Первые шаги по земле
Вчера Максим был успешным молодым человеком. Занимался сноубордом и пользовался популярностью у девушек. Сегодня он лежит, окруженный грудой горячего металла на холодной земле
Вчера Максим был успешным молодым человеком. Занимался сноубордом и пользовался популярностью у девушек. Сегодня он лежит, окруженный грудой горячего металла на холодной земле.
Время тянется бесконечно медленно, и только капельки крови, стекающие по его виску и со стуком бьющиеся об асфальт, отбивают секунды. Приедет скорая, и все погрузится в туманную дымку, мешающуюся с переменным светом мигалок, фонарей, отблескивающих курток парамедиков. Кажется, он будет кричать, а они будут забрасывать его медицинскими терминами и непонятными словами, переговариваясь между собой. Потом с него поднимут остатки того, что раньше было машиной, но облегчение не придет. Чьи-то руки – холодные, резиновые – поднимут тело. Все темнеет. Слышен только рев мотора, торопливые разговоры, потом открывается дверь. Его везут куда-то.
Грязный потолок с подтеками, мерзкий голубой свет, режущий глаза. Звон стали. Разве операционная не должна быть чистой и светлой? Или это уже морг?!
В следующий раз Макс откроет глаза в темной комнате, наполненной стонами, и не сможет понять, где он, что происходит. Опьяненный наркозом разум отказывается принимать ситуацию. Он смутно помнит, что случилось. Через какое-то время приходит осознание. Несколько человек приходят здесь в себя после операций. Ужасно пахнет. Невыносимо. Пытается подвигать руками-ногами, но они не слушаются. Его охватывает паника. Хочется кричать, но он лишь присоединяется к общему хору стонов, от боли и усталости проваливаясь в темный и вязкий сон без снов.
Прошло больше суток после аварии. Молодой человек открывает глаза – уже светло. Ищет взглядом хоть одно знакомое лицо, но вокруг лишь больные, раненые, ущербные. Страшно – неужели он такой же? Приходит врач. Его голос, скрипучий, холодный, сообщает о том, что теперь он в каком-то роде инвалид. Задет мозг и что-то там… В общем, нарушена моторика. «Но тебе повезло, – успокаивает он, – ты можешь ясно думать и говорить». Вот теперь по-настоящему хочется выть.
Приходят родные. Они ласково смотрят на Максима и говорят, что все не так уж и плохо. «Пьяного водителя грузовика посадят, а ты… Ты же не умер – это главное». Лучше бы умер. Он кричит, просит их уйти. И они делают лучшее, что могут сделать для него – уходят. Кто-то раньше, кто-то держится до последнего, приходя и ежедневно выслушивая слова ненависти.
Потом Максима переводят в другую больницу. Каждый день пытают многочисленными упражнениями. Но они все быстрее выводят из себя. Сложить спички в коробок, бросить и поймать мячик. Простые задания, но руки отказываются слушаться.
А потом приходит Она. Приходит и улыбается. Она не выражает Максу свое сочувствие и не приносит апельсины. Он рассматривает девушку. Ее лицо кажется смутно знакомым, но он не может вспомнить, что их объединяло до аварии. До аварии – теперь вся жизнь разделилась на «до» и «после» этой катастрофы.
Она приносит боксерскую грушу и требует повесить ее в палате. Злишься – бей. Дерись, борись!
Она приходит каждый день. С неизменной улыбкой. Она не пытается утешить пустыми словами. Для нее есть одна реальность – та, в которой выживший после аварии должен пойти. Начать писать ручкой, играть в футбол. Максим ненавидит ее за то, что она поселила в душе надежду, которая с каждым днем превращается в цель.
В какой-то момент он обнаруживает на прикроватной тумбочке кнопочный мобильный телефон. На листочке написан ее номер. Берет его в руки и пытается нажать кнопку, но пальцы не слушаются. Когда-нибудь он сможет ей позвонить, самостоятельно набрав номер. Новая цель.
И тут в голову закрадываются мысли о том, кто вообще эта «спасительница», откуда она, почему это делает?
«Может, от меня скрывают частичную амнезию? Может, она моя сестра? Нет, ничего общего. Скорее наоборот. К тому же в таком случае она бы пришла с родными. Может, она моя девушка?»
В следующий ее приход Максим с порога заключает девушку в нежные объятия. Отстраняется и смотрит в глаза – ни проблеска былой любви. Больше того, она мягко отталкивает и идет проверять, как он выполнял ее задания.
Неужели она – лишь плод моего воображения? Он как бы невзначай спрашивает у дежурной медсестры, не помнит ли она, когда в последний раз приходила к нему посетительница. Она не помнит – слишком много людей ежедневно мелькает мимо. Охватывает отчаяние. Потом, на процедурах, Максим узнает, что ее запомнил мерзкий мужик из соседней палаты. Отчаянно бросает ее телефон в стену. Тот разлетается на кусочки.
И вот он уже стоит посреди улицы. Его толкают люди. Она в нескольких метрах от него, вытянув вперед руки, словно мать, помогающая ребенку сделать первые шаги. Да по сути так и есть. И он идет к ней, неуверенно, неловко. А она шепчет: «Давай, ну давай же, еще немного». Этими словами она успокаивает себя, не его! Но он идет к ней. Идет, чтобы сказать, что он не инвалид. И не ребенок. И не надо с ним так обращаться. Первые шаги по земле кажутся невероятно тяжелыми. Он никогда не задумывался, что она такая твердая.
Проходит еще месяц – она приходит к нему в очередной раз. Теперь он уже может подойти к ней и пожать руку. Она улыбается. Как всегда, немного грустно. По привычке проверяет его состояние, болтает о мелочах. Потом прощается и уходит. Навсегда. Больше она не появляется.
Прошел год. Максим Владимирович сидит у себя в кабинете и листает архивные документы в поисках информации для статьи по работе. Вдруг его взгляд цепляется за что-то знакомое. Берет газету и разворачивает – это Она. Правда, на несколько лет моложе. Фотография сделана в больнице. На лице порезы, в глазах слезы. Руки безжизненно лежат по бокам. В той аварии погибло больше десяти человек, в том числе ее родители и жених, она – единственная выжившая. Он закрывает газету.
Анастасия Ерышова
