Социолог: С 2014 года люди стали бояться отвечать честно

Социолог объяснил Sobesednik.ru страх россиян отвечать на вопросы анкет и секретность данных социологических центров

Фото: Опросы россиян // Стоп-кадр YouTube

Социолог объяснил Sobesednik.ru страх россиян отвечать на вопросы анкет и секретность данных социологических центров.

Ранее Sobesednik.ru писал о том, что рейтинг поддержки Путина в России составляет 81%. Об этом свидетельствуют данные «Левада-центра». В то же время 77% россиян высказались за участие женщин в политике государства. Однако также социологи «Левада-центра» предсказали серьезный рост политических и социальных протестов в России в связи с экономическим кризисом.

Sobesednik.ru обсудил с известным российским социологом Сергеем Белановским, стоит ли верить ответам респондентов, какие возрастные группы критикуют российскую власть больше всего и почему данные исследований околокремлевских социологических центров держат в строгом секрете.

— Массовые опросы населения в России начались где-то в 1989 году. Ранее их запрещали. Людям было интересно. Процент отказов был низким, может быть 20%, а 80% охотно отвечали на вопросы. Я имею в виду поквартирные опросы. Потом это доверие стало падать, и уже лет через десять доля готовых отвечать на вопросы анкеты сократилась до 20–25%.

Где-то в 2002 году цифра в 20% стабилизировалась. То есть эту долю маршрутным способом опросить удается. Я думаю, что некоторыми социальными методами можно было бы поднять до 30%. Например, подарками. Но это затратно, и этого никто не делал. Вообще социологи не афишируют эту цифру, но реально опрашивается всего навсего около 20% населения.

— Почему так мало?

— Там разные варианты. Кого-то дома не застали, есть понятие «респондент вне квоты». Допустим, женщин и мужчин должно быть поровну. А женщины чаще сидят дома. Бывает, что когда сделали контрольный подсчет после проведения половины опросов, оказывается, что женщин уже не 50%, а целых 60%. Значит, надо целевым образом добирать мужчин.

— Вернемся к процентам то есть выводы социологи делают, основываясь на мнении лишь 20% от всего населения России?

— Если говорить о России в целом, то да. С такой проблемой социологи на западе столкнулись раньше нас и стали искать пути выхода. Там стали все чаще использовать телефонные опросы. Хотя тут есть своя специфика: в телефонный опрос больше 30 вопросов не вставишь, а в квартирном обычно 50. Тем не менее, число готовых отвечать на вопросы социологов выросло до 30%. Тоже до 50%, конечно, далеко.

— А в Москве есть какая-то специфика проведения социологических опросов?

— В Москве, по общему мнению социологов, опрашивать по квартирам вообще бесполезно. Никто дверь не открывает. Я думаю, что меньше 10% в Москве и в Санкт-Петербурге готовы сотрудничать с социологами. В деревне, наоборот, сотрудничают охотно. Большие и малые города в середине где-то.

Если говорить о Москве, то здесь точно надо использовать «телефонник». По квартирам ходить — оказывается настолько маленькая выборка, что толку от этого довольно мало.

Кто не боится говорить

— Скажите, а вы замечали, что люди стали бояться отвечать на вопросы социологов то, что думают?

— До самого последнего времени у меня не было ощущения, что люди боятся. И результаты психологических тестов подтверждали, что особого страха, как в советское время, не было. Начиная с 2014 года, может быть чуть позже, я заметил, что есть очень значительная часть населения, которая побаивается давать честные ответы.

[:image:]

Тут еще вопрос в том, что такое честный ответ. Надо говорить в терминах «правильный», «какой должен быть». Ну кто у нас президент? Путин. Ты его уважаешь? Конечно, уважаю. Вот так.

Причин этому несколько: Путин очень долго находится у власти, альтернатив ему нету, люди к нему привыкли. Это, как написано в учебниках по рекламе, если продукт привычного для нас качества, вот его и берут. Это сила бренда. Но несомненно, у людей появился и страх.

— А люди какого возраста в основном боятся отвечать «неправильно»?

— Страх появился у людей в возрастном диапазоне от 30 до 65 лет. Это как раз то поколение, которое еще как-то связано с советской эпохой.

— Пенсионеры в основном не боятся? Как бы вы охарактеризовали категорию людей после 65 с социологической точки зрения?

— Люди старше 65 лет — люди немножко другие. Они помнят войну и первые послевоенные годы, когда жизнь была очень трудной. Эти люди знают, какой ценой досталась победа. Эти люди с энтузиазмом воспринимают лозунг «Россия встает с колен». У них отношение: Путин молодец.

— А если говорить о категории, которую вы изначально назвали?

— А люди от 30 до 65 лет — это люди поздней советской эпохи. У них есть какая-то социальная память, но послевоенную эпоху они уже не застали. Страх перед социологами этого поколения похож на страх времен брежневского советского периода. Тогда особо никого не репрессировали, но выступать с политическими лозунгами — лучше не надо, а то тронут очень сильно. Этот страх восстановился в этом поколении. А молодежь советское время уже не помнит — условно до 30 лет. Здесь огромную роль, на мой взгляд, сыграли социальные сети, планшеты и так далее. Даже не первая волна компьютеризации.

У людей произошел резкий психологический перелом. В соцсетях ведь что только не пишут. И никого за это не хватают, не трогают. Ну иногда власть рычит, закрывают несколько сайтов. Это мелочь. К тому же политика становится все меньше интересна людям. Все больше про личную жизнь пишут. Поэтому среди молодежи страха я не видел совсем. Скептическое отношение к власти высказывается довольно свободно. Тем более в связи с падением курса рубля, ценами в магазинах, зарплатами. Ругаются ребятки довольно сильно, потому что что-то похожее они десятки раз читали в социальных сетях. Хотя молодежь мало задумывается о политике.

Чем недовольны

— Какие события в политике обычно вызывают у людей наибольшую критику?

— Турция сильно задела. Я даже не ожидал. По опросам ФОМ и ВЦИОМ, за границей отдыхают около 1% населения. Я не ожидал, что закрытие Турции и Египта как курортов заденет молодежь в массовом порядке. Средний возраст очень осторожно высказывается.

— А бывает такое, что люди вообще отказываются говорить на какие-то темы?

— Я не припомню, чтобы говорили «мы не хотели бы отвечать». Среднее поколение дает обтекаемые ответы. Хотя если их «завести», сказать, что перед ними была группа, в которой говорили то-то и то-то, то прорывает. Начинают ругаться. Серьезные перемены происходят в отношении людей к внешней политике. Был «Крым наш», а сейчас довольно типичная фраза: «Ну нельзя же ссориться со всеми вокруг». То есть люди думают, что пора перейти к разрядке международной напряженности.

— Какие еще вопросы вызывают критику у людей?

— Это в основном социально-экономические вопросы. Безусловно, подорожание, снижение зарплат. Массовой безработицы нет, но какой-то ее признак перед людьми маячит.

— Люди, с одной стороны, боятся высказываться, а с другой стороны, выходят на митинги. Как вы это объясните?

— Во-первых, в митингах участвует небольшое число людей. Как правило, это смешные проценты, которые даже ниже уровня округления. Массовые социологические опросы их даже не вылавливают. Во-вторых, социальный протест в каком-то смысле стал уходить из столицы и переходить в провинцию. Однако он изменил свое содержание.

[:image:]

— Что кардинально поменялось?

— В Москве преобладали политические протестные настроения. А в провинции людей не интересует, что творится за пределами их городка. А в городке — это асфальт, мусор, точечная застройка. Кстати, по поводу точечной застройки и в Москве бунтовали. Но это было еще при Лужкове.

— А люди в основном ругают местную или федеральную власть?

— Парадоксальную картину я наблюдал в Ельце [Липецкой области — прим. ред.], когда люди больше доверяли муниципальной власти и меньше — власти федеральной. Говорили, что местная власть делает для города что может, просто у нее нет возможностей. И про региональную власть так говорили. А винили во всем федеральную власть.

— А в других регионах все наоборот?

— В благополучные годы дело обстояло наоборот. Все говорили: Путин молодец, федеральная власть всем рулит, власть старается. Региональную власть мало кто знал. Она была никому не интересна. Да и муниципальная тоже.

— Говоря о российской социологии в целом, что бы вы интересного отметили в ее развитии?

— Никто не ожидал, что социологию до такой степени засекретят. Все данные засекречены. Например, «Фонд общественного мнения» — с точки зрения технологий они работают добросовестно. Мы, как говорится, проверяли. Но у них на сайте вы нигде не найдете, каким образом они опрашивают людей в Москве. Остался только «Левада-центр», но он боится.

— То есть респонденты боятся отвечать, а социологи спрашивать?

— Боятся те социологи, которые независимы от Кремля. У нас единственная серьезная организация такая — это «Левада-центр». Есть две крупных организации, которые работают на Кремль, — ФОМ и ВЦИОМ. Они-то ничего не боятся.

Данные о результатах многих исследований не печатаются. Они засекречены. Каждый центр имеет свой сайт. ВЦИОМ и раньше не публиковал данные в региональном разрезе, а ФОМ был организацией, которая публиковала наиболее полные данные о своих опросах. Потом политика в этом плане изменилась очень резко. На передний план стали выдвигать глупейшие вопросы с картинками. Сайт-то надо чем-то заполнять. Конечно, если поискать, то можно найти то, что они называют политическими и социальными индикаторами. Объем публикуемых индикаторов сократился, в некоторых аспектах перестал быть корректным.

Есть люди, которые по службе получают такую информацию, но они не имеют права ее разглашать. Есть люди, которые работают с государственной статистикой. Она иногда бывает более открытой. Но это экономические данные, и они не совсем сопоставимы с социологическими, — отметил Сергей Белановский в интервью Sobesednik.ru.

[:wsame:]

[:wsame:]

Рубрика: Общество

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика