Виктория Толстоганова: Страшно растить ненависть, оправдываясь патриотизмом

Актриса Виктория Толстоганова рассказала Sobesednik.ru, что было самым сложным на съемках исторической ленты «Палач».

Виктория Толстоганова теперь носит звание лучшей актрисы (по версии «Золотого орла») – за роль в телефильме «Палач».

Эта лента – еще один взгляд на Великую Отечественную войну: героиня Виктории – русская девушка – расстреливает собственных соотечественников. Известно, что у персонажа был реальный прототип.

Страшная правда

[:rsame:]

– Наше поколение 40-летних росло на фильме «В бой идут одни «старики». Героев картины хоть и жалко до слёз, но они вызывали светлые чувства, хотелось тоже героически жить. А вот фильмы вроде «Палача» часто вызывают споры. Надо ли нам знать такую правду о войне?

– «В бой идут одни «старики» – прекрасное кино. В «Палаче» показали другую сторону войны. Надо ли знать, что война – это не только геройство, но и еще и ужасно страшно? Мне кажется, да. И не из художественных фильмов горькая правда, конечно, должна открываться. А из архивных документов, документального кино. Показывать, изучать, читать, стремиться знать про войну. Должны знать и дети, и подростки, к примеру, про ленинградскую блокаду. Про то, что люди в обреченном городе ели друг друга. Наверное, как-то прорастает в мозг – когда представляешь, что твою бабушку или бабушку знакомого, тогда еще маленькую девочку, выкрадывали на улице и хотели съесть. Просто чтобы выжить, не умереть от голода. Война стирала границы, отбрасывала привычные моральные ценности.

– Что в таком случае можно простить, а что нет?

– Солдатика, который после страшного боя изнасиловал бабу в деревне и пошел воевать дальше, прощали, я уверена. Солдаты на фронте прощали себе убийства. Прощали столько всего, от чего волосы дыбом. Люди были отправлены, как пушечное мясо, на смерть. И никому их жизни, по сути, были не нужны. Война – любая – ведется не ради народа. Народ ничего не значит, могут умирать. А народ как мог выживал, хватался за жизнь.

Человека нельзя провоцировать. А война провоцирует, вызывает чувства, о которых жил бы да не знал: в том числе ненависть, способность к предательству... Я не знаю, что было бы со мной, с вами, да с любым, если поставить в условия войны, где каждую секунду можешь умереть. Это очень страшно в принципе. И я понимаю режиссеров, сценаристов – почему из года в год снимают, снимают о войне, эксплуатируют эту тему. На грани чувств. Все оголено. Чем не Шекспир?

[:image:]

Я думала, умру

– «Я с трепетом отношусь к этой роли, такое у меня бывает нечасто. Очень любя», – сказали вы, получая «Орла».

– Хочу уточнить: с трепетом отношусь именно к роли. Но не к героине. Это разные вещи. В театральных институтах учат оправдывать поступки любого персонажа, каким бы он ни был. Мне казалось, мою Тоньку-пулеметчицу оправдать невозможно. Мы разговаривали об этом с режиссером. Он сказал очень емкую фразу: «Ее жажда жизни (страшное словосочетание в этой конкретной ситуации!) проявляется именно вот так маниакально». Она страшный представитель этой войны, потому что убивала своих – это действительно уму непостижимо. Я для себя нашла объяснение, что она помешалась, сошла с ума. Было ли ей плохо? Было, уверена. Выпивала бутылку водки – и шла убивать. Думаете, мало было людей, которые на войне сходили с ума? Только сумасшествие по-разному проявлялось.

– Но, знаете, ветераны Великой Отечественной болезненно относятся к такой теме – когда войну трогают в таком контексте.

[:rsame:]

– Наверняка. Они и к любым нападкам на Сталина болезненно относятся, любят его сильно. Это их жизнь. У них отняли веру.

– Артисты, снимавшиеся в военном кино, рассказывают, что ужасно тяжело даются сцены расстрела – вроде бы понарошку (знаешь же, что после съемок домой вернешься) и холостыми патронами, но чувствуешь себя еле живым.

– Это правда. Такое истощение внутреннее, силы уходят, дико страшно. Я думала, умру. Режиссер Вячеслав Никифоров сжалился надо мной, и в сценах, где моя героиня в маске, работала дублерша. Наверное, Слава решил пощадить мою психику, которая уже не выдерживала

Эмигрировать не готова

– Ну а ваши личные взгляды на ту войну – как они менялись на протяжении всей жизни?

– Это постепенно происходило. В детстве обожала книги о пионерах-героях. Сейчас даже страшно об этом подумать, не то чтобы прочитать своим детям. Когда думаешь о Зое Космодемьянской, ненавидишь в одинаковой степени и тех, кто убил эту девочку, и тех, кто послал ее на смерть. Страшно в людях растить ненависть, оправдывая это патриотизмом.

[:image:]

– А где воевали ваши бабушки и дедушки?

– Бабушка по маминой линии работала в тылу на заводе. Рассказывала, как было тяжело – работали по 20 часов в сутки. «Всё для фронта, всё для победы». Дедушка был разведчиком в Англии.

– Сейчас пугают новой войной.

– Да, мы живем в такое время. Можем ли мы с вами что-то сделать? Нет. Для неких невидимых народу сил война – лишь способ нажиться, набить карманы. И они никогда не поймут наши переживания.

– Никогда не думали об эмиграции?

– Я слишком люблю свою профессию. А сниматься в кино и работать в театре могу только в России. Куда-то уехать – это значит заняться, скажем, сельским хозяйством, разводить виноградники… Пока я к этому не готова.

Блиц

[:rsame:]

– Чья похвала для вас особенно важна, ценна?

– Своя собственная.

– Когда в России всё будет хорошо?

– Не скоро.

– О чем вы мечтаете?

– О счастье.

– Ваше любимое блюдо.

– Котлеты с пюре.

– Что вы пока не успели сделать, но очень хотели бы?

– Дочитать сыну книжку «Мальчик-с-пальчик» перед его дневным сном – потому что поехала к вам на интервью.

[:wsame:]