшего 17-летнего внука усадил смотреть фильм того же Феллини «8 1/2», он честно отсидел, но, по-моему, ничего не понял. Думаю, на Феллини он для себя крест поставил.

Михалков показывал свою халтуру

– Вы много работали и дружите в жизни с Никитой Михалковым. А как познакомились с ним?

– Нам тогда было по 12–13 лет. Мы познакомились через моего одноклассника Алексея Шашкова, который летом отдыхал на даче в Николиной Горе. Тогда в одной компании с Никитой были будущий режиссер Володя Грамматиков, будущий актер Андрей Юренев, дочь актрисы Зои Федоровой Вика и другие. И я появился в этой детской компании. Наверное, с Никитой мы отличались от других тем, что точно знали, что хотим дальше делать в жизни. Все остальные еще были в том возрасте, как мною упомянутый старший внук, который понятия не имеет, что собирается делать дальше.

Я точно знал: буду поступать в Строгановское художественное училище. А Никита собирался в Щукинское театральное. Параллельно и шли. Я поступил со второго раза, он – с первого. Михалков приглашал меня в качестве художника сделать какие-то отрывки из учебных спектаклей. Все было чрезвычайно наивно, но интересно. Потом я ушел на три года служить в ракетные войска, а Никиту вышибли из училища за съемки в кино. Он с потерей одного курса перешел во ВГИК, и уже там он и его друзья привлекали меня работать в дипломных киноработах.

– Вы когда-нибудь могли сказать ему: «Никита, ты не прав»?

– Конечно, и много раз такое было. И ссорились тоже. Помню, в научном городке в Пущино полтора месяца писали с ним сценарий «Неоконченной пьесы для механического пианино». Сняли два гостиничных номера. И поставили себе условия: читаем там только Чехова, по телевизору смотрим только Олимпийские игры (тогда они в Австрии проходили) и программу «Время». И всё. Писали вдвоем, писали по одному. Споры были бешеные.

Когда я приносил ему читать свое гениальное произведение, а он показывал свою халтуру, начиналось с деликатных споров, а заканчивалось переходом на личности. Но я был в более удобном положении: его номер находился в самом конце коридора, а мой ближе. Когда нужно было идти завтракать, у него не было другого выхода, как проходить мимо моей двери. Тогда он стучался ко мне и звал. Так мы мирились. 

– А сегодня, когда Михалков часто выступает на общественно-политические темы, вы могли бы сказать, что он не прав?

– Зачем? Я очень многое из того, что он говорит, разделяю. По этой части у нас расхождения минимальные. Мне кажется, любой художник должен участвовать в общественно-политической жизни. Чем бы человек ни занимался, так или иначе он в ней участвует. Назовите кого-нибудь из великих, кто бы этого не делал. Все: от Александра Пушкина до Василия Аксенова.

– Но это «участие» порой помогает художнику. Сегодня звания, награды, деньги на производство фильмов получают доверенные лица президента, те, кто хвалит власть.

– Ну, а те, кто ругает власть, тоже получают деньги, только в другом месте... Если серьезно, не вижу тут связи. У меня, например, есть звания «Заслуженный художник» и «Заслуженный деятель искусств», которые ни копейки денег мне не приносят.

Я бывал в жюри разных зарубежных фестивалей и знаю, как там раздаются призы и награды. Уже заранее понятно: у этого родственные отношения с тем-то – уже плюсик, а эта спит с продюсером таким-то – опять плюсик, и так далее. Так что подобное у всех и всегда было и будет. 

Мое диссидентство закончилось в школьном возрасте

– Вы ходите на выборы – президентские, думские?

– Как правило, да. Вот перед регистрацией кандидатов в депутаты Мосгордумы был на встрече с актером Андреем Соколовым, который тоже выдвигался. За него оставил свою подпись. Но, к сожалению, Андрея сняли по той же самой причине, что и оппозиционных кандидатов. Какие-то нечистоты в списках обнаружили. Это не его вина, а команды. С большим удовольствием Соколова поддержал из шкурного интереса, потому что этот человек понимает проблемы творческих людей.

– Судя по информации в интернете, вы с ним в 2014 году подписали письмо в поддержку политики нашего президента в Крыму и на Украине...

– Нет, мне не предлагали. Но я бы подписал. 

– Про Крым все более-менее понятно. А вы могли бы объяснить вот такую формулировку: «политика Путина на Украине»?

– Все отделившиеся советские республики строили свое будущее с одной мыслью: когда мы отделимся от России, которая сосала из нас соки, мы заживем. Помню, один грузинский продюсер еще в советские времена говорил мне шепотом: «Когда мы отделимся, то на одной только воде «Боржоми», которая будет по трубопроводам по всему миру разливаться, мы станем вторым Кувейтом». И вот отделились все, а лучше не становится.

Пришлось снова выдумывать, почему так. Оказывается, опять во всем виновата «проклятая Россия». В то, что случилось в Донбассе, Украина воткнулась сама. У них уже тупиковая ситуация, которая начинает всех бесить. Почему я еще с советских времен не люблю нашу либеральную интеллигенцию? Я понимаю, против чего она выступает. А что ей нравится? Ни-че-го! Где ее позитивная программа?!

У меня это диссидентство закончилось в школьном возрасте, когда сбили над Свердловском американский самолет Пауэрса. У нас в классе учился мальчик, папа которого работал в определенных структурах. Он шепотом нам сказал, что летчик жив. Мы, естественно, ему не поверили. Мы же слушали «голоса свободы», которые в тот период не глушили. И там выступали коллеги Пауэрса, которые говорили, что он какой-то влюбленный метеоролог, увлекся звездами, залетел не туда. Создавалось ощущение, что был зверски убит милейший второй Экзюпери. Мы вскипали благородным гневом, но молчали. Через три-четыре дня оказалось, что летчик жив, дает показания. Опять слушаем «голоса», а там об этом ни звука, как будто этого ничего не было. И тогда я понял, что врут все. Не надо слушать ни тех, ни других, а думать только своей головой. В ногу шагать ни с кем не хочется.

– Вы как-то сказали, что в мире происходит эпидемия насилия. И как же с этим бороться?

– Как с эпидемией. Исключительно личной гигиеной. Не есть из чужих тарелок, не лизать чужих ботинок и задниц, не ходить за толпой, потому что эпидемия распространяется воздушно-капельным путем.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №30-2019 под заголовком «Александр Адабашьян: Не надо лизать чужие задницы и ходить за толпой».