Юрий Соломин: Стать министром меня уговорила жена

В будущем году у Соломина сразу две важные даты — 80 лет ему самому и 260 лет труппе академического Малого театра. Театра, художественным руководителем которого он является уже больше четверти века, на сцену которого выходит более полувека и без которого вообще не мыслит своей жизни. А в 2017-м — еще одна значимая дата: бриллиантовая свадьба. Со своей супругой Ольгой Николаевной актер познакомился тоже благодаря театру — в театральном училище имени Щепкина при Малом театре, а теперь они вместе там преподают.

У Соломина — редкий по нынешним временам дар: быть верным всему, что ему дорого. Так, через всю жизнь он пронес бесконечную преданность Малому театру, своим учителям, особенно Вере Николаевне Пашенной, которая стала первой и главной его Учительницей в профессии. Он никогда не изменял своим принципам — как в искусстве, так и в жизни.

[:same:]

— С женой мы познакомились в училище, — рассказывает Юрий Мефодьевич. — Мы оба учились у Веры Николаевны Пашенной. Так получилось, что Ольга в первый же день занятий (это был 1953 год) опоздала. Мы сидели полукругом, 20 человек, я — с краю (почему-то всегда люблю сидеть с краешку), около меня было одно свободное место. И вот входит Ольга — мы думали, что Пашенная ее отругает или даже отчислит... Но Вера Николаевна просто сказала: «Садись, Ольга». И Ольга села рядом со мной. С тех пор она всегда рядом.

Поженились Соломины на четвертом курсе. Свадьбы как таковой не было — просто пошли в кафе «Арфа» в Столешниковом переулке и пообедали мясом в кисло-сладком соусе. На большее не было денег.

[:image:]

Вообще-то Соломин, родившийся в Чите, больше всего любит пельмени:

— Без пельменей в Забайкалье ни дня рождения, ни праздников, ни поминок не обходилось! — восклицает артист. — Сейчас мне их нельзя, а когда-то ели... Для людей моего возраста традиции — это прежде всего 9 мая, Новый год и, как ни странно, 8 марта. Эти праздники всегда отмечали особенно красиво, по-доброму и очень театрально. Сейчас уже особенно некого созывать на праздники. Для пельменей общество нужно, а мое общество стало вымирать... Вот когда мама была жива, мы к ней приезжали на пельмени. Она в последние годы жила в Москве. С обменом квартиры вот какая история вышла. Тут жила одна читинка, врач, у которой не осталось в Москве никого, а в Чите жила ее племянница. А у меня, наоборот, мама там — тоже одна осталась. И мы с этой племянницей врача втайне от них решили устроить обмен — в надежде, что они захотят переехать поближе к родственникам. Решили так: квартиры обменяем, а там видно будет. Захотят — переедут, не захотят — ну, что ж делать. Так вот врач эта переехала к племяннице сразу же, а моя мама все сомневалась, стоит ли уезжать из обжитых мест. Но потом все же приехала. У нее была большая комната в коммуналке на Солянке. Когда-то это была купеческая квартира, и в маминой комнате сохранилась роспись по углам в виде лебедей. В коммуналке было две кухни и шесть жильцов, пять женщин и мужчина, все пожилые, у кого-то были родственники, у кого-то не было никого... Я называл их общество «Красным Китаем». Так вот, мама часто делала пельмени, и тогда к ней съезжались мы все — брат, наши дети, все родственники... Ее не стало, и не стало пельменей. Не стало брата. И общества...

Сопереживание

Вокруг Соломина в театре — абсолютно домашняя обстановка. То ли потому, что для его семьи театр давно стал вторым домом (он даже альбомы с семейными фотографиями держит в рабочем кабинете), то ли потому, что он очень тонко чувствует — что именно нужно окружающим его людям, чтобы полностью отдавать себя творчеству. Именно поэтому в театре пожилые актеры востребованы. Именно поэтому — гастроли идут круглый год. Именно поэтому в театральном буфете очень демократичные цены, не слишком обременительные для небольшой актерской зарплаты. Именно поэтому в Малом не стараются «оптимизировать», как это нынче модно, такие важные службы, как, к примеру, столярку, прачечную или медчасть. В театре есть свой стоматолог, лор, терапевт и другие медики.

[:rsame:]

Соломины вообще не могут пройти мимо, если кому-то нужна помощь. И это правило касается не только людей. В доме у них всегда много животных, как правило, спасенных от чужой жестокости.

— И жена тоже любит животных. Еще когда учились в институте, она в общежитии жила, подбирала больных кошек, котят, — рассказывает Юрий Мефодьевич. — Лечила их и пристраивала в хорошие руки. Да и сейчас все пять кошек, которые у нас живут, — все принесенные. Последний кот — внучки Саши. Ей его подарили на день рождения. Она его года два растила, потом нам отдала — она училась в консерватории, была очень занята. Этот кот породистый очень, пушистый... Я его как-то взвесил — 7,5 кг, представляете, какой огромный!

[:image:]

— А где все эти звери живут?

— Где мы, там и они. Но поскольку кошек все время больше и больше, то часть мы держим на даче. Я туда постоянно езжу, часто остаюсь ночевать. На даче сейчас и три наших собаки. Одна подобранная, а две — дети моего Маклая. На 60-летие мне подарили щенка немецкой овчарки. Такой удивительный был пес! Он даже в кино со мной снимался, играл роль со смертью... Маклай долго у нас жил, потом его украли и бросили. Мы его нашли через неделю, в 20 км от Москвы, но, к сожалению, было уже поздно. А сразу после Маклая умерла наша терьер Ляля — у нее случился сердечный приступ. Я все это очень тяжело переживал и не хотел после Маклая брать еще собак. Правда, у нас остались от него два щенка, как я говорю, соломинской породы. А тут внучка поехала в магазин и привезла еще щеночка — в память о Маклае. Ольга ее спрашивает: «Ты где его взяла?» Саша рассказывает, что увидела корзинку со щенками — кто-то их выбросил... Жена уточняет: «Много?» «Да штук пять», — отвечает внучка. «Так почему же ты одного только взяла?» Саша — на велосипед и уже собралась лететь за остальными, тут я вмешался: «Стоп!» Так у нас и остались три собаки. А так постоянно кого-то подкармливаем — и собак, и кошек.

Скромность

Дочка Соломина Даша пошла в первый класс вскоре после того, как ее отец стал всенародно известным: только-только на экраны вышел «Адъютант его превосходительства». Можно было отдать девочку в самую престижную школу, но Соломины решили: только обычная, пусть будет, как все.

Это — жесткое правило семьи: не помогать детям своим авторитетом. Они всего должны добиться сами. Даша в итоге выбрала музыкальную стезю, закончила консерваторию. Сейчас преподает в Лондоне. Но строгий отец считает, что профессионального успеха у дочери нет:

— Поэтому радоваться нечему, — кратко завершает Соломин эту тему. Видимо, для него, растворенного в профессии, мерилом успеха может быть только вершина мастерства. По стопам матери пошла и внучка. Она — тоже музыкант. И тоже всего добивается сама, тут принципиальный дед не помощник своей горячо любимой внучке.

— Саша только становится на ноги, — выносит свой вердикт Соломин. — Поэтому пока рано говорить о ней. Хотя она уже лауреат нескольких международных конкурсов. Но я человек суеверный, боюсь предсказывать.

[:image:]

Принципиальность

А предсказывать Соломину нередко удается. В этом он видит еще одно мистическое свойство актерской профессии.

— В 1990-м году родилась внучка Саша, — рассказывает актер. — И мне очень нравилось гулять с коляской. Однажды я гулял с внучкой на даче, вижу — подъехала черная «Волга», правительственная. И — подумал: «Они что, хотят меня министром сделать?» Честное слово, у меня бывают иногда такие предвидения. Когда я вошел в дом, за столом сидели жена, дочка и еще два товарища от премьер-министра Ивана Степановича Силаева. Я им прямо сказал: «Не могу с вами сейчас никуда ехать: с внучкой гуляю». Они уехали, а мы начали обсуждать, что же делать? Не все мои домашние были «за». А вот жена сразу сказала, как в том анекдоте: «Надо, Федя, надо!» Потому что она, как и я, всю жизнь в профессии — училась в Щепкинском, работала в театре, давно преподает, выпустила массу актеров — известных и не очень... Она понимала: это шанс спасти культуру в то смутное время. И «Федя» сказал — хорошо, завтра поеду. Из театра я, правда, не ушел, был до шести вечера министром, а после — артистом. Силаев не только отнесся к этому с пониманием, но даже сказал: «А кто говорит, что нужно бросать театр? Наоборот. Нам нужны подвижники».

[:same:]

На посту министра Соломин много сделал. А ушел по-английски тихо. Через год и 8 месяцев. Тогда в Белом доме возникла идея объединить культуру и туризм. Соломин был категорически против, спорил с Геннадием Бурбулисом. Не помогло.

— Тогда все правительство жило на дачах в поселке Архангельское, что по Калужскому шоссе, — рассказывает бывший министр. — И вот как-то мы едем с женой оттуда на работу, уже к Москве подъезжаем... Вдруг я слышу по радио, что в Минкульт «влили» туризм. Мы тут же развернулись. Дочь с внучкой уехали в Москву на моей служебной машине. А мы с женой погрузили собак, кошек и оставшийся скарб в мою машину. На следующий день я написал заявление об отставке и отправил президенту Ельцину. Но никто даже не позвонил — хотя бы сказать, что отставка принята...

[:image:]

Смелость

В августе 1991-го, когда произошел путч ГКЧП, Соломин еще был главой Минкульта России.

— Из Архангельского я обычно выезжал на работу позже остальных, — рассказывает Юрий Мефодьевич. — У меня по вечерам были спектакли, и я возвращался домой очень поздно... Утро было дождливое, метрах в ста от нашей была дача Ельцина. Смотрю — что-то очень много машин у его дачи... Но ничего не заподозрил, еду дальше. А когда подъезжал уже к МКАДу, вижу — танк, чуть подальше — еще один... А у меня же там внучка, мало ли что... Как быть? По соседству со мной жил один военачальник, у него тоже недавно внук родился. Я приехал в Белый дом (первую ночь путча я провел там: Силаев сказал, что никого не просит остаться, но все остались), отыскал своего соседа. Рассказываю ему: «Вокруг поселка везде танки стоят. Что делать? Давай я съезжу туда». Он говорит: «Тебе нельзя, тебя в лицо знают. Я пошлю своего человека».

А меня потом попросили съездить в Минкульт — по слухам, у нас и в Минсельхозе междугородняя связь продолжала работать. Защитники Белого дома открыли мне баррикаду. Я проехал, ее тут же собрали обратно. В этот момент я впервые увидел близко от себя человека в маске и с автоматом. Не слишком приятное ощущение.

В Минкульте и в самом деле телефон работал. И я начал выполнять поручение правительства — звонил в военные части, в область, в близлежащие города, с летчиками связывался... Потом поехал в Союз театральных деятелей. Там люди тоже спрашивали, чем помочь. Многие приносили защитникам Красной Пресни еду из дома. А что еще? Никогда не забуду, как встал Игорь Кваша и сказал: «Ребята, там нужны наши лица». И многие пошли туда, к баррикадам.

Оставить кусочек души

— Я застал на сцене легендарных артистов — Яблочкину, Турчанинову, Рыжову, Пашенную, — перечисляет Соломин. — Они всегда говорили: «Театр — это дом, это душа твоя».

[:rsame:]

Для него действительно нет разницы между собственным домом и театром, для Соломина жизнь не делится на работу и дом.

— В 2003-м году в августе я играл премьеру водевиля, который сам ставил, — вспоминает Соломин один из самых трудных моментов жизни. — И мне стало плохо. Через два дня меня увезли в Италию — делать операцию на сердце. Я тогда параллельно снимался в «Московской саге», вот эта группа мне и помогла найти клинику. Когда меня везли на операцию, было похоже на театр. Это клиника в Бергамо. Хирург Альберто Рипосини итальянец, а его правая рука Игорь Котельников и анестезиолог Борис — русские, уехали туда работать по контракту (мы до сих пор дружим). В столовой тоже работали русские. И вот меня везут на каталке, а вся клиника сбежалась на меня поглядеть — многие смотрели фильмы с моим участием... А я под действием лекарств, мне хорошо, всем рукой машу, улыбаюсь...

— Знаете, — перебивает сам себя Юрий Мефодьевич, — Вера Николаевна Пашенная часто нам, студентам, говорила: «Оставьте на сцене кусочек своего сердца». Я лишь несколько лет назад понял, о чем она говорила: некоторые люди приходят в театр всего один раз в жизни, и надо так сыграть, чтобы человек это запомнил на всю жизнь.

[:image:]

Мы как-то были на гастролях в Сургуте, играли «Горе от ума». И вдруг подходит замдиректора и рассказывает — один из наших новых водителей (в театре свои трейлеры, которые перевозят декорации) попросил разрешения спектакль посмотреть. Сказал, что никогда в жизни в театре не был. Конечно, его посадили в зал. Так он перед спектаклем новую рубашку купил, представляете? А после попросил разрешения поговорить со мной. Верите, у него в глазах были слезы! Этот пожилой небольшого роста человек схватил меня за руки, тряс их, не знал, как выразить свои чувства... И ведь приедет домой, расскажет жене, и она тоже захочет сходить в театр. И они придут снова... Вот это — кусочек сердца.

Так вот что имела в виду Вера Николаевна, когда говорила, что наша профессия требует каждый раз оставлять на сцене кусочек сердца. Оно у меня все резано-перерезано. И я еще живу и стараюсь в каждом выходе на сцену оставлять его кусочек зрителям.

• Людмила Зайцева: Даже тяжело болея, мой муж пытался не быть обузой