Алексей Венедиктов: Вопросы Медведеву не согласовывались
Ровно три года прошло с российско-грузинского конфликта. И по этому поводу Дмитрий Медведев впервые дал почти часовое интервью радиостанции «Эхо Москвы»...
Ровно три года прошло с российско-грузинского конфликта. И по этому поводу Дмитрий Медведев впервые дал почти часовое интервью радиостанции «Эхо Москвы», телеканалу Russia Today и грузинскому русскоязычному телеканалу. О подробностях этой исторической беседы – главный редактор «Эха» Алексей Венедиктов.
– Долго добивались этой встречи?
– Все прошло просто с космической скоростью. Мы сделали интервью с Саакашвили на эту же тему 8 июля. 12-го я отправил запрос в пресс-службу Медведева, 18-го мне оттуда перезвонили, а 25-го уже было ясно, что интервью состоится.
– Видимо, Медведев сам этого хотел.
– Да, мне рассказали, когда он прослушал интервью с Саакашвили, то спросил: а почему наша позиция не доведена до Грузии? Поэтому его пресс-секретарь Наташа Тимакова меня и попросила подтянуть грузинский телеканал. Я позвонил Кате Котрикадзе, главе «Первого информационного кавказского» – это крупнейший русскоязычный канал в Грузии. Причем в справке, которую готовили Медведеву его ведомства, не рекомендовалось давать ему интервью, поскольку это еще и самый антироссийский канал в Грузии.
– Это правда?
– Да. И тем не менее Медведев согласился. Чем поразил. Ведь это действительно настоящий политический поступок.
– Как готовились? Согласовывали вопросы?
– Нет, я в запросе написал только тему – 3-летие конфликта. Обсуждать другие темы целей не было. Уже после эфира я ему сказал: вот видите, мы вам не задали вопрос про выборы 12-го года. Он улыбнулся: «А почему, кстати?» Ну, потому, что мы не хотели выглядеть клоунами. Ясно ведь, что на этот вопрос не ответят.
– Кто вообще был откровеннее – Медведев или Саакашвили?
– Они оба были раскованны. И уровень откровенности у них примерно одинаковый для политиков. Медведев был очень эмоционален, пытался объяснить болезненные моменты. Вообще, он на 90% верил в то, что говорил. Ведь политики творят мифы, а потом сами начинают в них верить.
– Какой момент интервью стал для вас откровением?
– Был такой, мы все трое даже переглянулись. Когда он сказал, что позвонил Путину в Пекин только через сутки после начала событий. Я его даже переспросил.
– Не поверили?
– Ну, сложно было. Тем более что связь с Пекином, я думаю, все же была.