Владимир Коренев: Я не хочу стать немощным стариком

20 июня этого года знаменитому актеру исполнится семьдесят лет. Миллионы зрителей помнят и любят его как Ихтиандра из фильма «Человек-амфибия», который в советское время стал самым кассовым. В Коренева были влюблены все девушки Советского Союза. Как этот актер живет теперь? Об этом Владимир Борисович рассказал нам в интервью .

Владимир Борисович, фильму «Человек-амфибия» уже пятьдесят лет, но до сих пор слава его гремит. Как вы оцениваете свой сумасшедший успех с высоты лет?

– Иногда мне надоедает быть «человеком одной роли» и рассказывать об одном и том же из раза в раз… Но, конечно, я благодарен. Я тогда только начинал, мне было двадцать лет, и тут столь мощный старт. Довелось с такими людьми работать – оператор Эдуард Козловский, он потом снял «Белое солнце пустыни», актеры Константин Симонов, Михаил Козаков, Настя Вертинская – ей на момент съемок было 16 лет, и, конечно, ни о каком романе между нами, как говорили, речи быть не могло…

– Вам тяжело давались съемки под водой?

– Конечно. Полгода до съемок мы с Вертинской занимались в бассейне, чтобы потом выполнять трюки. Я стал отличным пловцом, до сих пор хорошо ныряю. И в том кадре, где я прыгаю со скалы, я работал без дублера, прыгал с огромной высоты сам… Вообще это был первый советский фильм со съемками под водой, и многое придумывали впервые, прямо на ходу… Например, как бы я мог ходить по морскому дну и не всплывать? Дело в том, что у меня были ботинки со свинцовыми накладками и тяжелый свинцовый пояс. И только благодаря этому я не всплывал. И надо мной дежурил человек, который вовремя подавал воздух, потому что в этом костюме я камнем шел на дно и всплыть, чтобы подышать, не мог…

– Как вы отреагировали на бешеную популярность, которая на вас свалилась после выхода фильма? «Звездной болезни» не было?

– Как ни странно, нет… Но, конечно, по улице пройти было невозможно, узнавали все. Несколько лет это был фильм номер один, его пересматривали бесконечное количество раз. Письма писали со всего Союза, очень много… Многие думали, что я этим пользуюсь. И преподаватель в театральном вузе говорил: «Коренев, ты когда-нибудь умрешь от полового истощения!» Но я, честно говоря, тогда думал о другом: что же дальше? Мне было двадцать с небольшим лет, вся карьера впереди. И этот фильм создал мне такой образ принца, романтического героя… Я из-за этого сильно переживал. Думал, что теперь всю жизнь придется играть таких героев, а это совсем не мое. И поэтому несколько лет после выхода «Человека-амфибии» я вообще нигде не снимался, хотя предложений поступало очень много… Но первое, на что я с радостью ответил согласием – это на роль подлеца, который бросил беременную женщину, в фильме «Свет далекой звезды». После всего, что было, мне нужна была такая роль. И с тех пор я понял, что характерные роли мне интересней, чем романтические. И вообще, русскому зрителю они, по-моему, ближе. У нас очень любят героев, которые неоднозначны, когда непонятно сразу, злодей он или святой человек. И я люблю играть таких людей…

– Наверное, потому что и в вас что-то такое есть?

– Да, вы знаете, по гороскопу я Близнец и полностью соответствую этому знаку. Не могу сказать однозначно, какой я по характеру. И мне нужна постоянная смена впечатлений…

– Владимир Борисович, как вам удается зарабатывать на жизнь в наше нелегкое время?

– Вы знаете, я вообще очень ленивый человек и не люблю работать. В юности все хотели кем-то быть, а я думал, что хорошо бы, как Обломов, лежать на диване и читать книжку. Я умею и люблю ничего не делать, и меня это состояние абсолютно не тяготит. Поэтому я никогда не мечтал вкалывать. Но так получилось, что я начал работать с ранней юности и до сих пор продолжаю это делать.

Во-первых, этого требует моя профессия – огромного труда: просто так ничего не дается. Во-вторых, в последнее время этого требуют реалии, современная жизнь. У меня семья, и мне нужно ее кормить. Поэтому я продолжаю работать… Но в то же время я считаю, искусство актера – в том, чтобы эта работа, эти усилия были незаметны. Мне не нравится, когда у актера утомленное лицо, когда видно, что он устал, ему тяжело. Я считаю, что настоящий профессионализм в том, чтобы зритель думал, что тебе все легко, что у тебя все выходит само собой. И пусть за этим стоит огромный труд, зрителю это знать необязательно. Он пришел в театр или кино отдыхать…  

– Как вы относитесь к современному кино? Наверное, вас многое отвращает…

– Конечно, ведь я дожил до таких времен, когда стало много халтуры, изготовленной на продажу. А я не могу обманывать себя, в моем возрасте трудно очаровываться чем-то средним, посредственным, я все вижу, как сделано… Но при этом я однажды для себя решил вопрос о съемках в сериалах. Сначала, как и многие актеры моего поколения, отказывался, а потом понял, что зря. Зачем ложиться на рельсы прогресса? Если сериалы существуют, значит, они нужны людям. И наверное, сейчас это самая востребованная и жизнеспособная форма. Может, это и хорошо. Например, в свое время советским режиссерам приходилось умещать всего «Идиота» Достоевского в одну серию. А теперь есть сериал, где шесть серий, и ничего не пришлось сокращать. Пусть те, кто не читает книг, узнают классику хотя бы по фильмам...

– А сами вы в кино ходите?

– Вы знаете, я ленюсь… Если выходит новый фильм, жду, пока он появится на кассете. Мне проще купить диск и просмотреть его дома, тем более что дома есть хороший экран. С другой стороны, я вообще лучше что-то воспринимаю, если смотрю это не в толпе, а наедине с самим собой. А вообще я не считаю себя человеком кино. Я человек театра.

– Как же вы работаете в театре в такой обстановке войны с художественным руководителем?

– Да, действительно, мы, актеры Театра имени Станиславского, написали коллективное письмо в комитет по культуре с просьбой снять Александра Галибина с работы. Вы знаете, я в этом театре пятьдесят лет, эта сцена полита моим потом, и я не позволю, чтобы здесь ставили попсу! Хочется играть настоящее… И когда репертуар зависит от человека, который не знает театра, с этим нужно бороться.

– Но Галибин в своих интервью утверждает, что конфликт разгорелся по другому поводу. Что вы, опаздывая на самолет, позволили себе сократить спектакль на 40 минут, он влепил вам выговор, и с этого все началось…

– Вот как он все повернул… Нет, такого не было, вы что! Да я за пятьдесят лет не опоздал ни на одну репетицию, не сорвал ни одного спектакля. А было на самом деле так. Мы играли старый спектакль, который в репертуаре десять с лишним лет. За это время спектакль оброс кучей ненужных деталей. И я предложил актерам отыграть его в сокращенном варианте, динамично, сказал фразу: «Так, будто я опаздываю на самолет…» И вот что в итоге теперь рассказывает Галибин…

– В СМИ появилось сообщение, что его снова утвердили на своем посту на следующие два года…

– Нет. Это ошибочная информация. Мы еще ждем решения по нашему письму и будем бороться до победного конца. Работать с Галибиным мы не будем. И нас он никуда не сдвинет, не денет. Поводов нет, потому что мы работаем хорошо, не подкопаешься!

 – Владимир Борисович, вы считаете себя счастливым человеком?

– Конечно… Главное мое счастье все-таки даже не в работе (которую я конечно же очень люблю), а в моих близких! У меня замечательная жена, она тоже актриса. Она обустроила наш быт так, что домой мне всегда приятно зайти. Избавила от домашних хлопот, что дает мне возможность заниматься творчеством…

– Вы рады, что ваша дочка тоже стала актрисой?

– Конечно, я рад. Я не ограничивал ее в выборе профессии, потому что когда-то мои родители не ограничивали меня. Я против того, чтобы, когда твой ребенок выбирает институт, говорить ему, что выгодно, что невыгодно: иди в бизнес, в юристы… Разве может быть счастлив человек, который занимается нелюбимым делом? Да никогда! Так что она захотела стать актрисой и стала ею. Сейчас мы работаем в одном театре, иногда в одних спектаклях. И мне это, конечно, радостно.

  – У вас ведь есть еще и взрослый внук. Вы занимаетесь с ним? Он вас приобщает к миру техники?

– Да, мы много времени проводим вместе. Но к современным чудесам техники я так и не привык. Например, у меня есть простейший сотовый телефон, но я им редко пользуюсь, привык говорить по стационарному… Что такое компьютер или, допустим, электронная книга, я не знаю. Если нужно что-то написать, сажусь и пишу рукой – так привык. И мне жаль, что ушла романтика эпистолярного общения, когда люди писали друг другу письма. Это же был целый жанр, очень душевный. Жаль, что этого нет.

– Но машину вы все-таки водите. Не ездите на метро…

– На метро я перестал ездить только несколько лет назад. Машина дает личное пространство, для меня это важно. Но к другим достижениям цивилизации не привык.

– А как у вас со здоровьем?

– Тьфу-тьфу, пока нормально. По врачам не хожу.

– И это в семьдесят лет! Знаете, нынешняя молодежь вся чахлая, в тридцать лет – уже букет хронических заболеваний. В чем же секрет здоровья вашего поколения?

– Я об этом думал. Действительно, детство пришлось на годы войны. Я был еще грудным, когда начались голодное время, война, эвакуация… Потом  настали послевоенные голодные годы. Но, наверное, нас закалил пример родителей. Им досталось совсем уж трудное время, но они мужественно это прошли. Поэтому я, например, считал, что жаловаться на свою жизнь не имею права.

– Владимир Борисович, вы чего-нибудь боитесь в жизни?

– Только одного: старческой немощи. Не могу сказать, что семидесятилетний юбилей встречаю с бурной радостью. Конечно, это грустный праздник. И я бы хотел и дальше, сколько возможно, оставаться на ногах. Не хочу быть обузой своим близким.

Не поверил в безответственность Гагарина

Много лет Владимир Коренев дружил с космонавтом Юрием Гагариным. До сих пор обстоятельства гибели друга озадачивают актера…

– Юрий был удивительным, разносторонним человеком, – говорит Владимир Борисович. – Он очень интересовался искусством, помогал нам, актерам, выбивать квартиры и прочие материальные блага, высказывался в пользу фильмов и спектаклей, которые «не пускали». И человека, который был бы так же популярен, в СССР не было, это была настоящая всенародная любовь! При этом со стороны Юрия – никакой звездности, он был очень скромным. До сих пор я ломаю голову: что же произошло в тот день, когда Гагарин погиб? Думаю, все-таки техника подвела. Все эти слухи, что не справились летчики, что они выпили, считаю наговорами. Я уверен и в их профессионализме, и в их ответственности.