"Юнона и Авось": 30 лет на плаву

Главная легенда Ленкома не обросла ракушками и по сей день актуальна

Главная легенда Ленкома не обросла ракушками и по сей день актуальна.

Было «Слово»

Летом 1981 года вся Москва говорила о новой рок-опере Алексея Рыбникова, которую поставил в Театре Ленинского комсомола Марк Захаров. Ее показали единственный раз перед закрытием сезона, и только с осени начались регулярные показы спектакля, которому суждено было стать главным театральным событием восьмидесятых не только в России, но и в Европе.

Марк Захаров:

– После «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты» – это был первый спектакль, который собирал стадионы, – у нас была амбициозная цель повторить его успех. Сделать еще одну музыкальную драму, современную оперу…

Рыбников после «Хоакина» увлекся литургической музыкой, православными песнопениями, сделал несколько обработок, показал мне. Я стал думать, о чем может быть спектакль, и решил: «Слово о полку Игореве»! Мы предложили Андрею Вознесенскому – он казался нам подходящим человеком именно для этой темы. Но он не захотел работать со «Словом» и предложил свою поэму 70-го года «Авось». Дал мне ее почитать, и я тогда не мог сказать, что сразу загорелся. Но Алексей Рыбников, который прочел всего Вознесенского, начал работу, написал такой музыкальный эскиз и показал мне.

Собралась очень сильная команда: Владимир Васильев, звезда балета Большого театра, был наш хореограф, Шейнцис – художник, Караченцов на роль Резанова и Елена Шанина – Кончита…

Вознесенский, увидев, что получается действительно хороший спектакль, включился в работу, написал специально для спектакля много новых стихов – так, например, «Мы – дети полдорог, нам имя – полдорожье» – это предсмертная ария Резанова.

…В 1981–1982 годах в России случилось идеологическое послабление – первое предвестие скорой перестройки: напечатали притчевого и весьма кусачего «Альтиста Данилова» В. Орлова, стали посмертно печатать Высоцкого и выпускать его диски, послали на Венецианский фестиваль и продали на Запад «Агонию» Климова, снятую и глухо легшую на полку за 7 лет до того, и даже Тарковского выпустили поработать в Италию (а «Сталкер», триумфально принятый в Каннах, хоть и со скрипом, но пролез в советский прокат). Короче, из щелей засквозило, и Вознесенский гениальным своим чутьем угадал: история о дружбе с Америкой нам будет сейчас в жилу. Нет, мы не захватчики Афганистана и не тираны Польши, мы – страна великой культуры, искони желавшая дружбы, и вот у нас даже в крупнейшем театре идет рок-опера о любви русского путешественника к дочери калифорнийского губернатора…

Реальный Резанов ничего общего не имел с тем, которого написал Вознесенский и сыграл Караченцов, – это был хитрый, хоть и просвещенный царедворец, для которого помолвка с дочерью калифорнийского губернатора была еще и выгодной сделкой. Но Вознесенский выдумал своего Резанова и о другом не хотел слышать: «Я хочу – и имею право – думать, что это была любовь! Как бы там ни было, в истории теперь будет так, как мы с Рыбниковым написали, а Захаров поставил».

И с этим не поспоришь: художественная правда выше любой другой.

«Ударник не выдаст военную тайну!»

«Хоакина Мурьету», как известно, сдавали 11 раз – с поправками, сокращениями, обвинениями в двусмысленности и т.д. (больше всего нареканий вызвала песня Шарманщика – «В школе с детства нас учили – нет страны чудесней Чили», которой у Неруды вообще не было – ее целиком вписал расхулиганившийся Павел Грушко).

Еще трудней проходил первый мюзикл Захарова – «Тиль». В то, что «Юнона» выйдет, не верил никто. Елена Шанина – первая и, по общему мнению, лучшая Кончита, добровольно ушедшая из спектакля в 1988 году, объясняла ситуацию просто: «Понимаете, если бы там была только Богоматерь, или только Андреевский флаг на сцене, или только русско-американская любовь – все это по отдельности еще могли бы запретить. Но все вместе производило впечатление такой оглушительной наглости, что, видимо, за авторами кто-то стоял – не могли же они себе это позволить вот так, на ровном месте! Дерзости еще можно что-то противопоставить, но наглости – никогда».

И «Юнона» была принята без единой поправки, с легендарной фразой, которую сказала после просмотра женщина из отдела культуры ЦК: «Особенно удался образ Богоматери» (Женщину с младенцем, как именовалась она в программке, играла Людмила Поргина, жена Караченцова).

Марк Захаров:

– Я до сих пор не могу понять – что это было? Вознесенский после этого сразу сказал: надо ехать в Елоховский собор и ставить свечки Богоматери. Правда, потом спектакль посмотрели другие люди…

Чтобы не делать скандала, нам разрешили играть, но ограниченно и вдалеке от религиозных праздников – дабы не смущать советскую молодежь. А потом случилось второе чудо – в Москву приехал Пьер Карден, и Андрей Вознесенский привез его на «Юнону». Карден влюбился в спектакль и пригласил нас на Елисейские Поля в свой театр. Мы тогда посмеялись. Мы объяснили ему, что никто нас не выпустит. Он сказал: «Это я беру на себя». И действительно, нам разрешили эту поездку. И у меня осталось яркое воспоминание от визита в дом на Лубянке – потому что по мере приближения вылета вдруг начинали появляться препятствия. Например, выдавали паспорта: выдали бас-гитаристу, клавишнику, а ударнику не давали. И я на Лубянке рассказывал, что это надежный человек, что я за него отвечаю, что никаких военных тайн он не знает, а если и знает, то не выдаст и под пытками…

Очень интересный человек меня там принимал, Филипп Денисович Бобков, начальник пятого управления (по работе с диссидентами) – он потом с Гусинским работал. Я запомнил, как он на меня смотрел, у него в глазах была ирония… И он пообещал помогать нам – и действительно, паспорт ударнику выдали тут же, и все было решено.

Мы выступили в Париже, имели огромный успех. Особенно понравилась Елена Шанина, может быть, потому, что здесь, на родине, все внимание было привлечено к Караченцову, его знали и любили. А там она поразила всех, и даже Мирей Матье как-то после спектакля поднялась на сцену вместе с Пьером Карденом и преподнесла ей огромный букет красных роз. Потом Карден устроил нам гастроли в Нью-Йорке, где Караченцова назвали «замечательный бас-баритон», я его потом долго так называл.

Кстати

Караченцов отмечал юбилей на даче

– В день 30-летия «Юноны и  Авось» театр был на гастролях в Санкт-Петербурге, – рассказала нам супруга Николая Караченцова Людмила Поргина. – Там и сыграли юбилейный спектакль. Нас туда никто не позвал. Но зато нам в этот день позвонили все, кто играл и был занят в  спектакле. Не знаю, отмечали ли они по приезде что-то в Москве, но мы юбилей праздновали в узком семейном кругу на даче. Накрыли стол. Были свечи, шампанское.  Кричали «Ура! Ура!» Пели «Аллилуйя любви» с Колей. А когда мы вернулись в город, встретились с друзьями у нас дома. В гости пришли Володя Кузнецов, Боря Чунаев, Стас Житарев – вся Колина гримерка. Захаров не приходил.

Коля держится молодцом. Сейчас собираемся гулять. Мы работаем каждый день, с логопедами занимаемся. А в Центре Дикуля с Колей занимается личный тренер – красивая молодая девушка. Ежедневно по полтора часа. У нас строгий режим, предписанный врачами.

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика