Алексей Герман-мл.: Я буду слушать, какая я продажная тварь

Режиссер Герман-младший сравнил работу над русско-украинско-польским фильмом-победителем Берлинале с подготовкой к войне.

[:rsame:]

Новая картина Германа-младшего «Под электрическими облаками», хоть и получила приз Берлинского кинофестиваля за операторскую работу, в целом была встречена спокойно: произведение получилось сложное для восприятия. Алексей Герман рассказал «Собеседнику» о том, что осталось за кадром или может быть непрочитанным – особенно если вы давно не были в России.

Как будто я участвовал в подготовке к войне

– Несколько месяцев назад все СМИ облетела новость о том, что у вас нет денег на окончание фильма. Как вы выпутались из этой ситуации?

– Мы знали, что фильм взяли на конкурс Берлина. То есть приблизительно с прошлого лета. У нас была готова рабочая версия фильма, мы долго ходили к разным людям, которые могли нам помочь, и тайно ее показывали: вот, дескать, фильм, Берлинале – не последний фестиваль на планете, давайте думать, какие права мы вам можем предложить в обмен за сотрудничество. Мы ведь не просто просим денег, речь идет о взаимовыгодном сотрудничестве.

Но тут ведь русско-украинско-польский фильм, так что к нему сразу особое отношение. Ситуация военная, люди, даже очень хорошие, боятся связываться – все понятно. Потому что риск. Благодаря «Первому каналу» и лично Константину Львовичу Эрнсту, а также польскому телевидению мы из этой трудной ситуации выбрались.

[:image:]

– Вы, наверное, не раз проклинали себя за то, что связались с Украиной?

– С украинцами мы начали работать в 2011 году. В 2012 году приступили к съемкам в Одессе, Харькове и Днепропетровске. То есть везде, где сейчас не очень благополучно. Тогда нам казалось, что копродукция – это будущее. Понятно было, что Янукович не усидит долго и следующие выборы не выиграет. Каждый второй таксист рассказывает тебе, у кого что отжали, понимаете? Только никто, естественно, не думал, что все случится именно так.

Но даже когда мы в 2014 году доделывали фильм в Петербурге, часть украинской группы продолжала работать с нами уже там. Однако как только запустились известные события, подозрительность к нашему фильму сильно возросла.

[:rsame:]

– Со стороны Украины?

– С обеих сторон. Реакция такая: ой, вы делаете фильм? Как интересно! Ой, а он русско-украинский? Тогда извините: дела. Такой диалог в России происходил много раз.

Что касается Украины, то за два месяца после объявления, что мы участвуем в конкурсе в Берлине, никто из украинских журналистов не появился. Я думаю, что это обидно и не очень правильно. Только уже во время фестиваля ко мне подошел какой-то симпатичный человек с Украины.

Не знаю, как это трактовать, но у меня ощущение, что никто не захотел связываться. История, на мой взгляд, трагическая, но она повторяет историю моего прошлого фильма «Бумажный солдат». Он вышел в 2008 году, и его сразу начали массово ругать за то, что там много разговоров интеллигенции. Что такое ответственность интеллигента, что он должен делать, что не должен. Мне досталось много оплеух, потому что «так не разговаривают» и «это никому не интересно».

[:image:]

Через два года все стали говорить именно на эти темы, ругаться в фейсбуке, расфренживать друг друга. Но не в этом дело. Фильм вышел через две недели после начала российско-грузинского конфликта, а у меня в главной роли грузин Мераб Нинидзе.

– Который живет и работает в Австрии…

– Да, но он говорит по-грузински! И начался совершенный маразм. Серьезные люди искали в моем фильме злой умысел и хитрый расчет. Как будто я участвовал в подготовке к войне таким образом.

В общем, мы всё уже проходили, и я теперь спокойно ожидаю агрессивные всхлипы, которые обязательно последуют. Надо на них обращать внимание? Не надо. Будет ли мне это приятно? Вряд ли я получу удовольствие, слушая о том, какая я продажная тварь.

[:rsame:]

Страна у нас тоже противоречивая

– История, по-моему, вполне универсальная, потому что конфликты такие могут быть где угодно и у кого угодно. Как и в «Левиафане».

– Не знаю. Когда ты много лет делаешь картину, ты так в нее погружаешься, что не можешь оценивать ее со стороны. Я просто понимал, к чему я шел, и искал какую-то органику, а если ее нет, то ты снимаешь фильм, доходишь до какого-то момента – и дальше не получается. Сценарий не развивается. Ты можешь сидеть ночами несколько недель подряд – и все равно не будет сходиться.

– Сразу было понятно, что это будет несколько историй разных людей, а не единая сюжетная линия?

– Нет, сначала был один главный герой – архитектор, который начал строить высотный дом, но не достроил.

Но в какой-то момент мне показалось, что в этом сюжете мало энергии, он какой-то вторичный. Ходит такой человек, который переживает, видимо, оправданно, по поводу несовершенства мира, невозможности быть собой, заниматься тем, чем хочется. Он не знает, какой должна быть страна. У него достаточно антиглобалистские взгляды и при этом демократические, наверное.

[:image:]

Но я себя поймал на том, что, когда он встречал других персонажей, мне хотелось поговорить еще и о них.

– А то, что героиню зовут Александра Федоровна – это намек на то, что, приняв «императорский» сан, она принимает и грядущий мученический венец?

– Я вообще об этом не думал. Вы первый, от кого я это слышу. В сценарии есть много вещей, которые можно трактовать по-разному. Мне просто показалось, что Александра Федоровна – это хорошо. О жене императора я не подумал, хотя надо придумать под это какую-нибудь теорию.

Вот Саша однажды встает на руки на голове Ленина. Мне просто показалось, что нужно вставить это в фильм, потому что в этом что-то есть. Так должно быть – и всё. То же с недостроенным зданием. Оно просто должно быть в фильме, и именно такое. Сложное, надломленное, куда-то стремящееся, странное.

[:rsame:]

– Похоже на башню в «Москва-сити».

– Та башня хуже. Она приземленная и бочкообразная. У нас она пронзительнее. Но она не завершена, ее даже не всегда видно, она все время в снегу и тумане. Она органична главному герою. Мы не думали, что это, например, образ России.

– Раз уж сегодня все бросились заново определять, кому и что должен художник в России, то в чем ваш долг?

– Никому ничего не должен. Только себе. Я должен делать так, чтобы мне за это не было стыдно. Это я говорю как человек, который в своей жизни снял несколько рекламных роликов. Некоторые были успешными, а за некоторые, сделанные для крупных госкорпораций, мне стыдно.

Иногда просыпаешься и думаешь, какой был мерзкий сон: снимал какую-то дрянь. И вдруг понимаешь, что это было в действительности. Гадкое чувство, хуже не придумаешь. Мы все себе должны оставаться собой.

[:image:]

А мир устроен, к сожалению, так, чтобы нас из «собой» сделать «не собой». У меня сложная внутренняя жизнь. Кино – не конечное утверждение найденной истины, а попытка собрать свои ощущения во всей их противоречивости. Страна ведь у нас тоже противоречивая.

– Но ведь у вас и четкая позиция имеется.

– Ясно, что фильм получился продемократический. Но это не означает, что он следует тому истерическому упрощению, в котором мы сейчас привыкли существовать. От нас требуют, чтобы было либо так, либо сяк. Я считаю, что должно быть по-разному. Фильм о том, как сквозь ледяную корку нашего бытия, сквозь несправедливость, коррупцию, равнодушие прорастает что-то живое и самостоятельное. Это для меня важно.

У меня нет фейсбука, но я иногда заглядываю через страницу жены – там же полная ересь написана. Зато полторы тысячи лайков... Мой фильм о людях, которые хотят, чтобы здесь что-то было. Таких людей мало, но они есть. Мне хотелось им сказать, что они не одиноки. Это фильм не про людей стаи, а о тех, которые «лишние люди» не только для общества, но и для сообществ, в которых всем так уютно. О тех, которые сами выбирают свой путь.

[:wsame:]

[:wsame:]