Латвия: это главное слово "свобода"

Продолжаем наше путешествие по странам, входившим в СССР. Наш адрес на этот раз – Латвийская республика.

Что не нравится студентке Наташе

Наталья Байбакова – студентка Рижского технологического университета (на фото). Ей 22. Сегодня четверг. Наташа встала в восемь и умчалась на занятия. В двенадцать она должна была быть на работе в переводческом бюро – одну лекцию пришлось прогулять. После работы Наталья с друзьями забежали в кафе перекусить, потом у нее уроки танцев (сейчас в плане стоит сальса), затем она пошла на джаз-концерт. Вернулась домой в два, посидела немного в фейсбуке… Через пять часов ей снова вставать, пятница – не менее напряженный день. И вторник. И среда. Было бы гораздо сложнее успевать, говорит Наташа, если бы у нее не было машины.

Семья Наташи считается русской, но все ее члены – граждане Латвии. Кроме мамы. Но и она на латышском говорит легко, как все. Более того, когда мы с Наташей гуляем по Риге и девушка рассказывает о городе, она иногда запинается, вспоминая, «как это называется по-русски». Вспомнив, смущается и смеется.

– Вот мой университет, – с гордостью говорит Наташа. Мы идем по набережной Даугавы. – Это старое здание. Но не единственное. У университета их много по городу. Была идея построить единый… кампус? комплекс? – вон там, на другом берегу. Но там земля очень дорогая, поэтому пока идея не осуществляется.

Я останавливаюсь, всматриваясь в другой берег: там все-таки строится что-то грандиозное.

– А это?.. Что за странное сооружение? Мне оно напомнило новое здание Национальной библиотеки в Минске.

– А это и есть Национальная библиотека. Наша. Новое здание. Его никак не могут достроить. Не хватает денег.

– Подожди, так это о ней мне рассказывали как о «библиотеке откатов»?

– Не знаю, – пожимает плечами Наташа.

Она сердится. Как и десять минут назад, когда на пустынную старинную улочку въехала 7-я BMW. «Здесь запрещено движение!» – возмущалась она. Ей обидно за свой город, за свою страну. Она не хочет не только говорить, но и знать ни про «библиотеку откатов», ни про «мост откатов» (строящийся на евроденьги Южный мост – по нему уже можно ездить, но о нем еще нельзя сказать, что проект завершен: скандал, смена генподрядчика – в общем, тупик с финансированием и практически тупик там, где должен был «лечь» проспект). Она спешит показать мне достопримечательности: и Шведские ворота, и казармы Екаба, и Пороховую башню...

– Вам повезло, – радуется она, когда мы оказываемся на Ратушной площади. – Сегодня же праздник урожая. Послушаете национальные песни, танцы посмотрите… А мне надо бежать.

– Хорошо, только один вопрос: можете назвать три главных достижения Латвии за годы независимости и три главные на сегодняшний день проблемы?

– Нет, – говорит Наташа, минутку подумав. – Я вам лучше позже по скайпу отвечу. У вас есть скайп?

– У меня есть скайп, – улыбаюсь я. – Бегите.

Хорошо, когда есть выборы

Этот несложный вопрос я придумал еще в самолете AirBaltic, компании, где не кормят даже бутербродами, да и кофе-чай только за деньги (не потому ли AirBaltic на грани банкротства?) Правда, звучал вопрос несколько по-другому: «20 лет без СССР. Что дали вам эти годы?» Но коллега из русскоязычной газеты посоветовала:

– С таким вопросом будет сложно. Попробуй, например: «Что дали вам 20 лет независимости?»

Вторая часть вопроса – о проблемах – местную цензуру прошла без изменений.

– Жизни без проблем не бывает. Проблема – это развитие, – дипломатично ответил на это экс-президент Латвии Валдис Затлерс (по-русски, с характерным прибалтийским акцентом). – Главное же достижение – сбылось то, о чем мы мечтали на… вечеринках? – запнулся он в поисках правильного слова.

– Кухнях?

– Да, спасибо, – улыбнулся Затлерс, глядя на меня чуть сверху. Он высокий, и я удивляюсь мастерству фотографов, снимавших в декабре десятого встречу его с Медведевым так, что я даже не заметил, что Затлерс роста «выше среднего». – Сбылось даже то, о чем мы мечтать не могли. Спросите детей в школах: они не знают, что такое несвобода, что такое коммунистический режим. У нас свободное демократическое государство, это главное.

Неважно, что в результате этой демократии он стал первым президентом нового времени, не избранным на второй срок, что его «Партия реформ Затлерса» (ПРЗ) на внеочередных выборах в Сейм заняла лишь второе место. Что жутко затягиваются консультации по новому правительству (они закончились только через 2 недели после моего отъезда), а это не здорово для страны. Что приходится делать выбор между правыми (которых многие называют «нациками») и «Центром согласия» (которых многие называют «прорусскими», а некоторые так даже и «оккупантами»). В дни моей командировки в Латвию как раз шли бурные дебаты о парламентской коалиции, которой будет поручено сформировать новое правительство, где от Затлерса зависело всё. Возможно, выбор его очень ограничен. Возможно, что лично у него и выбора-то особого не было.

Но это не так уж и важно.

Важно, что в Латвии есть выборы.

Кто кому нужен

Встреча с г-ном Затлерсом состоялась в Латвийской национальной опере. В тот вечер было открытие сезона. Традиционно на это представление стекается весь бомонд. Там же я встретил и маэстро Паулса.

– Классические исполнители, насколько я понимаю, пользуются спросом за рубежом, – поделился своими наблюдениями с Раймондом Вольдемаровичем. – А эстрадные?

– Практически нет. Молодежи очень трудно пробиться. Вот недавно у меня с аншлагом прошли концерты в Санкт-Петербурге. Так я понял, что мне даже играть не надо, выхожу на сцену – уже аплодисменты, – пошутил мэтр.

А новые группы, певцы, даже уже завоевавшие славу в Латвии, пришли мы к выводу, ни европейской, ни российской публике не нужны. Печально. Но все равно главное у них, по мнению Раймонда Вольдемаровича, – это то, что есть свобода. Все зависит не от худсовета партийного, а от тебя самого.

Барашки, которых считает Имантс

Недалеко от Bergs Hotel на крохотном базарчике я познакомился с Имантсом Дзелме. Ему около сорока. Он латыш из многодетной семьи. Отец – слесарь, мать – фармацевт. Сам по образованию программист. Работал в крупной IT-фирме, но вдруг понял, что это «не его». Недалеко от Сигулды купил землю – 30 га. И столько же леса. Разводит там барашков и кроликов. И тех, и других по 100 голов. Ухаживают за ними «парочка человек». На «переработку» парочки не хватает, приходится нанимать еще десяток. Результат «переработки» – мясо, колбасы, паштеты. Продукцию Имантса охотно берут рестораны и авиалинии «для бизнес-класса». А по выходным он сам стоит за прилавком на этом рынке у Bergs Hotel.

Про проблемы Имантс рассуждает осторожно:

– Латыши всегда были впереди эстонцев и литовцев. А теперь? Они нас опередили.

Почему? Главной ошибкой, на его взгляд, было то, что политики «делали акцент на розни». Это было неправильно, считает Имантс. Сейчас это поменялось, полагает он.

А главным достижением за годы независимости Имантс считает то, что Латвия обрела государственность «не только для звука».

– Мы можем ошибиться, да. Но это мы сами ошибаемся, – говорит Имантс. – Это же относится и к людям. У нас теперь кто хочет, тот может. Мои родители очень много трудились в советское время. Но что они могли? Что они могли получить? Телевизор?

Шпроты. РАФ. ВЭФ

А вот к Игорю Кушнерчуку я приехал специально. Ну как было не воспользоваться уникальной возможностью посмотреть, «как делаются шпроты».

Игорь, на прошлой неделе проводивший экскурсию для съемочной группы «Первого канала», которая приезжала к нему тоже за рецептом правильных шпрот, сокрушался: «Вам не могу сам процесс показать. Штормит – рыбы нет». Но по цехам провел: здесь салаку и кильку моют, сортируют и нанизывают на специальные пруты; здесь коптят на ольховой щепе, после чего рыба приобретает золотистый цвет; здесь добавляется соль-масло и – в автоклав для термической обработки. А здесь – склад, вот смотрите, готовые к отправке поддоны, сейчас почитаем, куда. Так, Австралия, Израиль, Белоруссия, Германия, США, Узбекистан, Латвия, это наши, так, это для России. В общем, спрос огромный.

Интересуюсь секретами.

– Лучшие шпроты – осенние, – говорит Игорь. – Ну и на фабрику надо смотреть.

– И что искать? – спрашиваю.

Конкурентов Игорь не лажает. Но что касается меня, то я теперь собираюсь покупать только его шпроты.

Шпроты. РАФ. ВЭФ. Если не брать культуру, историю, то три эти ассоциации возникают в связи с Латвией, уверен, у большинства бывших жителей СССР.

Я заехал и на ВЭФ – ужасно интересно было взглянуть на завод, где делали приемники, о котором мы в старших классах так мечтали. И дело было вовсе не в том, что он ловил «Голос Америки»; нет, гораздо круче было, поймав музычку, врубив громкость почти на полную, поставить этот приятно тяжелый коричневато-серебристый ящичек на плечо и пройтись так по одноэтажной улице своего городка…

И вот через много лет мне представилась возможность увидеть, где делалось это великолепие.

Нет, не представилась.

Ни проходных. Ни забора. Огромный квартал: множество зданий, подсобных помещений, цехов. Одни из них заняты сейчас торговыми центрами, другие маленькими магазинчиками, кафе-ресторанами, конторками и офисами. Иные пустуют или не подают признаков жизни. Некоторые откровенно рушатся. Перестраиваются. Если решить снимать здесь кино о разных эпохах, то и декорации строить не придется.

А вот РАФ, оказалось, – это не в Риге. Это в сорока километрах от столицы, близ Елгавы. От завода, где выпускались знаменитые микроавтобусы, тоже остались лишь здания. Не так давно территорию вместе с цехами выкупила крупная инвестиционная фирма NP Properties для создания «Индустриального парка». Что это за зверь?

– Плюс в том, что производителю не нужно вкладываться в ремонт или строительство, – поясняет Арта Нордмане, член правления NPP. – Все необходимое они уже получают. Ставят оборудование и работают.

Мы идем по территории бывшего РАФа – опять контраст старого и нового.

– Вы только и то и другое фотографируйте, – просит меня Арта.

Я обещаю, однако старое даже в реальности выглядит хоть и ужаснее, но гораздо живописнее, чем уже отремонтированные здания. Впрочем, глядя на одно и другое, понимаешь, сколько же труда и денег стоило все это привести в божеский вид. И когда оно окупится? Арта рассказывает об арендаторах: производителях картона, резины, переработчиках пластика. Но это далеко не прежние масштабы.

Ее «сосед» – через дорогу – Игорь Граурс с завода AMOPLANT вспоминает:

– Латвия занимала в СССР 1-е место по ВВП на душу населения. 54 вида товаров производилось тогда только в Латвии. У нас была мощнейшая промышленность. Мы делали дизели, локомотивы, вагоны, автомобили, радиоприемники. Не говоря уж о товарах для Минобороны.

Здесь был Лужков

Игорь Граурс занимает на AMOPLANT должность директора по внешним связям. Прежде он был управляющим внешними связями в Рижской думе, работал в посольстве Латвии в Москве. Сам завод с Москвой связан очень тесно. Столичному правительству принадлежит 92,6 процента его акций. Лужков собирался делать здесь зиловские «бычки», но с американским двигателем. Кажется, перерезанная им ленточка при открытии предприятия была последней на посту мэра. Поэтому на «Амопланте» до последнего времени собирали автобусы по договору с голландцами, а что будет дальше, непонятно – Собянин пока не определился. Возможно, судьба автозавода, взявшего себе в союзники знаменитую марку «АМО», незавидна.

Манящий Запад

– Да, мы отстроили неплохие гостиницы, развлекательные площадки, неплохие торговые площадки, но это не то, что мы хотели бы видеть. Не очень-то европейцы помогают нам развивать промышленность, – рассуждает вице-спикер Сейма Андрей Клементьев. – Мы теряем самых талантливых, самых перспективных молодых людей, которые, воспользовавшись открытием рынков труда, уехали за пределы Латвии. Вообще, по большому счету пятая часть страны уехала. Поэтому у нас падает рождаемость, у нас закрываются больницы, школы и так далее.

– Последняя перепись, прошлого года, показывает, что население Латвии за 10 лет уменьшилось на 300 с чем-то тысяч человек, сейчас оно составляет 1,9 млн, – приводит официальные цифры Игорь Граурс. – Но я думаю, что уехало гораздо больше. При переписи необязательно было личное присутствие. Молодежи очень много уезжает. Половина класса, половина курса. Знаю по знакомым, по однокашникам сына.

– Это так, – вступает в заочный спор Арта Нордмане. – Но это их выбор. Я наблюдаю за своей мамой, выросшей во времена Советского Союза, как ей трудно сейчас. Она продолжает думать, что за нее кто-то что-то решит, сделает. А мои дети – они уже совершенно другие. Они свободные. И все решения принимают сами.

А через день мне позвонила по скайпу Наташа:

– Так как я являюсь представителем молодого поколения, то мне трудно сравнить то, что было 20 лет назад, и сейчас. Мне кажется, этот вопрос для старшего поколения. Однако я могу сказать однозначно – мир стал более открытым. Это связано, например, не только с таким событием, как вступление в ЕС, но и в общем. Наше латвийское общество стало более активным, более интегрированным и прогрессивным. У людей стало широким мышление. Границы постепенно стираются. Языковые барьеры тоже. Появляется потихонечку та самая желанная лояльность к двуязычию в Латвии. Это один и два. И третье – человек может поехать смотреть, как люди живут в других странах. Что раньше было менее доступным и даже невообразимым. Это не только обычные путешествия, но и практика, работа, обучение за рубежом. Хочется надеяться на то, что это лишь временная миграция и что люди, уехавшие за рубеж, вернутся и будут продвигать нашу страну… Сейчас волна миграции в Латвии просто невероятная.

Она и сама могла бы уехать в Бельгию, где провела полгода по обмену, и там работать, приглашали. Но она не хочет.

– Я просто не понимаю, зачем это нужно – уезжать из Латвии, – говорит Наташа.