Алла Сигалова: Во всем мире нас воспринимают как угрозу

Хореограф и режиссер Алла Сигалова выпустила в МХТ премьерный спектакль «ХХ век. Бал». Эта постановка – своеобразный привет Аллы Сигаловой и соавтора пьесы Константина Эрнста ушедшему прошлому веку. 

В танцах, песнях, драматических диалогах отображены главные события, которые произо-шли в Советском Союзе, а затем и в России. «Собеседнику» Сигалова рассказала о новом спектакле, почему выбрала на одну из ролей супругу Эрнста и как надо жить, чтобы потом не пожалеть. 

С Эрнстом мы из одной «детской»

– Алла, прочитал, что идея постановки «ХХ век. Бал» принадлежала художественному руководителю МХТ Олегу Табакову...

– Нет-нет. Просто наш спектакль оказался последним, который был в планах театра при жизни Олега Павловича. Получается, что наша премьера завершила эпоху Табакова в этом театре. Как это ни печально звучит. Но началась другая эпоха, и я уверена, не менее интересная. А идея спектакля принадлежит мне, и с ней я пришла к Олегу Павловичу и получила от него добро.

– Только эта эпоха, с приходом в театр Сергея Женовача, началась с каких-то даже скандалов. Увольнения людей...

– Разве?! Никого не уволили.

– Ну, например, молодой режиссер Александр Молочников. Он рассказывал нашей газете, что МХТ больше не нуждается в его работах в качестве режиссера...

– Так он не уволен. Как работал, так и работает актером, каким и числился изначально. Будет ли он дальше ставить, пока никто – думаю, и худрук театра Сергей Васильевич – не знает. Планы еще только верстаются. Мне кажется, все будет хорошо, вы не переживайте. 

– И Максима Матвеева сняли с роли в постановке Юрия Бутусова «Человек из рыбы». 

– Матвеев ушел в академический отпуск, потому что его супруга родила. В ваших вопросах чувствуется какой-то негатив, а у нас тут – в театре – позитив. Слухами разве можно пользоваться?! 

– Лет пять назад вы сказали в интервью, что устали от театра: «Я вынуждена в работе делать большие паузы, чтобы возбудиться». Чем же возбудил вас материал новой постановки?

– Знаете, за эти пять лет я сделала такое количество спектаклей по всему миру! И сейчас нахожусь в очень хорошей мышечной форме, у меня нет ощущения, что мне нужны такие паузы для отдыха. Могу бегать на длинные дистанции, что и делаю. Если говорить о нашей постановке... Настолько прекрасен и ужасен был ХХ век, что сейчас, несколько отодвинувшись, начинаем смотреть на него по-другому. У меня нет бешеной ностальгии по любому вчерашнему дню. Но возникло желание проанализировать ХХ век, вспомнить его, поклониться ему, рассказать, как люблю его и как ненавижу. И я рада, что Константин Львович Эрнст тоже решил поучаствовать в этом. Однажды он пришел в «Табакерку» ко мне на премьеру спектакля «Катерина Ильвовна». Я ему рассказала об этой идее, он и предложил быть соавтором пьесы. Получился дебют Эрнста в театре. Это совершенно фантастический человек! Человек невероятных знаний, высочайшей культуры. 

– Когда вы выбирали, какие периоды из ХХ века отразить в постановке (например полет в космос, Олимпиада в Москве, война в Афганистане), то чем руководствовались?

– Тем, что мы считали главным. К счастью, наши ощущения с Константином Львовичем всегда совпадали. Мы же вышли примерно из одной «детской». Прожили жизнь с одними любовями в области литературы, культуры, кино и так далее. Мы смотрели в одну сторону. Поэтому поводов для споров в работе у нас не было. 

– Алла, сейчас многие пересматривают нашу историю на свой лад. Вы как-то учитывали новые веяния? 

– У нас же не публицистический спектакль. Мы пытались показать наши личные ощущения от того или иного периода в ушедшем веке. Мне очень понравилось, что молодые актеры, которые участвуют в постановке, многое узнали, работая в этом проекте. Например, актер, который исполняет роль Вацлава Нижинского, не знал, что был такой знаменитый танцовщик. Человек, который играет Сергея Дягилева, мало что слышал и читал о нем. И таких открытий у пятидесяти актеров, занятых в спектакле, было много. 

– В постановке играет молодая актриса Софья Эрнст – супруга Константина Львовича. Невольно можно подумать, что из-за родственных связей ее и взяли в спектакль...

– Соня Эрнст – моя ученица, в прошлом году она окончила Школу-студию МХАТ. И это мой выбор. Я вас уверяю: Константин Львович к этому не имеет никакого отношения! Вы, наверное, не совсем знаете, какой Эрнст. Он такими глупостями, как сватовство в проект родственников, не занимается. Соня – одаренный человек, ей не нужно, чтобы за нее кто-то хлопотал или просил. Тем более передо мной, ее педагогом. Ну почему вы только про Эрнста спрашиваете?! Там много разных других талантливых артистов. Что же удивительного, что у талантливого человека жена – талантливая актриса?! Странно об этом даже говорить.

Цензура? Мало ли кто чего хочет

– Однажды вы сказали, что у вас немецкий подход к работе. Как это понимать?

– Я катастрофически дисциплинированна. Все выверяю до последнего миллиграмма, во всех работах – чистюля. Такой аптечный работник.

– Говорят, вы еще жесткий человек...

– У нас работа такая. Мы не можем приходить в театр и гонять чаи. А вы с артистами поговорите. По-моему, у нас бешеная взаимная любовь. 

– Помню из 1990-х спектакли «Служанки» и «Саломея», в которых вы принимали участие. Это был такой взрыв в театральной жизни, новаторство и в хореографии, и в драматургии. Сегодня вы чувствуете себя в чем-то первооткрывателем?

– Сложно в мои годы чувствовать себя первооткрывателем. У меня за спиной больше 120 спектаклей, что уж тут мне открывать. Закрывать пора. Не думаю, что для себя я делаю какие-то новшества. Может, другим это так кажется. Конечно, для себя я постоянно стараюсь узнавать что-то новое. В последние годы много работаю за рубежом, и это открыло мне глаза на многие вещи. Например, как человек, окончивший Академию русского балета имени Вагановой, наблюдаю, что во всем мире престиж балета, интерес к нему стал падать. Это грустно. Талантливых танцовщиков очень много, но не происходит чего-то главного. Наблюдаю какое-то вялое отношение к балету. Если же говорить о драматическом театре... Счастлива, что многие мои друзья стали руководителями некоторых театров. Рада и за Сергея Васильевича Женовача, который стал худруком МХТ, и за Владимира Машкова, который возглавил «Табакерку», и за Евгения Миронова в Театре Наций... 

– Наблюдается такая тенденция, что театр становится продюсерским, что ли. Зачастую художественный руководитель театра является и его директором. Как вам такие расстановки?

– Это же хорошо, что есть продюсеры, которые берут на себя художественное руководство. Во всем мире это уже норма, и мы развиваемся в этом направлении. Другое дело, насколько тактично они ведут себя по отношению к режиссерам или, наоборот, насколько режиссеры могут соответствовать требованиям продюсера. 

– Каково ваше отношение к переменам во МХАТе имени Горького, где худруком пришел Бояков, его заместителем – Пускепалис, а литературную часть возглавил Прилепин?

– Там давно надо было что-то менять, этот театр был, как Бермудский треугольник. Кто знает, как эти перемены повлияют на МХАТ имени Горького?! Может, все повернется в такую сторону, о которой мы даже не предполагаем. Я вообще всегда жду каких-то чудес. Думаю, что сейчас там не пойдут на какие-то резкие эксперименты: почистят коллектив, придумают дорогу, по которой они поедут. Мне кажется, там будет выбор в сторону традиционного драматического театра. 

– Вы следите за тем, что происходит в так называемом деле Кирилла Серебренникова?

– Конечно. Кирилл – наш товарищ, наш коллега. Мы ждем, когда закончится суд. Было бы странно, если бы я сейчас говорила о своем взгляде на это дело, поскольку я не эксперт и не знаю многого. Надо понять, что же там произошло. Все наши друзья теряются в догадках, почему так случилось. От огромной растерянности гадаем на кофейной гуще. Не хочется верить, что там была растрата. 

– Кирилл часто критиковал власть. Может, это все – месть?

– Но в то же время Кирилл был и дружен с властью, и обласкан властью. Он получил Театр имени Гоголя, финансировался государством... В этом деле какая-то неразбериха. Кирилл живет недалеко от меня, я иногда вижу в окно, как он гуляет, ходит в кафе... Очень хочется, чтобы наконец-то все разрешилось в лучшую для него сторону.

– Недавно Михаил Боярский высказался за цензуру в творчестве. Как вы считаете, это сегодня допустимо?

– Мало ли кто чего хочет. Я, например, хочу петь «Травиату», но почему-то никто не приглашает. Странно, правда?! У нас свобода слова, пусть высказывают свои пожелания. Но я не представляю сегодня цензуру в том, советском понимании. Нет ничего в искусстве однородного. Хорошо помню, когда жила в Ленинграде, как проходили премьеры фильмов Андрея Тарковского. Полупустые залы, зрители ругались, вставали и уходили. Кому-то нравится, кому-то нет. Восприятие – это живое дело. Но цензура здесь ни при чем. 

– У вас были спектакли, которые вы могли бы назвать провальными?

– Скажу так: были постановки, которые поначалу тяжело принимались публикой, а потом их записывали в разряд легендарных. Например, «Отелло». Люди тяжело принимают новое, непривычное, гораздо приятнее сидеть и есть пирог с капустой, потому что вкус знакомый. 

– Вы видели последние редакции ставшего уже классикой спектакля Романа Виктюка «Служанки»?

– Нет. Те «Служанки», которые видела, это самые первые в «Сатириконе», над которыми работала как хореограф. Да, потом меня приглашали работать дальше, но отказалась. Глупо размножать то, что не размножаемо. Категорически неправильно два раза входить в одну и ту же реку. Нельзя делать клон. 

Женские особи интереснее

– Как-то вы признались, что по телевизору смотрите только новости...

– Ой, давно уже ничего не смотрю, четыре года назад вырубила телевизор. Есть только компьютер. У меня нет времени, и интереса, и надобности сидеть перед телевизором. Столько всего надо прочитать, узнать, посмотреть, что пригодится в работе!

– Вы же работали с Лаймой Вайкуле. В прошлом году на нее ополчились за то, что она сказала, будто бы не поедет в Крым, поскольку она гражданин страны – члена Евросоюза. 

– Понимаете, я не знаю такого закона, что если ты поехал в Крым, то тебя не пустят, например, в Португалию. И первый раз об этом услышала от Лаймы, поэтому не совсем поняла, что она имела в виду. Может, она так изъяснилась, что мы неправильно ее поняли?!

– Про нашу эстраду вы как-то сказали, что на ней «все развернулось не в ту сторону». Поясните? 

– Не совсем слежу в последнее время за эстрадой. Но мне кажется, сейчас очень много совсем взрослых людей, которые повсюду. Киркоров вроде еще поет? Ну и пусть поет. Я слушаю другую музыку. Например, Майю Кристалинскую, Клавдию Шульженко, Людмилу Гурченко, группу «Би-2»... Иногда насильно стараюсь послушать что-то новое, рэп какой-нибудь, но только для того, чтобы быть в курсе модных тенденций. И сразу же забываю то, что прослушала. 

– В одном из своих интервью среди прочих интересных вам артистов балета вы назвали Сергея Полунина. Недавно он хвастался в интернете, что сделал татуировку на теле – портрет Владимира Путина. А затем получил российское гражданство. Слышали об этом?

– Сейчас среди любимых моих танцоров я бы уже не назвала его. Он человек, конечно, одаренный, но уходит в какие-то другие территории. Про татуировку от вас впервые услышала. Ну, наверное, проблемы с психикой у человека... Понимаете, я живу так, что принимаю действительность такой, какая она есть. Если буду сильно печалиться, задумываться о том, что происходит вокруг, я просру свою жизнь. Свое отношение к происходящему стараюсь отразить в своих спектаклях. Ну, взять, к примеру, пресловутую пенсионную реформу. Пусть это будет самое большое несчастье, которое может произойти в жизни. Вот когда ты теряешь близких (в 2010 году у Аллы Сигаловой умер супруг – режиссер Роман Козак. – Ред.) – это самое страшное.

– Про вас говорят, что Сигалова никогда не плачет. Это правда?

– Конечно, иногда бывает, что плачу. Но я стараюсь быть счастливой. Это колоссальная работа, и почти всегда мне это удается. Вот сегодня у меня был потрясающий день: с утра репетировала в «Табакерке» с молодыми артистами, которые мне дали огромный заряд энергии и оптимизма, потом пришел Машков, мы поговорили, и я получила от него счастье. Приехала в МХТ на встречу со зрителями, которые тоже порадовали меня. Сейчас с вами общаюсь... Большой счастливый день. На свою жизнь надо смотреть с выгодного тебе ракурса, я выбираю только позитивный взгляд. 

– «Женские особи интереснее и многогранней, чем мужские» – это ваша цитата. И еще: «Женщины более жестоки и сентиментальны». Почему вы пришли к таким выводам?

– Потому, что у женщины самая главная миссия в этом мире – рожать детей. Она – продолжательница человеческого рода. Мужчина же убивает. Женщинам надо выживать, бороться за своих детей, а потому они совершают иногда жестокие поступки. В профессии же я не делю людей по гендерному признаку. Если настоящий профессионал – пол неважен. Да и вообще, мир сейчас движется к тому, что грани здесь стираются. Этакий блуждающий пол.

– Вы ездите по другим странам. Замечаете, как изменилось отношение к русским и к России вообще?

– Да, и это очень грустно. Например, когда приезжаешь в Америку, чувствуешь, как у некоторых людей проявляется настороженность. Смотрят с опаской. Во всем мире нас воспринимают сейчас как угрозу. Знаете, мне кажется, на нашу землю через какое-то время все-таки придет война. И это неминуемо, как было в разные века. Человеческая природа не меняется, она не зависит от того, сколько ты книг прочитал. Геббельс был очень образованным человеком, но стал тем, кем он стал. 

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №02-2019.