Михаил Осокин: Начальник всегда более трусливый

В студенчестве пострадал за морковку и Прагу

– У вас имидж человека, который всегда находится над событием, а в жизни так же?

– Да, я по складу характера наблюдатель. Предпочел бы, лежа на диване, смотреть за тем, что происходит. Так удачно совпало и сочетается с моей профессией. Только я не лежу на диване, а сижу за столом.

– Но вы же не всегда были таким спокойным. Ходят слухи, что однажды вас даже выгнали из института.

– Да, с формулировкой «за антикоммунистическое отношение к труду». Мы поехали на картошку, вернее, на морковку. Там были плохие условия труда, не кормили, грязь, холод. И в знак протеста, вместо того чтобы выкапывать морковку, мы стали втаптывать ее в землю. Но как мне потом рассказали источники в деканате, настоящей причиной стало то, что я дружил со студентами из Чехии, а это был 69-й год. Они мне привозили газеты с протестами против советской оккупации Чехословакии. Газеты до сих пор сохранились. Вот в деканате и решили вырвать эту заразу, то есть меня. В итоге я попал в армию, где два года слушал по ночам Би-би-си в ленинской комнате. Меня назначили за нее ответственным. Так что заразы стало даже больше.

– Когда вы на экране, создается впечатление, что вы очень уверенный в себе человек.

– Одень любого мужчину в костюм и галстук, дай ему в руки текст, посади за стол – и он будет выглядеть уверенно. Все же уже сделано. Сама работа ведущего это предполагает. Если ведущий не уверен, он не дойдет до этого места.

– А в жизни вы чувствуете себя глупо в каких-то ситуациях?

– Я стараюсь не оказываться в ситуациях, где могу почувствовать себя глупо или неуверенно, поэтому редко выхожу из дома, не считая работы.

– Так воспитали? Правда, что у вас дворянское происхождение?

– Ну, дворяне все в Париже, но что-то немецкое, говорят, есть. Здесь, видимо, положено рассказывать о гигантском поместье с фонтаном, медведями на цепи, запоротыми крестьянами и «всё большевики отняли»? На самом деле бабушку Иоган­ну Робертовну большевики почему-то не расстреляли и даже оставили комнату во флигеле отнятого поместья, где я и родился. Зато после войны чуть не убил сосед-ветеран. Он когда напивался – хотел добавки, ломился в комнату и требовал: «Дай денег!» И если она ему вдруг отказывала, кричал: «Немцы! Фашисты! Ненавижу! Убью!» Это мне бабушка рассказывала, сам не помню.

Новости – это как салат «Оливье»

– Как вам удается оставаться на экране, не заигрывая с властью?

– Возможно, РЕН ТВ для тех, кто наверху, это что-то такое, что при Брежневе показывали иностранцам как образцовый колхоз. Вообще, на частных каналах цензура больше касается бизнес-проектов. Нельзя задевать интересы тех, от кого зависит экономическая судьба канала.

– Вы злитесь, когда вам что-то запрещают?

– Это борьба, которая постоянно идет между журналистами и начальниками во всем мире. Начальники всегда более трусливые. Журналисты всегда стараются обмануть начальников.

– А вам вообще новости не надоели?

– Нет. Это такая вещь, которая не может надоесть. Как в салате «Оливье» – всего намешано понемножку, и всем нравится. Там и политика, и культура – можно выбрать то, что ты хочешь. Как кто-то сказал, новости – это одни и те же события, которые происходят с разными людьми.

– А что должно случиться, чтобы вы ушли из информационного вещания?

– Кто-то оставит большое наследство и не нужно будет работать. Но если работать, я бы предпочел то, что делаю. Я люблю малые формы. Новости – это такие миниатюры. Не нужно долго готовиться, самому ездить в командировки, договариваться с людьми. Сел за стол, включил компьютер и изложил все, что узнал. Читаешь газеты, а тебе за это еще и деньги платят.

– К вопросу о компьютере, вы не раз говорили, что у вас с ним сложные отношения. Они наладились?

– Да, сейчас интернет-блоги стали здорово помогать в поисках новостей – в них можно найти интересные документы, свидетельства очевидцев событий. Еще читаю новостные ленты, газеты, наши и иностранные.

Мне все равно, сколько человек меня смотрят

– Когда вы уходили с НТВ в 2001 году, многим казалось, что ваше существование на этом канале уже невозможно. Что вы чувствовали тогда?

– Это воспринималось как драма. Я был моложе и лучше, кажется... Нам, тем, кто создавал НТВ буквально своими руками, необоснованно казалось, что мы там хозяева – знаем каждую трещинку, вбили лично каждый гвоздь. В 2001-м мы уходили из места, которое считали своим домом, в котором не могло случиться чего-то плохого. Но наш мир был разрушен.

– Но тем не менее вы не выступали на митингах в поддержку канала.

– Это не в моем характере, не моя форма протеста.

– Может, рассчитывали вернуться и не хотели обрывать все концы?

– Нет, тогда я считал, что это разрыв.

– Когда четыре года спустя вы все же вернулись на НТВ опять делать новости, вас обвиняли в предательстве демократических идеалов.

– В глаза никто не говорил, может быть, за глаза? Вариантов было немного. Уезжать за границу? Там мы никому не нужны. Уходить в подполье? Так вроде бы даже при Брежневе можно было делать свое черное дело. Нас могут упрекнуть только святые и Валерия Новодворская. Пока была возможность свободно работать, два года мы делали это на ТВ6, ТВС. Так вот, я поработал на этих двух каналах – порой бесплатно, то есть полгода зарплату платили на каждом из них, а полгода нет. Потом, когда и это разрушили, позвали обратно на НТВ. И когда меня уговаривали вернуться, обещали, что можно все, кроме прямых оскорблений и нецензурной лексики. Как это ни странно, те два года, до 2005-го, тоже можно назвать относительно комфортным журналистским временем.

– Почему же ушли?

– Программу без объяснений сняли с эфира. Два месяца обещали, что предложат новый проект, но так этого и не сделали.

– Тяжело было потом работать на спутниковом телеканале RTVi, который в России никто не видел?

– Мне все равно, сколько человек меня смотрят. Особенно когда снова абсолютная свобода и все зависит только от твоего профессионализма. В сужающемся информационном поле жить в своей стране и работать свободно – это был подарок.

– Обидно сейчас смотреть на людей с «Первого канала» или «России», с которыми вы вместе создавали НТВ и раньше придерживались общих принципов?

– Нет, не обидно. Это жизнь. Никогда никого не осуждаю. Если ты, конечно, работаешь не в НКВД, то сохранять лицо можно при любой власти. И даже в НКВД наверняка были приличные люди, которым не нравилось пытать, а если и пытали, то с отвращением. То, как сейчас руководство страны видит место СМИ в обществе, не оставляет людям, выбравшим эту профессию, почти никакого выбора. Либо ты уходишь, либо пытаешься делать хоть что-то полезное, с твоей точки зрения.

– А что вообще такое журналистский профессионализм?

– Определения ему так давно даны, что и повторять неудобно. Хотя в профессии в последние годы включили режим быстрой заморозки. Власть, кажется, считает, что в этом режиме ничего не сгниет. Поэтому специально для молодежи повторю: дети, новости – это когда даны как минимум две точки зрения, и для правильной драматургии сюжета хорошо, чтобы они были противоположными. Еще лучше – четыре точки зрения. Потому что в любой истории есть полутона, а не только черное и белое. Бывает еще красное, коричневое и иногда голубое.

Ругать власть не означает ненавидеть страну

– А как вы относитесь к обвинениям в адрес журналистов-оппозиционеров в непатриотичности за критику власти?

– Власть в любые времена и в разных странах пытается соединить в одно целое себя и страну. Государство – это они. Если против них – значит, против государства. А это вещи, местами пересекающиеся, но они не находятся в жестком соединении. Ругать власть, следить за ней, делать так, чтобы она не становилась коррупционной, – это не то же самое, что ненавидеть страну. Но власть это специально увязывает. Возможно, искренне заблуждается и не верит в демократические механизмы. Можно и нужно как угодно относиться к демократии, но она дает народу хоть какие-то рычаги давления, механизмы влияния на власть, которая, как известно, не всегда бескорыстно любит Родину, хотя и такое, конечно, бывает.

– А нужна вообще здесь демократия?

– Есть, конечно, теория, что по-другому с Россией нельзя – у нас такие люди, плюс репрессии сталинские всех умных и смелых покосили, и они не размножились, а размножился кто попало. И что действительно нельзя управлять страной демократически. Лучше просвещенная тирания. А то выберут в лучшем случае Жириновского.

– Но эту власть тоже кто-то выбирал. Вы голосовали за Путина?

– Нет.

– А за «Единую Россию»?

– Тоже нет.

– То есть вы по сегодняшним меркам не патриот?

– Для меня патриотизм – это история и прежде всего культура страны, любовь к ней, любовь к людям, которые заслуживают уважения. И возможность как можно дольше, пока позволяют силы, делать так, чтобы страна шла к светлому будущему. А понимание добра настолько разное, что страшно эту тему начинать. Мир во всем мире. Все люди братья. Я брат тому, кто не любит насилия, агрессии. Пока, конечно, не прилетят инопланетяне и не скажут: «Бей землян, спасай альфу Центавра».

Доверяю жене, как себе

– Вы не живете светской жизнью, и вас можно увидеть разве что на вручении телевизионной премии «ТЭФИ». Почему?

– Я никогда ею не жил. Единственное, куда я хожу для души – праздники радиостанции «Эхо Москвы», где собираются люди, которых я рад видеть. Там, конечно, в основном отбросы современного общества: либералы, маргиналы и демократы, но они мне нравятся. Некоторые из этих людей собираются и на днях рождения телеведущих Марианны Максимовской и моего институтского друга Евгения Киселева, главреда «Эха» Алексея Венедиктова. Вот, пожалуй, полный список моей светской жизни.

– Кто еще в ней принимает участие?

– Пофамильно? Всех и не упомнишь. Ну, вот, например, писатели Юлия Латынина, Борис Акунин, Виктор Ерофеев и Виктор Шендерович, журналисты Сергей Пархоменко и Раф Шакиров, банкир Андрей Нечаев, политики Борис Немцов и Ирина Хакамада, научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин, владелец «Независимой газеты» Константин Ремчуков.

– Какие-то новые люди появляются в вашей жизни?

– Я всегда стараюсь держаться людей, с которыми уже знаком. Меня еще мама учила с незнакомыми не разговаривать.

– А чему еще учила?

– Читать книжки, ходить в театр, смотреть кино. Вот недавно был на «Медее» в ТЮЗе у Камы Гинкаса и Генриетты Яновской. Очень понравилось. Еще на днях посмотрел «Шрек-4». Это, кстати, энциклопедия жизни. В нем, как в Шекспире, найдется все. Гений и злодейство, кризис среднего возраста у мужчины, когда все надоело и хочется того, кто не надоел. Народ и тирания – какая она плохая и как с ней бороться. Есть и выступление тирана по средневековому телевидению. Он обманывает свой эгоистичный, но доверчивый народ и призывает бороться с инакомыслящими людоедами.

Посмотрел еще «Утомленные солнцем-2». Мне понравилось. Я понимаю, что плыву против бурного общественного ветра, и примерно представляю, за что Михалкову все это, но фильм – хороший, играют хорошо, лишнего мало, детали сценарные и режиссерские – интересные, и осадок остается хороший.

– Что, на ваш взгляд, обязательно нужно прочитать?

– Книжки – как пилюли. Каждому свое. Кому-то поможет Фрейд. Кому-то «Незнайка в Солнечном городе». Людям моего склада я бы порекомендовал Достоевского. Взять собрание сочинений и читать, читать – пока «Улисс» Джойса не разлучит вас.

– Есть планы на летний отдых?

– Пока даже не знаю. Над планами сейчас нет даже времени задуматься. За два выходных успеваю только сделать какие-то домашние дела, сходить на одно культурное мероприятие и подготовиться к новой рабочей неделе. Может, с женой съездим в Крым.

– То есть в отпуск тоже с женой? Вы вместе почти 20 лет и живете, и работаете. Не тяжело?

– Я по натуре наблюдатель и привыкаю к обстоятельствам, в которые попал, не хочу их менять. Я давно привык к этой жизни, она мне нравится. То, что мы работаем вместе – это даже и хорошо. Когда люди не работают вместе, они начинают вечером рассказывать друг другу о своих делах, грузить и в результате перегружать. А когда мы вместе работаем, об этом вечером можно уже и не вспоминать, а говорить о чем-нибудь духовном, философском. К тому же у нас такая удивительная работа, что мы друг друга и не видим. Но она единственный человек, которому я доверяю писать тексты для себя. Мы уже ощущаем друг друга как одно целое. Читаю – как будто сам написал, только у нее получается лучше. К сожалению.