Страсти по Андрею. Что сказал Кончаловский "Собеседнику" – и другим

Опубликованное на сайте Sobesednik.ru интервью Андрея Кончаловского Дмитрию Быкову вызвало бурную реакцию читателей.

«Что с Кончаловским? – удивляются блоггеры. – Что за прогибы? Почему он поменял позицию?»

Мы решили проследить, что поменялось, а что нет в высказываниях Андрея Сергеевича за последние годы. А выводы делайте сами...

Вялое большинство и мудрость Путина

Свободный человек – даже мы не знаем, что это такое, потому что мы никогда не испытывали свободы в России и вряд ли еще в ближайшее время испытаем. В ней потребности нет, кроме как у интеллигенции и у людей, которые слушают «Эхо Москвы» и радиостанцию «Свобода».
(Интервью «Эху Москвы», 2005)

Давайте признаем: в России гражданского общества нет, граждан нет, есть население. Власть, лишенная общественного контроля, развивается и действует так, как она считает выгодным для себя.

...Определенная часть общества, те люди, которые исповедуют европейские ценности, может проснуться. Конечно, для них происходящее сегодня выглядит абсурдом. Но для большинства населения страны, которое исповедует ценности Московской Руси, – всё это норма жизни. Когда слышу отчаянные возгласы моих друзей: «Куда мы катимся!», я терпеливо разъясняю уже который год: вы катитесь в монолитную, централизованную, нормальную «Московию». Демократии здесь нет и быть не может.
(Интервью «Собеседнику», 2013)

У нас страна в достаточной мере консервативная, архаичная. Когда Юлик Гусман говорит: «Кошмар! Вот это плохо, вот то», я говорю: «Ты вспомни комсомольские собрания в 59-м году». Поэтому всё в сравнении.
(Интервью «Эху Москвы», февраль 2016)

Мы – огромная архаическая плита, которая лежит во всю Евразию и восходит даже не к славянству, а к праславянству, к самой языческой древности. Мудрость Путина именно в том и заключается, что он улавливает эти гравитационные волны, – в отличие от других политиков, которых народ сейчас недолюбливает. Путин опирается на эту тектоническую плиту, в этом его сила, зачем ему соответствовать ожиданиям наших «друзей»? Он такой лидер, в котором мы нуждаемся, именно поэтому у России в XXI веке наилучшие шансы.
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

Неопределенность 90-х

Девяностые и начало нулевых принесли хоть какую-то полезную неопределенность: по крайней мере, не всегда было понятно, кто выиграет выборы. Депутаты дрались в Думе – уже признак свободы. А сейчас Россия отстраивается все в ту же привычную для нее средневековую форму, и я не представляю, какой волей надо обладать, чтобы развернуть эту тенденцию.
(Интервью журналу «Профиль», 2013)

Конечно, и у Рокфеллера, и у Сороса есть ЯСНОЕ представление о том, как должен быть обустроен мир. Но, согласись, принимать во внимание их мнение БЫЛО бы ошибкой, Гайдар с Чубайсом уже это попробовали...
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

Россия по понятиям

Путин существует абсолютно по российским внутренним законам, понятийным законам. Мы живем по-понятийному. Это очень русское.
(Интервью «Эху Москвы», 2013)

Путин совершенно четко дает понять, что доллар не должен управлять мировой экономикой. Все, кто осмеливался до него это сделать, были физически уничтожены. Кеннеди, Саддам Хусейн, Каддафи... Де Голлю повезло – он умер своей смертью. Сегодня никто не осмеливается этого сделать, но Путин сделал.
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

Американский Крым

Мы не Запад, а из нас все время делают Запад. Поэтому я с большой осторожностью смотрю на то, что происходит, предположим, на Украине. Я очень надеюсь, что на Украине получится что-то достойное. Но я, например, твердо убежден, что, скажем, иллюзия – построить демократическое общество в Ираке или в Афганистане.
(Интервью «Эху Москвы», 2005)

В 2017-м истекал контракт с Украиной на размещение нашего флота в Севастополе, и украинцы с американцами уже договорились о военной базе с НАТО. Так что в Крыму была бы американская база со всеми вытекающими из этого последствиями. Ты можешь себе это представить: американский Крым?!
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

Несчастья и тихий голос истории

Сейчас мы из страны социализма такого вот жуткого, в котором каждый получал свое место, пайку и все были более или менее счастливы, попали в общество, где можно быть несчастным. Ведь при советской власти несчастным нельзя было быть. Как только ты становился несчастным, ты попадал куда-то – или в сумасшедший дом, или за границу. Это в лучшем случае.
(Интервью «Эху Москвы», 2005)

В 90-е годы Запад находился в эйфории от ощущения, что Россия ослабла и не представляет более никакой опасности для ее полного захвата, и тут откуда ни возьмись вышел этот невысокий и сказал: «Хватит, Россию я вам не отдам!» Может быть, и не он сказал, а через него история сказала, провидение! У него просто хороший слух, он услышал тихий голос истории, вот и всё.
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

Католики и Бандера

Греция кипит, но Греция ведь православная страна. В католической Италии, в Испании есть проблемы, но нет бардака. Православие не предполагает той личной самодисциплины, какая есть у итальянцев, про англичан уж не говорю.
(Интервью «Собеседнику», 2012)

Там (на Украине. – Ред.) все очень серьезно. Там бандеровцы во многих областях пришли к власти, там переименовывают проспекты, оскверняют синагоги. Ты слышал – уже раввин украинский сказал, что там фактически фашизм!
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

КГБ и эмиграция

Если отсюда нельзя будет свободно выехать, что маловероятно, я уеду немедленно. Успею. У меня двойное гражданство, второе – французское. В  этом случае я просто откажусь от русского.
(Интервью «Собеседнику», 2012)

Мединского я поддержал потому, что он – хороший парень. Лучше двух предыдущих министров. Ездит, что-то делает... Какая мне разница, что у него в диссертации написано? И нечего меня пугать, что после этих разговоров меня упрекнут в лояльности. Меня уже называли агентом КГБ. Я в 80-м уехал в Париж, должен был там ставить фильм с Симоной Синьоре. В разговоре с продюсером сказал, что мне скучен поздний Тарковский. И всё, этого оказалось достаточно, чтобы Симона отказалась играть: «Он же из КГБ!» Ничего, пережил.
(Интервью «Собеседнику», октябрь 2016)

[:wsame:][:wsame:]