Ермолай Солженицын: Отец считал, что художник выше политика

Sobesednik.ru поговорил со старшим сыном писателя Александра Солженицына – Ермолаем

Фото: Ермолай Солженицын // фото: Андрей Струнин

Sobesednik.ru поговорил со старшим сыном писателя Александра Солженицына – Ермолаем.

11 декабря исполняется 100 лет со дня рождения писателя Александра Солженицына. Его произведения в свое время у многих резко поменяли отношение к советскому прошлому. В эти дни вспоминают «Архипелаг ГУЛАГ», «Раковый корпус», «Красное Колесо», «В круге первом»...

Любил холодную воду

– Я рад, что люди почувствовали еще больший интерес к творчеству Александра Солженицына, – начал разговор Ермолай. – Во многих театрах страны идут постановки по его произведениям. Намечается открытие памятников на его родине, в Кисловодске, и в Москве, в столице сделают музей. Мой брат Игнат будет дирижировать в опере «Иван Денисович». 

А какие ваши первые детские воспоминания, связанные с Александром Исаевичем?

– Ему было 52 года, когда я родился. Поэтому когда я начал что-то понимать, отцу уже было около 60 лет, то есть человек с большим жизненным багажом. Он мудро подходил к нашему воспитанию. С нами всегда беседовал, не диктовал, не давал какие-то инструкции. Даже в маленьком возрасте он меня с братьями вовлекал в поиск правильного решения, той развилки, которая помогла бы выйти из сложившейся ситуации.

Основные мои детские воспоминания – жизнь в американском Вермонте: вокруг холмистая местность, лес. Рядом пруд, в котором он учил нас плавать. Помню, вода была холодной, но папа вообще любил холод и сам купался в такой воде и спал с открытым окном. У него был отдельный домик, где он работал. Там занимался с нами уроками, Александр Исаевич ведь преподавал в свое время. Знаете, у нас не было простого времяпрепровождения, папа не позволял себе просто посидеть с нами и телевизор посмотреть или в ресторан сходить. Это не входило в его жизненный формат. Отец читал, работал, писал. Но когда с нами занимался, откладывал все. 

Когда мне было 14 лет, Александр Исаевич выстроил со мной курс изучения русской истории: от конца XIX века до Октябрьской революции. В это время он уже писал «Красное Колесо», изучал много материалов и на базе различных архивов рассказывал мне. Давал читать кое-какие написанные им главы из этого романа. Обычно такие наши занятия происходили по субботам. И те разговоры были очень интересными.

Насколько ему было интересно ваше мнение о его трудах?

– Папа черпал энергию не только из того, что он читал, но и от окружавших людей. Что, мне кажется, правильно: сильные художники должны чувствовать мир. Как собеседник, он ловил энергию и излучал ее в обмен. Если пересмотреть его телевизионные интервью, можно заметить, как часто Солженицын смеется или улыбается. Ему были интересны реакции людей и на его произведения, и на то, что он говорит. И конечно, ему были интересны вопросы, которые задают ему сыновья после прочтения его трудов.

Не нравились 90-е

Солженицын провел вдалеке от родины почти двадцать лет. Ему было близко такое понятие, как ностальгия?

– В нашей семье всегда отмечалось: папа не эмигрировал. Его лишили советского гражданства в 1974 году, выслали из страны. У него не было выбора. В этом смысле, может быть, ему было и проще, ведь это не был сознательный шаг. У других, когда они сами уезжали, была, наверное, та самая ностальгия эмигранта…

Наша семья сначала жила в Швейцарии, а в конце 1975 года папа понял, что нужно искать менее городское пристанище, подальше от суеты. Ведь все хотели с ним встретиться хотя бы на пару минут, пожать руку. В итоге мы и оказались в Вермонте, где для него (он сам признавался в этом) были феноменальные условия для работы. К тому же там он мог ездить по библиотекам, где были уникальные архивы, сохранившиеся еще со времен первых русских эмигрантов.

Для папы русская история, судьба России, вопросы, как мы будем выходить из коммунизма, – это была центральная тема жизни. И я не помню в его лексиконе такого слова – «ностальгия». В нем была сосредоточенность, уверенность в правоте выбранного пути, даже оптимизм, несмотря ни на что. Он всегда верил, что вернется в страну. 

Недавно стали снова спорить о передаче Японии Курильских островов. Помнится, в разговоре Солженицына с Ельциным писатель высказался, что нужно их отдать. Но только «задорого»…

– Да, по-моему, был такой у них разговор. Вообще, отец, думая о развитии России, всегда отдавал приоритет вопросам внутренней жизни страны. Ему казалось, что многие наши правители должны смотреть на международную политику как на способ обеспечить здоровое, эффективное, правильное внутреннее развитие. Отвлекаться на внешние темы за счет внутреннего развития – он считал это ошибкой. Его тревожила такая установка, что в первую очередь обязательно нужно стать империей. Главное – насколько то или иное поведение государства помогает улучшить уровень жизни людей. 

Ему была близка эпоха Бориса Ельцина?

– Ему не нравилась международная политика Бориса Николаевича. Да и вообще то, что творилось в первой половине и в середине 1990-х. Он считал: Россия слишком необдуманно бросилась во все новое, не понимая, что нужно сохранить из старого. Всё забросили, думая, что новый мир сам собой создастся. 

А политика Владимира Путина? Помнится, Владимир Владимирович уважительно назвал Солженицына государственником…

– Они встречались дважды: в 2000-м и в 2007 году. Знаете, когда отец говорил о коммунизме, он не имел в виду Хрущева или Брежнева. Так же когда высказывался о российской власти, то не думал о фамилиях Ельцин или Путин. Он интересовался развитием страны, формулировал для себя свою точку зрения: что хорошо, а что плохо. И всегда говорил или писал об этом открыто. Но не имел в виду личностей. Негативно относился к партиям и партийному строительству. Высказывал пожелания, чтобы люди сами формировали свою среду. Ему нравилось, что на Западе развито местное самоуправление. И сожалел, что у нас этого нет, что руководители не понимают: Россия, как страна больших масштабов, не может развиваться, если будет жестко централизована.

Еще переживал, что в 1990-х – 2000-х произошел раскол в обществе. Раскол между столицей и регионами, между богатыми и бедными, политической элитой и людьми. Это в нашей истории и раньше происходило и приводило к плачевным последствиям. Мне кажется, все это и сейчас его продолжало бы беспокоить.

Александр Солженицын // фото: Global Look Press

Ни на кого не обижался

Было ли желание у вашего отца уйти в политику? Например, стать депутатом…

– Когда Александр Исаевич вернулся в Россию в 1994 году, мы ехали с ним на поезде из Владивостока в Москву в течение двух месяцев. Побывали в семнадцати городах. Было много выступлений. И отец на такие вопросы отвечал, что не будет занимать политических должностей. Он понимал ценность независимости – состояния, в котором ты можешь говорить о том, что думаешь. Считал, что художник выше, чем любой политик. 

Не секрет, что на Солженицына в Советском Союзе писали доносы, деятели культуры подписывали обвинительные кляузы. Когда он вернулся сюда, высказывал ли обиду на этих людей?

– Он вообще не обижался. Считал, что мы все на этой планете для того, чтобы делать выбор: как мы живем, какими ценностями мы руководствуемся, как воспитываем детей и так далее. Он призывал людей делать этот выбор для себя, но никогда не обвинял никого, кто сделал тот или иной выбор. В условиях советского прессинга, в условиях политических рисков он не ждал, что все будут смелыми. Да, призывал не врать, но не требовал, чтобы все становились героями. 

В 2000-х некоторые высказываются о ГУЛАГе как о полезной советской идее, Сталина называют эффективным менеджером. Солженицын слышал подобные речи? 

– Отец был одним из первых, кто открыл для людей эту страшную страницу истории. Но понимал, что если общество жило во лжи и вся история была представлена полностью наизнанку, то не сразу все это испарится. Я не помню, чтобы кто-то ему – человеку, который прошел лагеря – мог в лицо такое сказать, это был бы абсурд. А тот факт, что люди говорят так сейчас – проблема для нашей страны.

Было бы намного правильнее, если бы в этом вопросе наши авторитеты, власть в том числе, реально заняли позицию. А то получается, предпочитают это не обсуждать. Памятник есть, музей есть, но много шума не надо. Сторонникам Сталина – свое, ну и противникам – свое. Лучше, получается, подвести черту и двинуться дальше под ковер. Только вот будущему поколению все равно придется поставить негативную оценку ГУЛАГу и Сталину. 

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №48-2018 под заголовком «Ермолай Солженицын: Отец считал, что художник выше политика».

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика