Булат Окуджава, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина и другие: в хорошем месте в нехорошее время

30 мая 1976 года. Ленинградский дворец работников искусств имени Станиславского на Невском, 86. Фотограф Валерий Плотников сделал этот снимок после концерта Булата Окуджавы в артистической гримерной под бюстом Станиславского (в кадр попала только нижняя часть), где собрались друзья и знакомые поэта.

Легендарное здание, известное как дворец Юсупова (не того, распутинского убийцы, а гофмейстера; он тут устроил выставочный зал, в котором при великом столпотворении, под охраной конной полиции впервые была показана картина Репина «Иван Грозный убивает своего сына»). В следующий раз конная полиция – уже милиция – появилась у этого дома 14 ноября 1961 года. Тогда тут был первый большой концерт Окуджавы. Невский перекрыли, дверь чуть не снесли, следствием ажиотажа стала антиокуджавская кампания, начатая статьей Игоря Лисочкина в ленинградской «Смене» (ее тут же перепечатала «Комсомолка»).

Окуджава вспоминал: «Начали тогда со мной бороться. Появился какой-то грузин с усиками, играть не умеет, петь не умеет… большой шухер! Написали, что за таким поэтом девушки не пойдут. Девушки пойдут за Твардовским и Исаковским. Был такой критерий поэзии – за кем пойдут девушки». На самом деле смысл лисочкинской статьи (в некоторых аспектах вполне уважительной) Окуджава тут перевирает ради хохмы, но ведь и Лисочкин многое переврал в описании того концерта. Так что место было для него символическое – с него началась всесоюзная, а потом и всемирная слава с постоянно его тяготившим оттенком скандала.

Но вообще у Окуджавы – не кавказская ли это гордость, переходящая в мстительность? – было правило: обязательно выступать во второй раз там, где случился скандал или афронт. Скажем, в Московском доме кино его освистали в шестидесятом – и он, уже нередко отказывавший устроителям московских концертов, охотно согласился выступить там весной 68-го, да еще и подчеркнул: «В зале я вижу тех, кто мне тогда свистел» (прямо перед ним сидела Зинаида Кириенко).

Так что выступление в Ленинградском доме актера – в известном смысле момент принципиальный. Вдобавок в 1976 году он почти не концертирует: в этом году закончено «Путешествие дилетантов», над которым Окуджава работал пять лет. В это время после семилетней паузы («Я надоел себе в качестве исполнителя и потерял своего лирического героя») он начинает выступать – один, два концерта в год… Вечер в Ленинградском доме актера – единственный большой концерт в семьдесят шестом. Там он почти не поет, читает стихи, рассказывает о прозе и сдержанно отвечает на вопросы.

В центре снимка – Белла Ахмадулина с четвертым и последним мужем, художником Борисом Мессерером. Ей тридцать девять. Она на пике славы – и опалы: уже начинается последний период брежневского застоя, травля Сахарова, исключены из Союза писателей почти все диссиденты, Ахмадулина и Окуджава активно их поддерживают (деньгами, подписями в защиту), настроение у всех довольно безнадежное.

Крайнего слева представлять не нужно – это Евгений Евтушенко, оказавшийся в Ленинграде одновременно с Окуджавой и пришедший на его концерт.

– Его тогда фотографироваться не звали, он сам увидел, что я снимаю, и присоседился – даже видно по тому, как он сидит, – вспоминает Плотников.

Первый муж Ахмадулиной, с которой у него в это время – во второй половине семидесятых – отношения весьма напряженные, потому что она все дальше от официальной поэзии, а он по-прежнему один из ее грандов. Но депрессия, вплоть до мыслей о самоубийстве, и у него: в это время он пишет мрачнейшую свою вещь «Голубь в Сантьяго». Окуджава относился к нему с неизменной любовью: «Понимаете, что в нем главное – он добрый. И всегда устраивает чьи-то чужие дела». Он всегда помнил, что именно Евтушенко подсказал ему спасительное название «Песенка американского солдата», позволившее публично исполнять «Песенку веселого солдата».

В артистическую Дома актера, по словам Плотникова, случайные люди проникнуть не могли. Атмосфера не столько дружеская, сколько напряженная, и потому почти никто не улыбается – в лучшем случае полуулыбки, как у Евтушенко и у медицинской четы. Впрочем, Окуджава такой на многих снимках. Подтверждает и Валерий Плотников:

– Он вообще был человек не публичный, как ни удивительно, и не любил фотографироваться. Я много его снимал, и всегда приходилось идти на какие-то ухищрения.

«В хорошем месте в нехорошее время» – надписал Бродский Кушнеру свою заграничную подборку незадолго до отъезда. Так и тут. Время мрачное, до полусвободы десять лет, до распада страны – пятнадцать. Окуджава умрет двадцать один год спустя в Париже, в День независимости России. Ахмадулина переживет его на тринадцать лет. Воробьева, еще нестарого, в 1999 году  убьют хулиганы в подъезде его собственного дома (он не терпел унижений и, видимо, ответил на оскорбление). Татьяна Калинина работает в Пушкинском музее, в отделе экспозиции. Мессерер живет и работает в Москве, только что выпустил книгу «Промельк Беллы». Евтушенко преподает в Оклахоме. Плотников по-прежнему снимает, живя и работая то в Москве, то в Петербурге. Дом актера функционирует, хотя особенно известен сегодня своим рестораном русской кухни. Место по-прежнему хорошее. Время тоже без изменений.

Слева направо: Евгений Евтушенко; Алик Левин с женой – врач-отоларинголог, помогавший артистам с горлом на выступлениях; Борис Мессерер, Белла Ахмадулина; женщину в белом ни Плотников, ни сотрудники Дома актера не вспомнили; позади нее – Татьяна Калинина – поэтесса, пушкинистка, автор текстов для множества знаменитых песен, в том числе из кинофильмов («Белый Бим Черное ухо», «Синяя птица»); бородатый и в очках человек, которого все знали как «Мишу с «Ленфильма» (знающие, отзовитесь!); Владимир Воробьев – легендарный главреж Ленинградского театра музкомедии, постановщик «Труффальдино из Бергамо», где Константин Райкин сыграл свою ярчайшую кинороль; Булат Окуджава.