Соседка Ии Саввиной: Когда Ия уехала, я завыла

8 октября – сорок дней, как не стало Ии Саввиной. В селе Дорофеево Костромской области до сих пор ее поминают. Именно в этом отдаленном уголке любимая страной актриса проводила в последние годы все свободное время.

Оборонялись от телевидения

Дорофеево и на карте-то не сразу найдешь – вот Костромская область, сплошная зеленая краска, еле видна дорога-ниточка, а вот и несколько деревень в самой глуши. Несмотря на пугающую карточную отдаленность, добраться туда оказалось нетрудно – до Кинешмы из Москвы идет поезд, а дальше за скромную сумму такси. Дорога неожиданно хорошая – свежий асфальт до соседнего Щелыково, где находится Музей-усадьба Островского, затем несколько километров ровной грунтовки.

Когда-то в Дорофеево было полсотни домов, но после пожара, случившегося несколько лет назад, осталось их семь или восемь, разбросанных без всякой системы. Дом, где жила Ия Сергеевна, я нашла сразу. Он был пуст: муж актрисы Анатолий Васильев и ее сын Сергей уже уехали. Я постучалась в соседний – крепкая изба, в саду аккуратные клумбы и грядки. Хозяйка впустила меня неохотно.

– Вы тоже желтая пресса? К нам тут НТВ приезжало, стали ломиться: «Где Сережа, где Сережа?» – рассказала Валентина Михайловна. – Я говорю: «Уходите, никакого Сережи здесь нет!» Какого им Сережу, это вообще другой дом, чего к нам-то пришли? А она все стучит в окно. Я говорю: «Иди ты на х…!» Позвонила Лене, соседке: приходи помогай, тут у нас телевидение. Лена-то мне и сказала – это же с ними Заира, Севина жена (Заира Мешвелиани – бывшая жена Всеволода Шестакова, отца Сережи. – Ред.). Дед мой вышел, говорит: «Сережи здесь нет». А они показали так, будто это Иечкин дом, а в нем какие-то непонятные люди живут. Какие мы непонятные? Это они – непонятно кто! Я тут родилась, мне этот дом от матери остался. Они нас показали, будто мы тут алкоголики все. А какие мы им алкоголики?!

Действительно, за алкоголичку Валентину Михайловну можно принять только спьяну. Убедившись, что я другая, «хорошая пресса», она оттаяла, налила чаю, принесла чудных конфет и бутерброды. Валентина Михайловна живет здесь только летом, а на зиму уезжает в Москву, как и почти все жители Дорофеево. Местных почти не осталось.

– Об Иечке только хорошее могу сказать. Она со всеми дружила, всем помогала. Золотой человек. Она никогда не была заносчивой: что вот она – артистка, а мы – так. Народу у нее всегда было полно – она накрывала стол, и к ней вся деревня ходила, и из соседних тоже. И Сережу здесь всегда любили. Мы с дедом, когда были помоложе, брали его на рыбалку – идем с ним, а он что видит, сразу о том песню поет.

По грибам к ней все ходили советоваться

– А чем Ия Сергеевна здесь занималась?

– У нее чего только не росло в огороде – огурцы, помидоры, кабачки, чеснока очень много она сажала. Потом у нее уже сил не было, к ней приходили девчонки из соседних деревень помогать, а раньше всё сама. Как-то после операции на глазах ей нельзя было наклоняться, так она ползком, ползком по грядкам – все равно работала. Когда еще могла, ходила за грибами. Иногда идем по лесу, табаком пахнет – значит, Ия здесь ходит. По грибам к ней все ходили советоваться, у нее книжка была такая, где все-все грибы. Принесешь ей гриб, она только посмотрит – и с ходу: «Это олений плютей». И она, кажется, чувствовала себя здесь лучше, чем в Москве. Только в этом году уже ей не помогло… Она и побыла-то всего дней двадцать, а потом ей становилось хуже, хуже, и Анатолий повез ее в город. Только они отъехали, я села на лавку и прямо завыла – и вою, и вою… Как будто чувствовала, что последний раз ее вижу.

В следующем доме живет художник Василий Брычук, тоже москвич. Я застала его за творческим занятием – он мешал цемент у цементовоза.

– Да я-то с Ией не особенно тесно общался, я сам навязываться не люблю. Когда звала, приходил. Но звала часто. Кричит на улице: «Василий! Иди к нам! На много не рассчитывайте, по два шашлыка на рыло!»

– А о чем говорили?

– В основном она говорила. Рассказывала истории из жизни, о театре, о кино. Не любила, когда кто-то поперек начинал говорить, могла и обложить…

Василий и рассказал мне, что тут совсем не глушь. В этом районе дачи у многих артистов – в соседнем Щелыково, например, часто отдыхает актриса Мария Порошина с детьми.

– Тут дом творчества рядом, музей Островского. В нашей деревне тоже много кто жил – вот, к примеру, один таджикский композитор, но у него при пожаре дом сгорел, они уехали. Здесь, – Василий показывает кучу бревен, в которой еще угадываются очертания дома, – жил Кричевский, дядя того Ильи Кричевского, которого во время путча танком задавило. Он как узнал, сразу уехал куда-то, а дом развалился. А сейчас в соседней деревне новые дома строят, тоже москвичи – актеры, журналисты. Вашего брата тут много.

Нашего брата можно понять: чудные леса, воздух такой, что легких не хватает надышаться, народ интеллигентный. Есть тут даже один финн – Якоб (для местных Яша). При любой возможности приезжает сюда из Хельсинки. Его жена Елена, танцовщица ансамбля «Березка» – та самая соседка, которая помогала Валентине Михайловне отбиваться от НТВ, – часто бывала у Саввиной и здесь, и в Москве.

На поминках просила спеть «тру-ля-ля»

– Она никогда не ставила границ и со всеми держалась одинаково – что с народными артистами, что с деревенскими жителями, – говорит Елена. – Не вела себя, как знаменитость, ей неважно было, как она выглядит. Купила себе ватник, и когда Толя ее вез в город, ехала прямо в нем. Толя говорил: «Ия, сейчас нас остановят и подумают, что ты зэчка». А в городе могла на халат надеть шубу и так поехать в театр. Говорила: «Все равно меня везут, а там опять переодеваться». Помогала всем, в долг давала, если просили, всегда. Позвонишь ей, она никогда не скажет, что нет времени, обязательно поговорит.

– Неужели за все время ни разу не было конфликтов?

– Серьезных не было. Хотя идеализировать ее тоже не надо, характер у нее был, она и прикрикнуть могла, и матом послать, если что не по ней. Но если к ней потом придешь – никогда не выгонит и не откажет в помощи. А еще у нее была книга…
– …о грибах.

– Да, точно! А как она читала стихи! Я часто просила ее почитать, только в этом году она сказала: извини, Лена, сил нет. Но она была очень сильной. Никогда не стонала, не жаловалась. Если говорила о здоровье, то спокойно, просто как факт. Хотя боли испытывала страшные.

– Мне говорили, что она дала распоряжение насчет поминок – будто знала…

– Да. Но она не говорила слово «поминки». Она сказала Маше, женщине из соседней деревни, которая ходила ей помогать: «Придут люди, поставь им две бутылки водки, накорми, и пусть песню споют эту, где «тру-ля-ля, тру-ля-ля»». Она ее недавно услышала, и очень ей понравилось.

Поговорив с Еленой, я отправилась с Василием по грибы – они растут там на каждом шагу. И когда мне попался незнакомый гриб, мелькнула невольная мысль: «Надо у Саввиной спросить».