Ушат грязи для Алексиевич от патриотов "русского мира"

Радость от вручения Нобелевской премии Светлане Алексиевич омрачит делёж этой победы, уверен обозреватель Sobesednik.ru.

Светлана Алексиевич, исследующая в своих книгах травмы советского и постсоветского общества на материале монологов героев-очевидцев, получила Нобелевскую премию по литературе за 2015 год. Следом она ожидаемо получила ушат грязи от людей, называющих себя «патриотами».

Алексиевич родилась на Украине, живёт в Белоруссии, пишет на русском языке. Казалось бы, она готовое воплощение славянского триединства, «русского мира» и общего советского прошлого. Но Алексиевич совсем не в восторге от СССР, не любит Владимира Путина и не поддерживает воссоединение с Крымом и войну с Украиной. Поэтому, конечно, сразу после объявления о присуждении премии Алексиевич многие из этих самых «патриотов» договорились до того, что её наградили за «русофобию» и «ненависть к России».

Но ещё Светлане Алексиевич досталось немало поздравлений от людей, которые видят в её победе торжество совсем другого «русского мира». Речь тоже о едином культурном пространстве с общей историей — пространстве русскоязычной и русской культуры. Однако — о той части этой культуры, которая пытается противостоять шовинизму и агрессии в отношении ближайших соседей, которая не мирится с пренебрежением к их самостоятельности и самобытности, не смотрит на них сверху вниз и не видит в них «подарки Хрущева» или «выдумки австрийского Генерального штаба».

[:wsame:]

Но тут и оказывается: то единственное, что соединяет людей и сплачивает их (и что как раз и исследует Алексиевич) — это общая история страданий и потерь, бед и горя, катаклизмов и репрессий. Поэтому и хочется сказать, что главная и лучшая книга Алексиевич еще не написана. В своих предыдущих книгах она писала о ранах, нанесённых обществу трагедиями по крайней мере двадцатилетней давности. Это история болезни, и мы пока, увы, не даём шанса написать историю выздоровления.

Потому что с тех пор на пространстве, именуемом бывшим Советским Союзом, не произошло ничего. Премия для Алексиевич — в каком-то смысле ответ мира на вопрос о том, что происходит у нас, на пресловутой одной шестой части суши. Здесь все эти годы продолжается процесс то ли распада империи, то ли её реставрации; одно, впрочем, не мешает другому. Происходит всё то же растравление старых ран, и робкие попытки осмысления сменяются очередным топтанием на месте. Все эти годы наш общий мир продолжает рушится. Наше, всех советских и постсоветских людей, общее основание ветшает и осыпается.

Это процесс естественный, однако горько, что взамен почти ничего не строится. Кто-то собирает обломки и пытается их соединить снова, как было — не понимая, что рано или поздно будет под ними погребён. Кто-то надеется смолоть колосса из слоновой кости на муку на прокорм скотине — не представляя, насколько ядовитой окажется эта мертвечина. Вины Светланы Алексиевич в том, что всё происходит именно так, конечно, никакой нет. Это наша вина. Наша вина, что нам пока (вот уже двадцать лет) нечего предложить миру, кроме взгляда в наше пугающее прошлое и нашей национальной истории болезни, описанной Нобелевским лауреатом — 2015.

[:wsame:]

Мы не готовы даже к тому, чтобы воспринять эту историю нашего общего горя в целости. Мы делим её на части и спорим о том, кому досталось больше и несправедливо, а кому — меньше и как будто за дело. Кто был потерпевший, а кто агрессор. Было это избиение или самобичевание.Любая попытка оставить прошлое позади спотыкается о «но...», после которого начинаются новые разборки задним числом и новые кулачные бои после драки.

Алексиевич с её победой тоже уже начали делить. Президент Украины Пётр Порошенко уже поспешил объявить писательницу «украинкой». Часть российской интеллигенции безусловно сочтёт победу живущей в Минске Алексиевич победой русской культуры, потому что она пишет на русском. Но спор о том, «чья» Алексиевич — это по сути спор об авторских правах на нашу общую советскую и постсоветскую — российскую, русскую, украинскую, белорусскую — скорбь. Чем дольше он будет продолжаться, тем меньше шансов, что эта боль когда-нибудь действительно станет историей, прошедшим, прошлым, а мы начнём выздоравливать и приходить в себя.

И тем меньше шансов, что Светлана Алексиевич когда-нибудь сможет рассказать миру историю нашего выздоровления. Это мог бы быть какой-то совершенно новый нарратив, не такой кровавый и скорбный, уже даже не постсоветский, даже в анамнезе не отягощённый нечеловеческими страданиями, выпавшими на долю живущим к западу от линии Керзона в ХХ веке. Но для этого он сперва должен возникнуть в реальности. А мы продолжаем пилить опилки; хороним своих мертвецов снова и снова и усыхаем заживо сами — от неизбывной скорби и просто по логике процесса.

[:wsame:]