Михаил Сердюков: Чернобыль-86 - вкус красного вина, радиации и здорового пофигизма
Спецкор и ветеран "Собеседника" Михаил Сердюков провел на Чернобыльской АЭС 21 и 22 мая 1986 года. Героем на стал, инвалидом, слава богу, тоже. Однако потери есть...
Спецкор и ветеран "Собеседника" Михаил Сердюков провел на Чернобыльской АЭС 21 и 22 мая 1986 года. Героем на стал, инвалидом, слава богу, тоже. Однако потери есть...
Жену пришлось обмануть
Выписал в редакции командировку в…Молдавию.
- Выпить захотелось? – съязвила Виктория. Тогда все боролись с пьянством и алкоголизмом, даже ЦК КПСС. Впрочем, опыт борьбы с этим злом у моей супруги был значительно больше, чем у перестроечного политбюро. Она знала главное: нельзя перегибать. Поэтому в Молдавию отпустила практически безболезненно.
Я ехал не один, еще Ольга Дмитриева, редактор отдела морали и права «Собеседника». Человек она симпатичный и смелый. Многие по молодости любят рискнуть. Такая болезнь была и у нас с Олей – общая. А вот взгляды на методы защиты от неизбежных радионуклидов – разные. Ольга посоветовалась с врачами. Те ей прямо сказали, что туда не надо. «Рожать еще собираешься?» - поинтересовались люди в белых халатах. «Вы лучше скажите: то надо пить?» Врачи посоветовали хлористый йод – в час по столовой ложке – и снабдил Олю флаконами с этим пойлом.
Альтернатива хлористому йоду
Мне это решительно не понравилось. Бабский вариант. К тому же у меня был свой советчик – Арутюнов Валера. Он трудился в нашей газете и уважал коньяк. «Но тебе надо вино! – выдал он рекомендацию. – Ты теперь, как подводник. Им хотя бы по стакану в день полагается. Дуй к главному, требуй!..»
И я отправился к главному. Владимир Снегирев тоже считался человеком рисковым, однако свой орден за мужество он заслужил в настоящем бою с афганскими моджахедами.
- Зачем? – спросил он.
Поскольку в соседнюю с нами редакцию «Советской культуры» накануне заезжал Егор Кузьмич Лигачев, член всесильного политбюро, которому злая молва приписывала инициативу по уничтожению алкоголя в стране не естественным путем, а варварским. Тут скажу, что Арутюнов свой коньяк – только этот напиток, достаточно дорогой, еще и было можно тогда купить в магазине – переливал в маленькие бутылки из-под модного «Пепси» и прилюдно водружал на рабочий стол, угощая иногда даже главного , которому, как «ветерану войны», в любую минуту мог потребоваться глоток «Чего-нибудь от сердца».
- Нам нужно сухое красное вино, от радиации, - сказал я, глядя прямо в глаза орденоносцу-редактору.
- А-а, - вспомнил Снегирев. – Ну, давай позвоню. Кому?
- В «Елисеевский». Пусть выделят хотя бы ящик.
- На месяц собрались? – съехидничал редактор. – Вы там с людьми поделитесь. И через день – обратно. Нечего лишние дозы хватать…
Это был уже отеческая забота. Письмо составили на официальном бланке, с печатью, и я передал его секретарю директора знаменитого магазина. У того шло совещание, но через несколько минут в редакционную «Волгу» уже грузили две полных коробки вина, коньяк и шампанское. Предлагали и водочки прихватить, но мы не стали наглеть.
В «Елисеевском», как и во многих других хороших местах, любили нашу газету.
В Киеве к нам присоединились Петр Положивец и Геннадий Жаворонков – тоже с вином, и мы отправились на взорвавшуюся АЭС. По дороге – 110 км все-таки – выпили немного. Оля предлагала свой хлористый йод, но мешать мы не стали. А кто смешал, тому поплохело еще по дороге...
Ужин радиоактивной свинкой
В штабе МВД нас тоже приняли, как родных. С пропусками, где написано «ВСЮДУ», мы могли отправляться хоть на крышу злополучного четвертого блока АЭС. Это говорило о том, что в МВД СССР любили «Собеседник» не меньше, чем в «Елисеевском».
На крышу мы не полезли. Пожарных, которые там побывали 26 апреля после 1 часа ночи 53 минут и 50 секунд, когда произошел взрыв, как раз хоронили в Москве. Поэтому мы безропотно переоделись в белые робы, натянули шапочки, респираторы и ходили только с дозиметристами комсоргом АЭС Александром Бочаровым по уцелевшим помещениям станции, теребили разных людей, пытаясь получить ответ на главный вопрос: как такое могло случиться?
Всех, кого встречали, угощали на выбор – хлористым йодом либо вином. А они нас – настоящим чешским пивом – оно, оказывается, входило в паек работающих на станции. Ужинать мы отправились в штаб пожарных. Он расположился в Припяти, совершенно пустом после аварии городе, в здании ПТУ, окруженном тенистыми деревьями и кустами, которые должны были давно уже вырубить по причине «заразной радиоактивности»…Там еще днем часовой из автомата пристрелил забредшую свинку, чтоб не мучилась от «сплошной радиации».
…Жаркое получилось отменное. Мы тоже ели. Сначала, правда, дозиметристы сунули в мясо все свои приборы – ничего, говорят, ну, треснуло в наушниках пару раз…Ерунда! С красным сухим – что надо. Когда вино закончилось, перешли на самогон. Тоже лекарство, еще до аварии был произведен – можно!..
Предсказать последствия пребывания в чернобыльской зоне тогда не мог взять на себя смелость ни один академик. Вернее, один пробовал – академик Валерий Легасов, а затем, ровно в годовщину чернобыльской катастрофы, покончил жизнь самоубийством. В своем завещании он раскритиковал методы, которыми в Советском Союзе решались проблемы ядерной безопасности…
Это будет несколько позже. А пока журналисты каждый день снабжали свои редакции объемными материалами, которые, правда, существенно усыхали под скальпелем-карандашом цензуры. Иногда просто до неузнаваемости. И все-таки мир из советских газет и новостных телепрограмм узнавал, что в Советском Союзе с ядерной бедой непременно справятся, потому как на амбразуру бросилась вся страна. Всех людей из зараженной местности вокруг АЭС давно вывезли, для них теперь строятся новые поселки и даже город… Так что уныния , а тем более паники нет. Советские ж люди! Даже 1 мая продемонстрировали, как всегда, свою солидарность со всем, чем можно. При этом ни одного ребенка, супруги или иного близкого родственника высокопоставленных деятелей Украины на праздничных улицах и площадях Киева давно уже не было. Заботливые папаши и дедушки отправили их куда подальше – от ядерного греха. Конечно, всем было боязно. Кто-то хорохорился, кто-то не очень. Кто-то зарабатывал ордена, новую квартиру, хорошую пенсию – рисковали, но кому-то было, за что, а кто так – от безысходности или сдуру…
Бесстрашный рыбак Губарев
Знаю одного человека, который проявил себя в той обстановке подлинным пофигистом. Владимир Губарев, редактор отдела науки «Правды», не простой журналист – ученый! Когда он узнал, что в Днепре и Припяти намерены потравить всю рыбу, чтобы не заражала людей, он взял у друзей лодку, снасти и каждое утро стал выезжать на рыбалку. Ловил в реке, которую все считали отравленной, карасей, плотву, кажется, даже судака…
После аварии отменно клевало. Он говорил: случилась, конечно, трагедия, но не конец света. Еще неизвестно, от чего умрет людей больше – от настоящего облучения или от ужаса.
- Поэтому я и рыбачу на глаза у всего Киева. И уху варю, прямо на берегу. И ем эту рыбу! Она чистая. Радионуклиды если и попадут в реку, то до рыбы доберутся нескоро, - говорил Губарев. – Вы мне не верите?
- У нас билеты на поезд, - отнекивались мы, - а так бы конечно…
Губарев спас тогда Украину от второй экологической катастрофы. Про его уху прослышал «хозяин» республики – и отменил потраву украинских рек.
Когда я приехал домой, обман мой раскрылся. Жена заплакала: она мечтала о девочке.
- Что мешает?
- Так уродец может родиться, ты же теперь - чернобылец!
Прав оказался Губарев. Радиофобия не просто убивала тогда людей, она не давала возможности многим даже на свет появиться. С тех пор моя жена очень жалеет о моей поездке в Чернобыль. Ведь девочки у нас так и нет…
Читайте также:
Как в бермудском треугольнике "Собеседника" исчезали курьеры, фотографы и прочие работники газеты
