Виталий Хаев: Я выполз из амплуа ментов и олигархов

Фильм «Папа, сдохни!», где Виталий Хаев сыграл главную роль – злобного опера, стал победителем фестиваля «Окно в Европу». Хотя никто не мог и надеяться, что эта запредельно феерическая, чернейшая комедия-гиньоль с цистернами крови, пытками и прочими прелестями в духе Тарантино может в наши скрепоносные времена получить хоть какой-то приз. С вопроса об этой работе мы и начали наш разговор с одним из самых востребованных сегодня актеров. 

– Как думаете, Виталий, почему дали награду?

– Даже и не знаю. Наверное, фильм был слишком неожиданным. Еще как только я прочитал сценарий, который мне предложил режиссер Кирилл Соколов, я сразу понял, что это будет очень неординарно. Хотя это дебютная работа Кирилла, он только что закончил ВГИК, после того, как учился физике. Он мальчишка, влюбленный в свое дело, и я считаю, что из него вырастет крупный режиссер. Но и сейчас уже он суперпрофессионал. Жанр черной комедии – один из самых сложных, и у нас он почему-то не прижился. Но это кино сделано филигранно. Помните, там есть один момент, где дочь втыкает нож...

– Ой, стоп, не говорите, куда.

– Ладно, – понимающе кивает Хаев, – я про кино могу говорить сутками, конечно, я киноман и смотрю все! От Бертолуччи и Антониони в свое время до «Гарри Поттера». Так вот, я такую зрительскую реакцию видел только от «Догвилля» фон Триера – когда из автомата расстреливают целое селение, а ты испытываешь невероятное облегчение и радость. Триер – мастер манипуляций сознанием. И когда на показе «Папа, сдохни!» я услышал, что ползала ахнуло, а вторая половина засмеялась в этот момент, я понял, что у Кирилла все получилось. Там и работа оператора Димы Улюкаева тончайшая. В условиях совсем маленького бюджета. 

– Вы знали, что это сын экс-министра Улюкаева?

– Узнали из-за газетной шумихи. Дима – классный оператор, абсолютно интеллигентный, совершенно беспафосный и трудолюбивый человек, который занимается своим делом, и он, на минуточку, уже до этого снял «Страну Оз» Сигарева. А тут – ах, ах! – «Папа, сдохни!», какое совпадение!Блокадой прикрываются люди ловкие

– Ладно. Я спрошу про историю в Керчи. Многие выворачивают тему так, что дети кровищи насмотрелись, в компьютерные игры наигрались, поэтому озверели и палят в людей. Как считаете, будут проблемы с критикой у вашего фильма? 

– Это как с Димой Улюкаевым. Из контекста выхватываются только дровишки для хайпа. Это может произойти и с фильмом, к сожалению. Боюсь, что будет раскручена как раз вот такая истерика.

– Посмотрим. Фильм выйдет в прокат 31 января. Ну а вы, отец двух сыновей – Владиславу 20 лет, Георгию 14 лет, – как считаете, такие фильмы влияют на детей? 

– Во-первых, на премьеру я пойду с обоими сыновьями. Во-вторых, я считаю, что нормальные родители должны сами решать, можно показывать их детям черные комедии и давать играть в компьютерные игры или нельзя. Мой младший посмотрел уже всю историю кино. И я понимаю прекрасно, что он абсолютно подготовленный зритель. Его ничем и не удивишь еще – он и меня критикует часто. Хотя все и твердят, что дети сегодня предоставлены самим себе, это неправда, просто сегодня больше информации вокруг, мир трансформируется все стремительнее. Раньше вот не было компьютеров с интернетом, и «Голова профессора Доуэля» была для меня прорывной фантастикой – там был первый видеотелефон. Я и до сих пор, кстати, изумляюсь, как это я разговариваю с другом, который в Екатеринбурге, и при этом его вижу. А ведь сейчас без смартфона можно только есть, пить и спать. 

– Сейчас очередная идеологическая буря в стиле «как ты смел покуситься на святое» крутится вокруг еще не вышедшего «Праздника» Алексея Красовского – это черная комедия про номенклатурную семейку, которая отлично питалась во время блокады, пока другие умирали от голода.

– Это же наш национальный вид спорта – «не смотрел, но осуждаю». Как с «Матильдой». Думаю, что настоящий художник имеет право делать все что угодно. Но... Блокада для нашей страны – это действительно особая болевая точка. И надеяться залезть в блокадный Ленинград с черной комедией и не получить за это пинков – не приходится. Я понимаю, что высмеивается там не блокада, а бесстыжие жирующие сволочи. Но это оказывается неважно из-за самого соседства – блокадный Ленинград и комедия. Это сразу табу. А что вы хотели, собственно говоря?

– Так табу для художника должны быть или нет? Вы только что сказали, что художник может делать все.

– Лет 15 назад я бы уверенно сказал, что не должно быть табу. А сейчас я понимаю… Я думаю, что... (Тут зависает долгая-предолгая пауза.) Нет! Табу для художника быть не должно. И точка. Тогда бы не было Пазолини. Тогда Триера мы бы не получили. И Гринуэя «Повар, вор...», которого я пересматриваю минимум раз в год. Для кого-то эти режиссеры сами по себе табу. А это история кино. Но, повторяю, блокада – это наша боль. Слишком сильная. Поэтому тут все сложно. Разница между зажаренным мужиком и блокадой понятна же? Другое дело, что народной болью прикрываются люди ловкие, преследующие свои карьерные цели. Но это уже проблема не искусства и не художников.

Остался с носом

– Ваша роль учителя Чарли в сериале Прошкина «Переводчик» сильно выбивается из галереи ваших ментов, олигархов и бандитов… 

– Из этого амплуа я уже лет пять назад выполз, слава Богу. Хотя вот посмотрите на меня – ну кого мне еще играть? – хохочет Хаев. – Открыл всех моих бандитов еще Юрий Мороз, когда я сыграл у него в «Каменской» Шутника. Но все последнее время мне достаются большие хорошие работы – с психологией, с историей. Например, «Салют-7», «Ледокол» – я так рад был роли Банника! И вообще рад, когда мне дают роли вразрез с моей внешностью. И «Переводчик» был для меня большой радостью. Андрей Прошкин просто угадал мое нутро.

– Говорят, «бандитские» роли вам легко стали доставаться благодаря сломанному носу.

– Не то чтоб легко. А нос мне сломали лет 15 назад, когда мы с женой жили в Обнинске. Я приехал с работы, иду к дому, в руке пакет с фруктами. Навстречу двое – и бьют меня кастетом в лицо. Просто так. Без причины, без агрессии, без намерения ограбить. Шли с дискотеки, пьяные – бац! – и треснули. И убежали. С тех пор у меня такой нос. А до этого он был ровный и правильный.

– А почему вы пластику не сделали?

– Некогда было. Только в Бурденко сломанную, зажатую носовую перегородку вытащили и всё прочистили, потому что спать было невозможно. Я думал, да, что надо бы сделать пластическую операцию – артист все-таки. Но нужно было выждать время после первой операции, чтобы все зажило. И тут меня с этим носом начинают утверждать на одну, вторую, третью роль. И Юрий Мороз сказал мне тогда: «Хаев, такого носа, как у тебя, нет ни у кого. Поэтому ты даже не думай его править. Рука, которая тебе врезала, была рукой судьбы». Так и остался я с носом.

Мальчиш-Кибальчиш с грешком

– Вы играете с Серебряковым часто. В «Соло на саксофоне», в «Докторе Рихтере», например. И Серебряков, как говорят, в сценарий по пятьсот правок вносит – всё поперечеркает. Очень принципиально работает над ролью. Вы такой же? Вы сговорчивый или упрямый?

– Без комментариев!!! – хохочет. – Надо же, вы именно про Лёшку сказали. Мы дружим, да. Но нет, я так не работаю. И мы с ним часто на эту тему спорим. Он мне говорит: «Виталий! Когда ты уже будешь хотя бы читать сценарий?!» Эхма, да. За мной есть такой грешок. Если работа большая и серьезная, я очень серьезно к этому отношусь и пытаюсь во все влезть. Но начинаю я проще. С места в карьер я не вношу правок. Получив сценарий, я сначала смотрю только выборку из мест, где есть мой персонаж. Тут у меня в голове включается компьютер – что где срастается, как и что это будет. А какие-то изменения я делаю на площадке, договариваясь с режиссером. Но это нормальная, обычная работа. Я давно понял, что ты можешь напридумывать что-то, а потом на площадке совершенно другое выходит. Потому что чувствуешь по-другому. Я очень послушный в том смысле, что, даже если мне с ходу что-то не нравится, я сначала сделаю то, что просит режиссер, и только потом делаю так, как хочу.

– Ваш Чарли в «Переводчике» идет на службу к фашистам, потому что у него беременная жена. Вы когда-нибудь спрашивали себя, выдержали бы вы страшное умирание или пошли бы к врагу служить? 

– Э! Я не Мишка Квакин, я Мальчиш-Кибальчиш, – обаятельнейшим образом глумится Хаев. – Ха-ха!

– Кстати, о детстве Мальчиша-Кибальчиша вообще ничего не известно, кроме того, что вас послали учиться играть на трубе.

– Ох. Детство мое. Трубу ту я в пятом классе выбросил в сугроб. Учился в школе как все. Не так чтобы очень. Но я спортом занимался, борьбой – все детство провел на ковре. Был как все мальчики. У нас была огромная семья, воспитывали меня мама и папа, бабушки и дедушки. У бабушки было 8 детей, я первый ее внук и самый любимый. Дед приехал сюда с Сахалина, а я родился уже в Мытищах. И спортом ездил заниматься на Цветной бульвар.

– А потом вы стали разведчиком – прослужили три года на Балтике водолазом в разведке ВМФ. Вы реально ныряли в скафандре? 

– Нет, не в скафандре. В другом снаряжении, но фото не покажу, нельзя. Это гостайна, а все тайны лучше хранить в своем сундуке. Это был 1986 год, прошло уже 32 года, мы были молодые, крепкие, здоровые, спортивные. Но сегодня я артист, и все, что связано с моим разведфлотским прошлым – то, что я, как и все, смотрю новости про Петрова и Боширова, как увлекательный сериал, потому что это и правда смешно, и за уши притянуто, и это все настолько непрофессионально, что даже странно, и мне кажется, что никто вовсе не палился, а все это придумано. Цирк с конями, брехня, сочиненная поверх правды специально для публики, – что с Солсбери, что с убийством арабского журналиста Хашогги. 

Еще след из прошлого – то, что я люблю на яхте кататься. Своей яхты не купил, я все деньги трачу на детей и на еду. Люблю я вкусно пожрать, да. Чревоугодник. И на отдых трачу. Этим летом мы арендовали яхту – не корабль а-ля Абрамович, конечно, а нормальную человеческую лодку – и ходили на ней по северной части Адриатики. Шкипером, правда, был не я, а мой товарищ. Я еще только учусь управлять лодкой – и очень хочу овладеть этой наукой, чтобы, может быть, на старости лет купить какое-нибудь старое корыто и ходить на нем по морям. По крайней мере, теперь я точно не смогу просто валяться на пляже – хочу стать яхтсменом. Было бы время.Перфрингенс с шизоцитозом

– Вы говорите, что все время заняты. Вы отказываетесь от каких-нибудь ролей?

– Конечно. Много проектов проходит мимо, потому что они мне не нравятся. Но вообще актерский труд – дело зависимое. До прошлой весны я целый год ничего не делал. Так получилось – закрыли несколько проектов с моим участием, а новые уже разобраны, уже везде съемки начались. Так что затишья бывают. С другой стороны, я каждый год говорю себе, что буду сниматься только в одном проекте зараз. Потому что важно настроиться на одну роль. Но, к сожалению, так не получается. В этом году опять поток. Проект, допустим, пролонгируется, на него накладывается следующий, да еще обязательно тут же подвернется что-то настолько интересное, что ты не можешь отказаться. И начинается свистопляска. Сейчас запускаются съемки третьего сезона «Доктора Рихтера». И это будет тяжело – там столько приходится учить медицинских терминов, что можно кончиться просто. «Паранеопластический синдром вызывает зоооптические галлюцинации» – это еще цветочки. Я в телефоне сохранил на память фото текста, который должен был произнести Лёша Серебряков, но это даже у него не получилось. Там есть слова «гиперкортицизм, клостридиум, перфрингенс, шизоцитоз» и много других. Если бы мы не хохотали, когда учим такие тексты, то сошли бы с ума.

Заканчивается работа в «Двух берегах», где я играю кулака старого уклада и полного гада. Очень тяжелая физически работа с пластическим гримом. Представьте себе удовольствие: ты по 12 часов весь в бородище, в клею, который воняет, а тебе еще каждую минуту что-то подклеивают, и к концу смены хочется рыдать и сдирать это когтями вместе с кожей. А после того, как с тебя это снимут, лицо мажут спиртом, и оно все горит. И так пять-шесть смен подряд. Но мне все это нравится. Я в чистом виде артист, хотя и стал им случайно. Когда я приехал после службы во флоте, мой друг мне говорит как-то: «Пойдем, я знаю, где есть очень клевые девчонки. Только надо стих выучить». Так я и пришел в первую театральную студию и больше из нее не вылез – из-за женщин. И я страшно доволен, я люблю притворяться и превращаться.

Всекитайская слава

– У вас в инстаграме есть фото, где вы держите девушку на руках. Это ваша жена?

– Нет, это актриса, и это фото со съемок. Я был женат, а сейчас я совершенно свободен! Живу один. Ну то есть со мной живет старший сын – он учится в Высшей школе экономики, а младший пока с мамой в Обнинске. Старшему очень нравится жить со мной, хотя у него есть свое жилье. Он хитрый просто, ему нравится тусить у меня, потому что я часто уезжаю в командировки. А младший собирается в киношколу. Я очень недоволен, но отговорить мне его не удалось. Я очень люблю своих мальчишек, и чем старше я становлюсь, тем я больше к ним привязан. Слабее становлюсь из-за них – такой вот я сентиментальный папа. Это дети меня попросили завести инстаграм. Тем более что мой старый был взломан, после того как туда посыпались подписчики – толпы китайских девушек. Это случилось после выхода комедии «Как я стал русским», которая стала почему-то очень популярной в Китае. По скачиваниям наша комедия там перегнала «Игру престолов». Поклонницы по 10 тысяч в день прибавлялись! Бум-бум-бум, и все пишут свои иероглифы. Я не понимал, что происходит, и сначала их удалял. Потом понял, что это моя всекитайская слава, а потом инстаграм был взломан. И вот мой младший заставил меня завести новый – «ты артист, ты должен». А почему должен? Ничего я никому не должен. Должен только сниматься в кино. Кстати, сейчас я озвучиваю первый в истории совместный российско-китайский фильм. Первый! Такого еще ни разу не было. Премьера тоже в январе. Он сделан на основе полюбившегося там «Как я стал русским», только теперь там есть и китайский персонаж. 

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №45-2018 под заголовком «Я выполз из амплуа ментов и олигархов!».