Михаил Веллер: Окружение Путина находится в положении обезьяны...

О растерянности Путина, годе литературы и угрозе конвульсивного воровства Sobesednik.ru поговорил с Михаилом Веллером.

Веллер – очень здоровый человек. Из всех известных мне писателей – явно самый здоровый. И не только потому, что держит физическую форму, а потому, что сохраняет здравый смысл, вещь дефицитную в любое время, а сейчас особенно. Поэтому в разговоре он чуждается политкорректности, и мне многое тут придется смягчить. Но я, по крайней мере, эти смягчения обозначу. А перед кем ему стесняться – передо мной, что ли? Так он меня удивил резкими оценками и яркой лексикой еще четверть века назад, шутка ли, когда пришел в «Собеседник» с бутылкой виски пролетом через Москву из Таллина в Копенгаген.

«А дома я в городе, которого нет»

– То, что ты каждый Новый год улетаешь в Таллин на рождественские каникулы, – это значит, что дома ты до сих пор там, а не в Москве?

– Это традиция. А дома я до сих пор в городе Ленинграде, которого не существует, и в СССР, про который написана книжка «Странник и его страна». Больше – нигде.

[:rsame:]

– Грустный ответ.

– Честный. Это не значит, что мне не нравится московская квартира – я пишу там с не меньшей охотой, чем в Таллине. И таллинский дом мне приятен, я как-никак в нем давно живу, и в нем есть некий элемент чуда, потому что строили его пленные немцы в 1949 году. Он младше меня на год. И рассчитывали, что он простоит 20 лет. А он стоит 65. Правда, мы много раз перекрывали ему крышу и меняли обшивку, но стены-то держатся.

– Искандер сказал мне, что настоящие трудности в работе начинаются после 70. Тебя пугает приближение этой ц­ифры?

– Дай Бог дожить еще, успеем испугаться. Нет, пожалуй, труднее всего мне было писать с двадцати до тридцати. Я совершенно не знал, как надо.

– И был, в общем, один.

– Да, некоторое одиночество мне помнится. Тогда вообще не принято было писать рассказы и тем более так, чтоб они были не похожи на все остальные. Я не тусовщик, а из всех редакций доброжелательно выпинывали. Вот и переехал из Питера издаваться в Таллин – без ансамбля.

– Год литературы прошел без литературы, доказывает ли это, что нельзя дышать сероводородом?

– Позволь процитировать тебе мемуары одного врача: что, вам не нравится этот сочный, насыщенный запах прямой кишки? Это вы зрелый рак матки не нюхали! Конец семидесятых – вот было настоящее зловоние. А то, что сейчас, почти кислород. Ты любишь, я знаю, нахваливать семидесятые, когда и Трифонов, и Высоцкий, и Стругацкие, и что угодно. Так вот, Стругацкие в конце семидесятых написали единственную вещь – «Жука в муравейнике», великую, нет слов, но это автоэпитафия. Трифонов не мог опубликовать «Исчезновение», писал его в стол и вскоре умер. Высоцкий умер, Даль пережил его на год. Тарковский, с нечеловеческим трудом сняв «Сталкера», уехал. Молчал – или не печатался – Битов, перестали печатать Окуджаву. Аксенова выдавили. Это были те самые тридцатые годы плюс гниль, а то, что мы имеем сейчас... Во-первых, почти все можно – по крайней мере писать; во-вторых, интернет уничтожил цензуру; в-третьих, если тебе не пишется в этой атмосфере, ты можешь пока ее поменять на другую.

Год литературы, гм… ну, был… и даже я – очень мало склонный к выступлениям на площадях – выступал на Красной площади, непосредственно у Лобного места, и даже кое-какая толпа подтянулась.

[:rsame:]

Что до литературы, ожидания твои не то что завышены, а направлены в другую сторону. Жанры эволюционируют, перемещаются, на первое место выходит нон-фикшен, сейчас нужны просветительские проекты, и зачем, собственно, все время требовать художественной литературы, когда переместилось направление главного удара? У нас история страны толком не написана, 150 лет не было ее систематического изложения, – и потому я горячо приветствую то, что делает Акунин. Пишутся классные биографии. Начинается новая социология, с учетом сегодняшнего уникального опыта. Короче, не беспокойся.

– То, что вы с Акуниным одновременно написали об Орде как о модели Российского государства – это сговор или знак эпохи?

– Да нет, это просто правда, объективная реальность. Московское княжество точнее называть московским улусом Золотой Орды. За два века единства с Ордой Московия усвоила монгольскую модель абсолютизма. Царь – это ведь титул хана на Руси, так Ярослав велел звать еще Батыя, далее и Узбек, и Тохтамыш, все. Потом, к XV веку, Орда стала распадаться, и Иван III иногда начал величать царем себя. А благодаря своей жене Софье Палеолог он обозначил преемство от самодержцев Византии и формально мог объявить Москву Третьим Римом; что и было сделано.

Россия во многом унаследовала привычки и традиции Орды: превратилась в империю, заполняя собою политический вакуум бывших ордынских территорий, завоевывала новые (попробуй вспомнить, кто к нам присоединился мирно и добровольно, кроме разве что запорожцев). Но на этих территориях, как в Орде, сохранялась полная веротерпимость.

[:image:]

Казанское ханство осталось мусульманским, принудительно никого не крестили. Далее: должности вручались как кормления. Вот тебе территория либо отрасль, кормись с нее как можешь. Решения принимаются единолично, авторитаризм полный. Петр попытался это дело реформировать, но реформы получились гибридные: как можно принудить иметь – и высказывать! – собственное мнение людей, в чьей жизни и смерти ты волен?

– Ключевский, кажется, писал: Петр добавил к обязанностям своих подданных обязанность быть свободными...

– Именно так. Европеизированная Россия оставалась ордынской – в том главном смысле, что народ вообще никак не принимал участия в управлении страной.

«Обезьяна не может разжать лапу»

– В этой связи любопытно, как ты относишься к Ленину.

– Человек он был, правду сказать, отвратительный – в том смысле, что ценности человеческой жизни не то что даже не признавал, а просто не понимал. Плюс принципов не имел в принципе, простите за каламбур. Но как политик был гений – почему ж не признать? Политик – это в первую очередь умение добиваться своего. А он добивался. Скажу тебе честно: глядя на масштабы российского воровства, я думаю иногда о том, что черная кожанка и револьвер в деревянной кобуре – хорошие вещи.

– С воровством нельзя справиться ни кожанкой, ни кобурой.

– Можно. Чекисты не воровали. Это было не принято. И другие меру знали. Сейчас, понятное дело, ситуацию уже не отыграешь – подозреваю, что главным содержанием ближайшего времени станет именно конвульсивное воровство, пароксизмы его. Окружение Путина находится в положении обезьяны, которая запустила лапу в выдолбленную тыкву, набрала там орехов, а вытащить сжатый кулак не может. Надо разжать кулак и оставить орехи, а этого она сделать не в состоянии.

[:image:]

– Тебе не кажется, что Путин растерян?

– Естественно, растерян. Все повторяют, что он тактик, а не стратег. А ситуация сейчас такая, что тактикой не отделаешься. Надо думать, что будет дальше. На этот счет у них пока ни конкретных рецептов, ни общих идей. Кроме гайдаровского (не того Гайдара): «Нам бы ночь простоять да день продержаться». Закручивание гаек: от думского бреда до чеченских «пехотинцев Путина», как выразился Кадыров: эта гвардия, «резерв верховного главнокомандования», с готовностью выполнит любой приказ по подавлению любых беспорядков. Они свой нефтезавод заслужили.

Продолжение интервью с Михаилом Веллером читайте на сайте по ЗДЕСЬ.

[:wsame:]