Леонид Парфенов: Зрителей перекормили войной

«Сказки закончились…»

– Не кажется ли вам, что порой даже «Прожекторперисхилтон» куда более злободневен, чем новостные программы?
– Я не телекритик, мне неловко высказываться. Тем более что «Прожекторперисхилтон» – это еще одно свидетельство того, что телевидение (что бы о нем ни говорили) все-таки развивается. Потому что времена, когда юмор представлял Евгений Петросян…

– Ну, он и сейчас представляет…
– На других каналах. Просто тогда он был безальтернативен. А «Прожекторперисхилтон» – продукт уже иного поколения. Так что какое-то движение в тех местах, где это не регламентируется государственной властью, есть. Телевидение, конечно, меняется. И в тех же фильмах, которые мы делали в последние годы – к 200-летию Гоголя или о Зворыкине, – мы для себя, несомненно, делали какие-то шаги вперед. Даже технологически перейдя на «ред» (съемки новым типом камеры-компьютера. – Авт.).

– Большинство газет и журналов все более работают на потребу толпе…
– Не знаю, я читаю «Коммерсант» и «Ведомости», и у меня нет такого впечатления…

– Но и тиражи их невелики…
– Каждый выбирает свое, в конце концов. Мы рассказывали друг другу сказки про то, что мы – самая читающая страна. На поверку выяснилось другое. Еще при советской власти стало понятно, что больше читают то, что издают, как говорили, за макулатуру. За «Женщину в белом», например, дают 20 килограммов другой макулатуры. Так что для меня никакой новости по поводу массовых предпочтений, массовых вкусов нынешние времена не открыли. Так всегда было, я в этом абсолютно убежден. А что касается телевидения, то кто-то и его считает отстойным, что оно делается для тех, у кого нет своей жизни – для маргиналов, аутсайдеров, которые сидят смотрят ток-шоу, сериалы. Поэтому иногда бывает трудно анонсировать собственные работы, убеждать свою аудиторию, свою зрительскую группу, что им стоит посмотреть ту или иную передачу. Но положение не безнадежно. Куда хуже явное присутствие государственной власти в телевизионной информации.

«Кино снимать не буду»

– Ваша последняя лента о Зворыкине порой напоминает художественный фильм, и не только потому, что в нем участвует такой великолепный актер, как Сергей Шакуров. Далее – полнометражное кино?
– мы объясняли актерам, где и как тот или иной эпизод будет использован. Играли не то чтобы вполноги, но придерживали эмоции так, как если бы их снимала документальная камера. А тут эстетика несколько другая. Мы делаем вид, что это не Шакуров в роли Зворыкина, а продолжение хроники. Так что ни о каких съемках художественных лент и речи быть не может. Я не умею придумывать, не опираясь на факты, это же полный произвол.

– Вы занимались и занимаетесь российской историей. Не кажется ли вам, что она все время себя повторяет? Олигархи, опричники, смуты, застой, войны – все ведь уже было?
– Это не только российская черта. Все последние книги Гайдара посвящены тому, что нет никакого особого русского пути. Потому что вот эта этатистская модель, когда во все проникает государство, она всегда порождает такую экономику, такой тип общественных отношений, такое соотношение общества и власти.

– Как же бывает стыдно, когда сейчас, спустя 65 лет после Победы, нам показывают сюжеты о ветеранах, которые до сих пор бессильны перед чиновниками…
– Мне вообще представляется, что надо как-то все же поменьше гордиться победой в 1945 году, а больше тем, что достигнуто в мирное время. Получается странная вещь: безусловность победы 45-го года будто искупает все то, как люди прожили эти 65 лет, во что верили, как смогли реализовать себя. Это – свидетельство нашей беспомощности перед современностью, потому что мы не можем в ней почувствовать опору, не можем договориться, как же мы хотим жить сейчас. Плохо, если мы опереться можем только на то, что сделано не нами и даже не нашими родителями, а дедами. А что мы сами такого сделали, чтобы можно было гордиться?

– «Предстояние» Михалкова уже смотрели?
– Нет.

– Не было ли мысли, чтобы самому взяться за документальный сериал о Великой Отечественной?
– Что касается моих планов, то о Великой Отечественной я делать фильм не собирался. Есть такое ощущение перекормленности зрителя войной. Была когда-то мысль делать сериал «Советская империя», который должен был продолжать «Российскую империю». Но этого не получилось. Но он был бы не про войну, а про сталинскую государственную модель, которая в чем-то наследовала российскую, а в чем-то была другой.

После «Зворыкина» мне сейчас предлагают делать буквально всё: от последнего дня Помпеи… Мол, именно в таком стиле все и должно быть снято. Видимо, сам подход довольно заразителен, и кажется, что это и есть сейчас самая лучшая форма.
Есть планы и по поводу 80-летия Горбачева, и 200-летия войны 1812 года, и 100-летия музея изобразительных искусств. Но это не столько про музей, сколько про коллекцию Щукина и Морозова, про двух русских купцов-старообрядцев, ставших самыми первыми покупателями Матисса и Пикассо. Причем ими они оформляли свои особняки. Матисс, например, приезжал в Москву на разметку, его полотно «Танец» предназначалось для лестничной площадки второго этажа дома Щукина…