Вера Васильева: Предложили играть труп. Никогда не испытывала более омерзительного ощущения!

Большинство актрис, чей расцвет пришелся на советское время, теперь редко выходят на сцену, хотя мечтать о ней не перестают. Одних не отпускают болезни, другие жалуются на однообразные роли. Вера Васильева – счастливое исключение

Фото:

Большинство актрис, чей расцвет пришелся на советское время, теперь редко выходят на сцену, хотя мечтать о ней не перестают. Одних не отпускают болезни, другие жалуются на однообразные роли. Вера Васильева – счастливое исключение. Кроме Театра сатиры, в котором служит уже 65-й год, она играет еще в трех: Малом, им. Образцова и «Модерне». Причем все эти роли, можно сказать, бенефисные.

От горя написала мемуары

– Вера Кузьминична, вам везет или знаете секрет творческого долголетия?

– У меня, наверное, добрый ангел-хранитель. Потому что все, что со мной происходит – это чудо из чудес. Это не правило. Это чудо. Плюс какую-то долю душевной готовности я в свою судьбу, конечно, привнесла. Всю жизнь мечтала о драматических, лирических ролях. Сыграть их в нашем театре почти невозможно. Поэтому еще в молодости, в 1953 году, уже работая в московском Театре сатиры, я написала в Брянский драматический театр письмо: «У вас идет спектакль «Дженни Герхард» по Драйзеру. Я мечтаю сыграть эту роль. Не претендую ни на что. Позвольте раза три сыграть, чтобы я почувствовала, могу или нет…» Они согласились, и я, совсем неопытная артистка, поехала.

– Не такая и неопытная. К тому времени «Сказание о земле Сибирской» и «Свадьба с приданым» уже вышли.

– Да, эти два фильма сделали меня популярной артисткой. Благодаря им мое имя было известно и публике, и руководству Брянского театра, которое, наверное, надеялось с моей помощью еще и повысить кассовые сборы… Я приехала в Брянск подготовленной, выучив роль и чувствуя ее. Теперь такого письма не напишешь…

К сожалению, естественно, что с возрастом роли исчезают. Это драматическая сторона жизни любой актрисы – и известной, и неизвестной. То есть роли, то их потом нет. Я пережила такой период, когда мне было лет 50. В театре появлялись малоинтересные роли. Или ничего не появлялось.

В кино я тоже не снималась. Иногда предлагали сыграть какую-нибудь бабушку, которая пришла из магазина, сварила щи и ждет внуков. Но это же не роль, не высказывание души. Тогда я решила написать мемуары. Не потому, что мне хотелось писать. Я безумно страдала, что не играю, и просто выплеснула свое горе. Даже не знала, будут печатать или не будут. По счастью, рукопись попала к редактору Союза театральных деятелей. Ей понравилось, мы обратились в издательство, и книга вышла. Ее трижды переиздавали.

– Мемуары были не единственным спасением. Вы направились в глубинку и стали востребованы там.

– Да, но я не ходила по театрам, никуда не просилась. В случайной поездке в Чебоксары встретила художественного руководителя Тверского драмтеатра Веру Андреевну Ефремову. Мы в поезде разговорились о жизни, она и говорит: «Приезжайте ко мне. У меня ушла актриса, игравшая роль Раневской». И я потом 12 лет играла в «Вишневом саде». Вот что это? В общем счастливый случай, но и моя душевная готовность. Я жила этими мечтами, этими ролями, понятиями о том, что театр может дать зрителю… Обо мне пошла, наверное, какая-то слава. И режиссер Голубицкий из Орла предложил роль Кручининой в «Без вины виноватые». Тоже моя мечта. Кручинину я играла 10 лет.

– И вы, известная актриса, не воспринимали эти командировки как добровольную «ссылку» в провинцию?!

– Да что вы, какая ссылка?! Эти две роли дали мне веру в себя! Я подумала, что, даже если больше ничего не будет, я все-таки сыграла то, о чем мечтала. И твердо почувствовала, что быть актрисой – мое дело. А не то, что я заняла чужое место, играю, а никому от этого радости нет. Я видела слезы, я видела благодарных людей и понимала, что исполнила свою мечту.

– И даже в то время вам не хотелось уйти из Театра сатиры?

– Никогда об этом не думала. Я свой театр люблю. Люблю людей, с которыми здесь работаю. У меня тут были успехи. Если я за целую жизнь сыграла ролей 70, то 20 хороших среди них было точно. Что-то получилось похуже, но мне есть за что благодарить свой театр и не бежать сразу в любой другой.

Пиковая дама – это не умирающая баба-яга

– Сейчас у вас сразу 4 весомых спектакля в разных театрах. Эти роли что-то объединяет?

– Пожалуй, да. На мой взгляд, я реализуюсь в них не только как актриса, но и как человек. Я из тех идеалистов, которые считают: хорошая музыка, хорошая книга, хороший спектакль меняют людей в лучшую сторону. Поэтому я через свои роли бываю проповедником. Это громкое слово, но сейчас объясню, что имею в виду.

Моя «Странная миссис Сэвидж» в Театре кукол им. Образцова отличается от той, которую прекрасно сыграла Вера Марецкая. Там было даже какое-то сатирическое начало. У нас совершенно другой посыл. Мы считаем: мир стал таким жестоким, что, если появляется добрый человек, который хочет помочь другим и отдать им все, что у него есть, люди воспринимают его как чудака. Я, может быть, огрубляю, но наш спектакль – религиозная проповедь добра. По подаркам и письмам, получаемым от зрителей, могу сделать вывод, что она доходит до публики. Этим спектаклем, надеюсь, много хорошего делаю для человеческих душ.

Другая роль, тоже желанная и любимая, – в спектакле «Однажды в Париже» (театр «Модерн»). Я играю актрису, которая попала в катастрофу и не может больше выходить на сцену театра, где прожила всю жизнь. Не делаю свою героиню идеальной. Она, наоборот, продукт закулисья. В ней есть и самомнение, и одиночество, и никому ненужность, и в то же время попытка сохранить все это – в общем, то, что испытывает почти каждая актриса, когда ее никто нигде не хочет. А она еще живая, в ней еще все живет – и чувства, и желания, и вера, что она еще многое может и дождется чего-то...

Роль, я бы сказала, автобиографическая. Просто мне повезло, и я играю. А могло бы не повезти.

– Зато на Пиковую даму, которую играете в Малом театре, вы не похожи совсем.

– Эта роль – совершенная неожиданность. Однажды мы вместе с Элиной Быстрицкой записывали на радио спектакль. Драматический этюд о двух матерях (одна – со стороны Германии, другая – со стороны СССР), которые потеряли своих сыновей. Иногда мы останавливали запись и говорили: «Сейчас мы вытрем слезы и продолжим». То есть мы и как актрисы, и как люди почувствовали друг друга. И с чувством симпатии расстались. Надолго. Потому что в Москве некогда кого-нибудь видеть…

А потом Элина, для которой в Малом ставили «Пиковую даму», по своим обстоятельствам попросила отпуск. И чтобы спектакль вышел, предложила ввести меня на замену. Я предположила: раз это делалось для Быстрицкой, значит, Пиковая дама будет не только бабой-ягой, которая умирает. Это еще будет и женщина, которая прожила великолепную жизнь и стала в старости, может, капризной. Может быть, злой. Но главное, одинокой. А так как у меня возраст такой же, как у графини (даже чуть больше – мне 87 лет, а ей 80), то, естественно, я тоже думаю о жизни. У меня год назад умер муж (актер Владимир Ушаков. – Ред.), и я знаю, что это такое – быть больным и...

– Никому не нужным?

– Не могу сказать «никому не нужным» – он был нужен мне. И всем тем, кто его любил. Слава Богу, он был не капризным, а благодарным. Но это мне Бог послал благодарного мужа. А бывают люди, которые умирают долгие годы и становятся завистливыми, начинают говорить: «Вот ты видишь жизнь, а я сижу здесь прикованный…» Это все те мысли, которые бывают в старости. Мне показалось, что эту тему тоже можно поднять в спектакле.

И еще одна сторона Пиковой дамы мне показалась очень интересной. Часто о людях думают по тому внешнему клише, которое о них есть. Допустим, обо мне думают: такая благополучная, разумная, скромная, тихая Верочка Васильева. А кто знает, что я чувствовала за всю свою жизнь? Никто. Есть тайны, которые не раскрываются. Это сейчас модно – продавать откровения. Мол, любила, разошлась, бросила…

Я этого не люблю и никогда от меня вы подобного не услышите. Но это не значит, что моя жизнь была гладенькой. Она не была гладенькой, как и у каждого… Поэтому мне показалось, что страстная любовь графини к графу Сен-Жермену в прошлом и (по тексту) настоящем – это тоже очень интересная сторона ее душевной жизни. Даже в старости мы не теряем ничего, что было в молодости. Мы так же любим, страдаем, помним… Только ум подсказывает, что не надо трубить об этом.

– И наконец новый спектакль «Реквием по Радамесу» в родном Театре сатиры. Что называется, дождались?

– С «Реквиемом» тоже все не просто. Шура, то есть Александр Анатольевич Ширвиндт, как-то пригласил к себе нас с Олей Аросевой (мы с ней вместе учились в театральном училище и вместе благополучно прожили в театре жизнь). Он сказал, что хотел бы найти пьесу для нас двоих. Оля предложила обратиться к Виктюку как человеку талантливому, который может что-то изобрести. Виктюк привез пьесу на трех женщин.

Я, по правде говоря, была уверена, что две знаменитые певицы, которые есть в пьесе, – это я и Оля. А третью героиню, которая хотела быть артисткой, но не стала ею, даже не заметила. Героиня не звезда, слов мало. Но потом мне сказали, что певиц сыграют Елена Образцова и Оля Аросева, а ту, у которой почти нет сцен, – я. «Большое спасибо, – сказала я. – Но эту роль играть не буду, потому что ее просто нет». После этого ко мне подошли Александр Анатольевич с директором театра и предложили прочитать эту пьесу внимательно еще раз. Я поняла, что у героини интересная судьба. Она не выписана богато, но очень близка мне. Роман Виктюк пообещал: все то, что есть в биографии героини, будет видно на сцене. Я поверила ему и согласилась.

Репетировала с надеждой, но и большими трудностями. Роман Григорьевич – очень своеобразный режиссер. У меня всегда был ход играть от души, реалистично. А здесь – и мистика, и формализм, и какие-то непривычные и не вполне органичные для меня вещи… Я многое преодолевала.

– Не пытались переделать Виктюка?

– Нет, это невозможно. Однажды он попытался совсем переделать меня. Но меня переделать тоже невозможно. Ни о чем не договариваясь, мы внутренне нашли компромисс. Мне понравилась в Виктюке его детская восторженность. Да, гнев у него бывает сильный и даже очень неприятный. Но то, как он сам отдается чувству любви, восторга перед искусством, дорогого стоит.

Очень благодарна Роману Григорьевичу за полную непривычность моего существования на сцене. Это еще один опыт. Мгновения я бываю счастлива в этом спектакле и очень люблю своих партнерш.

Предложили сыграть труп

– Были избалованы мужским вниманием?

– До замужества – да. А потом внимания не было никакого. Может, кто-то мне и симпатизировал, но мы были настолько счастливой парой, что я не давала повода быть более активным.

– Отсутствие детей не мешало вашей семейной жизни?

– Нет. Я очень любила театр. Если бы появился ребенок, я бы думала: как он, что с ним? А так оставалась свободной от всяких обязанностей. Жила так: есть роль – я ее люблю, проживаю жизнь и чувства героини. Мне этого было достаточно. А муж очень понимал меня.

– Может, в его уходе и кроется причина того, что так много работаете? Стремитесь реже бывать дома одна.

– Конечно. Если бы не было работы, мне бы сейчас было очень тяжело. Но я бы, наверное, стала писать о самочувствии. Что такое старость, одиночество? Это была бы моя отдушина.

– Старость тяготит вас?

– Пока нет, потому что я ее не чувствую. Но понимаю, сколько мне лет. Во-первых, вижу лицо. Оно немолодое. Во-вторых, не могу ходить пешком столько, сколько любила раньше. Физически я ощущаю возраст, но душой – нет. Мне интересно прийти в театр, привести себя в порядок, купить какое-нибудь красивое платье. Я люблю ездить отдыхать за границу. Я бы сказала, что сейчас живу даже активнее. Просто раньше я была беднее, а сейчас возможностей стало больше. У меня нет машины, нет дачи, и я могу себе позволить уехать, куда захочу, и не отказываю себе, если чего-то хочется.

– К вам почему-то не прилипают жеманность, звездность, в разной степени свойственные всем артисткам.

– Я живу своими понятиями, которые у меня возникли еще в молодости, после прочтения хороших романов. Я обожала Лизу в «Дворянском гнезде», Татьяну в «Евгении Онегине». Они такие возвышенные… Я даже часто говорила: «Я не живу в вашем XX веке. Я живу в XIX». Я действительно живу по понятиям того времени. Живу легко, не притворяюсь. Я в ладу с собой. Никому не желала зла. Даже не могу понять, как это можно… Если я чувствовала, что кому-то неприятна, просто отходила, ничего не выясняла. Меня с этими людьми не было.

– А еще вы очень спокойны. Хотя профессия предполагает подвижную психику.

– Я правда на вид спокойна. Не помню случая, чтобы сказала что-то резкое… Хотя недавно вспылила. Мне предложили один сериал: всего 11 серий, а в каждой из них – известная актриса, для которой написан свой сюжет. Начинаю читать: «Комната. Сидит старая женщина, наклонила голову над столом. На столе – лужа крови…» Оказывается, это труп! (Смеется.) Вот этот труп мне и предложили играть! Затем начинается расследование. Кто-то вспоминает: «Она заходила недавно ко мне в парикмахерскую». Зрители видят, как я вошла и сказала «Здравствуйте!» Другая соседка говорит, что в день трагедии я шла с сумкой. Значит, я иду с сумкой…

Такая предполагалась серия для звезды. Я рассвирепела, что редко бывает со мной. Как же надо не уважать актрису – не безработную, а занятую в прекрасных спектаклях, чтобы предложить ей такую гадость! Позвонила тому, кто прислал сценарий: «Это вы предложили мне сыграть труп?» «Да», – ответила женщина. «Более омерзительного ощущения я в своей жизни не испытывала. Желаю вам всего хорошего», – сказала я и повесила трубку. Я была возмущена.

Вообще, по состоянию души я уравновешенна. Но иногда все-таки эмоционально поддаюсь печали. Порой даже думаю: «Все ли я смогу пережить?» Кое-что, кажется, и не смогу. Меня как-то спросили об отношении к самоубийству… Я допускаю такую мысль. Но счастлива за каждый прожитый день своей жизни и благодарю судьбу за это.

Читайте также

Вера Васильева оправилась от смерти мужа
Вера Васильева завещала наследство приемной дочери

Рубрика: Шоу-бизнес

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика