Необыкновенное чудо на Дубровке
Все-таки это было безу-мие. Ставить «Обыкновенное чудо» в Театральном центре на Дубровке, оскверненном в дни «Норд-Оста», пусть и восемь лет назад, – почти наверняка означало обречь себя на провал. Я не представлял, какой силы должен быть спектакль, чтобы победить это обстоятельство, – не представлял ровно до премьеры 15 октября этого года.
Все-таки это было безу-мие. Ставить «Обыкновенное чудо» в Театральном центре на Дубровке, оскверненном в дни «Норд-Оста», пусть и восемь лет назад, – почти наверняка означало обречь себя на провал. Я не представлял, какой силы должен быть спектакль, чтобы победить это обстоятельство, – не представлял ровно до премьеры 15 октября этого года.
«Обыкновенное чудо», гениально поставленное в свое время Марком Захаровым для советского ТВ, на вид не самая сильная пьеса Шварца. С «Драконом» не сравнишь, но она самая человечная и, пожалуй, горькая. Он писал ее, когда смерть подошла к нему так же близко, как к принцессе в последнем акте, – и, может быть, поэтому сказка получилась такой серьезной. Она, в общем, как раз о безумии, о необходимости браться за безнадежные затеи, потому что без этого человек превращается в скотину; а взявшись за нечто великое и по определению неисполнимое, глядишь, и зверь сделается человеком, – и именно в этом пророческий смысл «Чуда». Так что Алексей Иващенко – изобретатель и продюсер всей этой затеи – выбрал пьесу правильно.
И вот что поразительно: я отлично вижу все пороки постановки, актерские недоработки и режиссерские излишества. Даже пятнадцать дополнительных номеров, специально сочиненных Юлием Кимом и Геннадием Гладковым для новой версии «Чуда», пока выделяются на ткани спектакля яркими, но слишком новыми заплатами. Все так. Но эти два с половиной часа я сижу с мокрыми глазами, и все вокруг тоже, хотя это, в общем, не принято. И плачем мы все отнюдь не по нашей молодости, когда смотрели захаровское «Чудо», – нет, это они, новые, так сделали, что шварцевский текст заиграл иными красками.
Это чудо сделал вихреобразный македонец Иван Поповски, лучший, вероятно, ученик Петра Фоменко, насытивший спектакль таким количеством больших и малых изобретений, намеков, лейтмотивов, хулиганских выходок и блестящих решений, что оторваться от происходящего в самом деле невозможно. Я давно не видел в театре более универсальной, яркой, символической и притом экономной декорации, нежели построенный Ларисой Ломакиной полукруглый дворец, он же постоялый двор, он же трактир. Играющий прямо на сцене, на верхней площадке, оркестр под управлением Армена Погосяна ведет живой диалог с исполнителями и залом.
Кому особенно низкий поклон, так это Киму и Гладкову, сумевшим вернуться к прежней работе тридцать лет спустя. По меньшей мере три новых номера – особенно праздничная ария Короля с грандиозным танцем в постановке Олега Глушкова – не только не уступают прежним хитам, а, пожалуй, и превосходят их. Ким и Гладков с блеском доказали, что художник не зависит от времени и среды: они и в семидесятые выкладывались по полной, и в десятые отвязываются без оглядки на конъюнктуру. Разумеется, они стали грустнее, элегичнее, даже и трагичнее временами. Но, братцы, ведь и «Чудо» далеко не комедия. Это уж скорей драма – и потому при переносе ее на сцену музыкального театра требовался особый такт. Смогли.
Вот это «можем!» переполняет зрителя нового «Обыкновенного чуда» так же, как переполняло оно первых зрителей «Норд-Оста». И чудо делается голыми руками, без гигантских вложений и сверхъестественных спецэффектов.
Ради этого чуда я уже два раза пробивался на Дубровку – один раз сам, другой с детьми. И еще пробьюсь, как когда-то на «Норд-Ост».
