5 самых скандальных мемуаров Советской эпохи

17 ноября 1887 года родился Павел Дмитриевич Мальков — матрос Балтфлота, а впоследствии волею судьбы – комендант Смольного и Московского Кремля в первые годы революции и автор неоднозначных воспоминаний о тех годах. Мы вспомнили 5 самых скандальных мемуаров Советской эпохи.

1. Павел Мальков, «Записки коменданта Кремля»

Книга эта была написана в 1959 году, и споры среди историков идут в основном о том, считать ли её документом эпохи, которая в ней описана — а это первые годы революционной России — или документом того времени, в которое она была создана. В книге практически не упоминается Сталин — ни дурным словом, ни добрым; Троцкий и прочие уклонисты упомянуты, но впроброс и скорее с негативным оттенком — вплоть до того, что внешне выглядели они якобы отталкивающе. Такой вот классицизм по-большевистски.

В то же время достаточно ярко выписаны образы «старых большевиков», в том числе непосредственных организаторов Октябрьской революции, многие из которых (как и сам Мальков) в сталинские годы были репрессированы и чья реабилитация состоялась всего за несколько лет до написания книги. Не обошлось, конечно, и без некоторой героизации — чего стоит эпизод, когда Дзержинский, взятый в заложники заговорщиками-эсерами и выведенный из себя их насмешками над Лениным, кричит одному из них: «Дайте мне ваш револьвер, чтобы я мог застрелить вас!»

В некоторых аспектах, правда, воспоминания Павла Дмитриевича оставляют больше вопросов. Это касается почти всех "горячих", боевых эпизодов тех лет вроде уже упомянутого левоэсеровского мятежа или, например, покушения Фанни Каплан, смертный приговор которой привел в исполнение именно Мальков. Эта часть книги написана эмоционально, а потому очень сбивчиво, путано и малоинформативно. И следствие, и приговор Каплан имели много общего с "революционной справедливостью", как тогда её понимали, и мало общего с правосудием. Неудивительно поэтому, что покушение на Ленина сегодня многие, не удовлетворенные официальной версией, считают провокацией (о загадках этого преступления читайте здесь).

2. Михаил Зощенко, «Перед восходом солнца»

Повесть, в которой Зощенко макисмально откровенно пытается исследовать причины своей неизбывной меланхолии при помощи психоанализа и добирается до самых ранних, детских воспоминаний, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Потом писателю припомнили, конечно, и сатирические произведения, изобличавшие нэпманов (а не советских людей, но разбираться товарищу Жданову было недосуг). Однако травля писателя началась с повести, опубликованной частично в 1943 году и сразу подвергшейся запрету.

Зощенко ставили в вину ни много ни мало то, что он смеет исследовать движения собственной души, во-первых, в то время, когда советский народ сражается на полях Великой Отечественной, а во-вторых, как бы «на фоне» революции. Искренность и гуманизм всё тот же товарищ Жданов в своём легендарном докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград» трактовал однозначно: «Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку».

До конца жизни Зощенко, оболганному и облитому грязью, приходилось перебиваться переводами. Однажды он с грустью рассказал зашедшему в гости Леониду Утёсову, что даже старые друзья начали сторониться его, как чумного: «Когда я встречаю знакомых на улице, некоторые из них проходят мимо меня и разглядывают вывески на Невском так внимательно, будто видят их впервые...»

3. Георгий Жуков, «Воспоминания и размышления»

Писатель Виктор Суворов (он же шпион-перебежчик Владимир Резун) значительную часть своего творчества посвятил критике воспоминаний Георгия Жукова. Репутация Суворова, правду сказать, тоже оставляет желать много лучшего, однако нельзя не согласиться с ним в одном: выход новых редакций «Воспоминаний и размышлений» уже после смерти Жукова выглядит по меньшей мере странно.

Дело в том, что удивительным образом поправки, внесённые сперва в брежневских, а затем и горбачёвских лет переиздания «Воспоминаний и размышлений», любопытным образом совпадают с политической конъюнктурой. В первом случае Жуков вдруг «вспомнил», что ездил к замначальника политуправления Южного фронта полковником Леонидом Брежневым — якобы «посоветоваться с ситуацией на фронте». В позднейших же изданиях внезапно обнаружились ранее отсутствовавшие фрагменты, бросающие тень на сталинское руководство в Великую Отечественную.

Противники Суворова объясняют, что как раз отсутствие этих фрагментов было следствием «идеологической» редактуры и что они восстановлены якобы по черновикам из архивов маршала Жукова. Вероятно, это правда; однако в своём первоначальном виде мемуары Жукова, опять-таки, являлись в том числе документом эпохи, в которую были написаны. И как бы там ни было, последующая «редактура» всё же говорит больше не об авторе книги, а как раз о «редакторах».

4. Леонид Брежнев, «Малая земля» — «Возрождение» — «Целина»

Над этой трилогией воспоминаний Леонида Брежнева, конечно, смеялась вся страна. Причём авторами некоторых анекдотов и острот были, говорят, предполагаемые настоящие авторы этих книг — журналисты Анатолий Аграновский, Аркадий Сахнин и Александр Мурзин. Впрочем, западные политики почти всегда пишут свои мемуары именно так: нанимается профессиональный журналист, который в ходе бесед «вытягивает» из героя книги всё, что тот помнит, и пишет связный цельный текст, который и выходит под фамилией заказчика.

Всё так, однако немногим за это дают литературные премии. Уинстон Черчилль, ставший нобелевским лауреатом за свои воспоминания, всё же много лет работал журналистом и военным корреспондентом. А Брежнев, до того никогда не обнаруживавший художественных талантов, получил в 1980 году Ленинскую премию по литературе и, что называется, «разошёлся»: у него вышло ещё 5 книг воспоминаний — правда, большая часть уже после смерти.

Трилогию проходили в школах и рассылали по библиотекам всего мира в переводах — но всего несколько лет. С наступлением «перестройки» произведения генсека были изъяты отовсюду и списаны в макулатуру. Это, к слову, затрудняет их переоценку сегодня: если и в самом деле книги написаны журналистами «Известий», возможно, они не так уж плохи — Аграновский, Сахнин и Мурзин были замечательными мастерами слова.

5. Валентин Катаев, «Алмазный мой венец»

Жанр этой необычной книги — «роман-загадка», «роман с ключом», «роман-кроссворд». Сам писатель говорил: «Умоляю не воспринимать мою работу как мемуары. Терпеть не могу мемуаров. Это "свободный полёт фантазии, основанный на истинных происшествиях"». Однако для целого поколения советских читателей книга стала откровением и на годы до «перестройки» практически единственным источником сведений о многих талантливых писателях-современниках Катаева.

Принято, тем не менее, считать, что эта книга до сих пор остаётся не вполне «расшифрованной». Известно, что описываемые в ней события имеют тесную связь с событиями литературной жизни Советского Союза 1920-х годов. Главные герои тех событий спрятаны под «масками»-псевдонимами. В персонаже по имени Командор угадывается Владимир Маяковский, «вратарь» — это легендарный Алексей Хомич, а «брат» — это, конечно, родной брат Валентина Катаева, соавтор Ильи Ильфа Евгений Петров.

Не будучи по мнению автора, как мы помним, мемуарами, книга не избежала традиционных упрёков в адрес мемуаристики: якобы автор пересказывает с завистью и «восторгом перед славой и сладкой жизнью» сплетни полувековой давности. Впрочем, этому типично совковому упрёку едва ли стоит что-либо противопоставлять. Ведь с тех пор до читателя добрались и другие мемуары той эпохи, хотя бы даже воспоминания Анатолия Мариенгофа, из которых видно, что сладость той жизни, которую вели литераторы молодой Советской России, придавало в первую очередь творчество, а буйные загулы сменялись в ней периодом, когда за неимением дров приходилось топить печь-буржуйку тиражом собственной книги.

Скандальные мемуары об Андрее Миронове оказались проплаченными