Не последний звонок

Под звуки нестареющего вальса...

С какого года начали праздновать первый звонок и кто его придумал – не скажет никто. «Вести» полагают, что традиция укоренилась в семидесятые, но я отлично помню свой первый класс в 1974 году – «звонки» уже праздновались вовсю, и первоклашки, то есть мы, получали от десятиклассников мячи. Со звонком бегала наша Света Бабаш, самая маленькая, ангелоподобная и отлично учащаяся. Я тоже был небольшой и отлично учащийся, но ангелоподобности не было ни тогда, ни сейчас.
Другие считают, что «звонки» начались после Сталина. Мать – учитель со стажем, практически совпадающим с моим возрастом, – вспоминает, что выпускалась еще без последнего звонка, а вот своих первых десятиклассников провожала уже с ним. В общем, пошло это где-то года с шестьдесят четвертого. Как бы то ни было, теперь эта тоска посетила и меня: я тоже выпускаю одиннадцатый класс, и это скорее грустно, чем радостно. Дело не только в том, что именно этого класса, неуправляемого, но очень умного, мне будет жестоко не хватать. Дело в том, что я только теперь понимаю, что надо было с ними делать и чему учить, – а ничего уже не поправишь...

Они не хуже, они – другие

Что я, общаясь со своими учениками, понял? Прежде всего – что тысячелетие закончилось бесповоротно; что грузить школьников проблемами этого тысячелетия – значит пилить опилки. Реальность, в которой мы выросли и под которую были заточены, отошла бесконечно далеко. Идеология этого тысячелетия детям почти непонятна. Они в самом деле не понимают, из-за чего была в России Гражданская война. Объяснять им идейные споры 1860-х годов или, скажем, причины разногласий Пушкина с декабристами – дело довольно тухлое.

Сегодня их интересуют только вещи внеидеологические, и потому на первый план выходит Толстой – у которого герои правы не потому, что нравственно безупречны или идейно последовательны, а потому, что сильны, что жизнь их полна, что слушаются они чувства, а не рассудка. Сегодняшнему ребенку, думаю, почти бесполезно объяснять, что такое Блок, – Блок был отлично понятен нам, школьникам семидесятых-восьмидесятых, ибо мы жили в советский серебряный век, а эти живут в постсоветском условном заморозке, не предполагающем ни блоковской тонкости, ни блоковской сложности. Зато Маяковский идет на ура – дети слушают его, не отвлекаясь даже на гаджеты. Точно так же – как флейта кобру – их завораживает Бродский: сегодня ценится то, что энергично. Нынешний ребенок вообще чувствует силу и уважает ее – не физическую мощь, конечно, а энергию. Любимые герои современного старшеклассника – Базаров (но не Печорин и не Обломов), Разумихин (но не Раскольников), а из всего массива советской литературы они с удовольствием читают только Булгакова и Стругацких. Современную прозу читать не хочет никто, и это, кажется, правильно. Исключение – Пелевин: дети нюхом чуют качественный продукт. Это я уже и на дочке с сыном пронаблюдал.

Остаться в России

 Главная ценность в этом поколении выпускников – надежность отношений. Так было не всегда. Были дети, мерилом всего избравшие успех. Были поколения, ориентированные на бабки. Сегодня им важна только личная человечность. Самые умные настаивают на своем: родители им в детстве покупают конструкторы lego, а после школы гонят в бизнес-образование – они выбирают медицину или театр. Их пихают в юриспруденцию – они идут в МИРЭА. Сам видел. Престижные профессии, кажется, перестали что-либо значить. Сегодняшние выпускники уже понимают, что менеджер – не профессия, ибо это не может быть призванием. Учиться за границей рвутся, но не так, как раньше. Сегодня большинство понимает: учиться надо там, где будешь работать. Большинство ориентировано на то, чтобы оставаться. Один мне прямо сказал: «Вы же понимаете, Львович, когда вся эта байда закончится – нужно будет, чтобы кто-то что-то делал, нет?»  


Литература без насилия

Что я предлагаю? Свободно кроить программу по литературе, благо ЕГЭ почти убил этот предмет. Сейчас сдающих ЕГЭ по литературе заставляют зубрить никому не нужные и ничего не значащие литературоведческие термины: вот это что – гипербола, олицетворение или развернутое сравнение? Я сам во всем этом путаюсь, а главное – не вижу в таком начетничестве никакого смысла. Сочинение в качестве вступительного экзамена в большинстве вузов отменено. Урок следует использовать исключительно для того, чтобы почитать детям вслух, поделиться собственными сомнениями или поговорить о смысле жизни. Преподавая литературу, мы сегодня свободны – как любой, кто никому не нужен. Ситуация маргинальности, выброшенности на обочину – самая честная. И тут выясняется, что жить помогает не тот, кто называет все своими именами, не тот, кто правильно мыслит или защищает правильные идеалы, а тот, в ком есть чистый кислород. В русской литературе этого очень мало. И это очень нужно.
Не хотят читать – не заставляйте. Не хотят слушать – не навязывайте.

Я тоже медалист

В них нет особой утонченности и продвинутости, и особой тяги к гуманитарному знанию, и даже деликатности. Они говорят, что думают, и часто ведут себя ужасно. Но чего в них точно нет, так это гадства. Они уже поняли: две по-настоящему надежные вещи в России – это человеческие отношения и свое дело в руках. Не знаю, может, я их идеализирую. Это был действительно очень интересный класс. И последний звонок они себе устроили необыкновенно увлекательный – с любительскими фильмами, выступлением школьной рок-группы и вручением медалей учителям за проявленные добродетели. Мне дали за энергию. «У вас на уроках трудно было спать». Что да, то да.