Евгений Гришковец: Люди ни черта не понимают, что я так тщательно и продуманно написал

Писатель, драматург, актер Евгений Гришковец еще несколько лет назад был одним из самых популярных российских блоггеров: его дневник в «Живом журнале» читали тысячи людей. Их, возможно, было даже больше, чем читателей его книг, и уж точно больше, чем зрителей, видевших его спектакли. Но ровно три года назад Гришковец закрыл свой журнал и удалился из Всемирной сети. Как ему живется теперь, Евгений рассказал нашему корреспонденту.

Так много в людях злобы

– Вам не кажется, что в XXI веке само назначение дневника изменилось кардинально: раньше его писали для себя, в крайнем случае для близких, теперь же он стал публичным делом?

– Даже человек, писавший дневник с мыслью «не дай бог кто прочтет!», делал это как автор, он все равно отделялся от текста, был персонажем всегда. В «Живой журнал» я пришел по совету друзей, он был тогда, в 2008-м, в новинку еще. К тому же, начав писать в «ЖЖ», я не сразу осознал, что пишу дневник. Я честно сказал, что не знаю, для чего это делаю; хотя мне представлялось это занятным, думал, что отвечу на этот вопрос позже. Но так толком и не смог ответить и сознательно вышел из этого процесса. И тогда все – и фанаты, и друзья, и злопыхатели – в один голос кричали, что я все равно вернусь. Но нет, даже и «ломок» не было, только ощущение такого тревожного состояния, как будто я сегодня что-то важное не сделал. Зато у меня возникла масса свободного времени! Кстати, с тех пор я абсолютно отказался от компьютера. Да, у меня есть какие-то гаджеты, но один я использую в качестве телевизора, а другой – в качестве телефона. У меня даже нет собственного адреса электронной почты.

– Как же появляются ваши записи на сайте odnovremenno?

– Очень просто. Ведь этот сайт не интерактивен: там нет комментариев, мне туда заглядывать даже не нужно. А тексты я пишу от руки и либо передаю, либо диктую по телефону.

– Отсутствие возможности комментариев на новом сайте – это сознательный ход? Связано ли это решение с тем, что несколько последних ваших постов в «ЖЖ» с упоминанием известных публичных персон вызвали очень бурную дискуссию и массу недоброжелательных откликов?

– Да, и с этим тоже, но это не главное. Да, я, может быть, был кому-то нужен, у кого-то возникала привычка раз в два дня читать от меня какую-то заметку, это доставляло ему удовольствие. Но он прочитал и дальше пошел, а я трачу на это свою жизнь! К тому же я вдруг понял, что меня совершенно не интересуют цифры: сколько человек меня читают.

[:image:]

– А сначала интересовали?

– Ну я же живой человек. Когда мне говорили: «Слушай, ты там за неделю стал 115-м, а через неделю ты 28-й, а еще через неделю ты уже в десятке, а потом ты на втором месте, а теперь на третьем…», то мне, конечно, было интересно: кто ж там на первом? Я так много проводил времени в «ЖЖ», популярность росла, и возникло сильное давление, связанное с рекламой. Коллеги-блоггеры говорили мне, что я либо дурак, либо сволочь, потому что подрываю им общий контекст. Либо вообще вру и как-то на самом деле зарабатываю своим дневником. Но самое главное, что я перестал иметь всякое желание видеть реакцию на свои тексты. Потому что чаще всего эта реакция – доброжелательная или наоборот – сообщала, что люди ни черта не понимают или даже вовсе не читают то, что я так тщательно и продуманно написал. И добиться в соцсетях иного отношения к тексту, по моему мнению, невозможно. К ним такое отношение и есть. А я писатель. Я перестал хотеть знать, что в интернете так много дураков, так много в людях беспричинной злобы. В любой другой социальной среде – в семье, на работе, во дворе, в спортзале – человек другой, а здесь он такой: безответственный, глупый, злой.

– Но ведь, даже уйдя из «ЖЖ», вы еще долго выпускали книжки на его основе.

– Да, по итогам каждого года выходила книжка, я убирал только какие-то совсем сиюминутные реплики. И когда эти тексты оказались на бумаге, люди стали их читать, и читать внимательно. Мне приносили потом на подпись книги, в которых была куча подчеркиваний, закладочек, было видно, что человек работал  с ней и жил, то есть прочитал ее так, как я ее писал. И главное, почему я благодарен «ЖЖ», через него я пришел к публицистике. Как только я стал вести дневник, который не предполагает интерактивности, где никто мне не подсказывает тем, не подталкивает и не провоцирует, я стал писать о том, о чем хочу. Во время всех этих майдановских событий, чудовищных баталий на Украине, Олимпиады, выхода блокбастеров отечественных я просто не знал, о чем ведется речь в интернете, я на них не откликался. Ведь когда находишься внутри блого­сферы, то постоянно ощущаешь себя в центре событий. Что ты буквально на Майдане и даже влияешь на происходящее! Но всё это иллюзия. А большинство громких интернет-событий и яйца выеденного не стоят.

Литератор не должен быть просто человеком для читателя

– Если интернет-отклик на ваше творчество вас не интересует, то какой важен?

– Я считаю, что писателю на самом деле не нужно знать этих откликов. Критики в таком виде, которая создавала бы некую плотность воздуха или предлагала некую концепцию и путь, рассматривала его и формулировала недостатки, чего явно недостает литературному и художественному процессу, сейчас нет. Нет таких людей, которые могли бы компетентно высказываться о литературе, а само их присутствие могло бы остановить писателя от написания какой-то мерзости. И не надо мне знать, что думает критика. «Похвалили – рана, обругала какая-то сволочь – тоже рана», как говорит писатель в фильме «Сталкер» Тарковского. Я знаю свое произведение лучше, чем человек, который должен в день прочитать четыре книжки по диагонали. Я же очень медленно пишу. Например, повесть «Непойманный», которая скоро выходит, я начал в сентябре 2011 года, а это совсем небольшое произведение, которое выстроено тщательнейшим образом. Нет в мире человека, который знал бы его лучше меня.

– Но чье-то мнение вас интересует?

– По-чело­вечески – да, как автора – нет. Хотя, конечно, я очень хочу, чтобы на кого-то это производило впечатление. Но то, каким образом люди пишут отклики в «ЖЖ», показывает, насколько они не умеют формулировать свои мысли. Но это ведь и не их задача: человек лечит, или строит, или продает лекарства, он не обязан хорошо формулировать. Но у него тогда не должно быть возможности сообщить мне свое мнение. Ведь почему-то такой человек считает, что ему нужно сказать мне свое мнение, а, например, Бунину, который произвел на него, возможно, большее впечатление, нет. А уж если автор отвечает читателю – всё, весь комплекс впечатлений от книги тут же исчезает и появляются просто человеческие отношения. 

– Писатель спускается со своего олимпа?

– Не обязательно с олимпа. Может, и из преисподней, но точно из какого-то отдельного пространства. Литератор не должен быть просто человеком для читателя, он должен как можно меньше появляться в СМИ и уж точно не комментировать своих произведений. Любой человеческий контакт нарушает эту дистанцию. Дистанция может быть огромной или маленькой, все зависит от того, какую литературу писатель пишет, но она должна быть. Конечно, я и сам ее нарушаю на каких-то автограф-сессиях, мне тоже по-человечески это приятно и хочется увидеться со своими читателями. Но если говорить совсем по большому счету, то этого делать не нужно.

Общение в интернете фиктивно

– Социальные сети многим помогают поддерживать связи с друзьями и знакомыми на расстоянии. У вас ведь тоже география жизни обширная: Кемерово, Калининград, Москва.

– Но и 15–20 лет назад люди общались без всякого интернета, и связи были теснее. Они писали письма. Письмо – это же и усилие (надо сесть и написать), и литературное произведение (в нем должна быть композиция). Письмо шло неделю, и ожидание этой радости было большим. Я об этом говорю в спектакле «Прощание с бумагой». А ежедневное общение в сети все это обесценивает. Сегодня человечество со всеми его соцсетями обожествляет интернет, а он  лишь инструмент, не более того, не надо его наделять другими свойствами. Это как если бы мы завтра стали молиться плоскогубцам или микроскопу.

– Но ведь это просто очень новый инструмент: наиграется человечество – и перестанет обожествлять.

– Будет массовый исход, я об этом сказал давно и продолжаю повторять: общение в интернете фиктивно, ощущение необходимости его фиктивно. Когда, будучи президентом, Дмитрий Медведев очень ратовал за соцсети и интернет, личным примером показывал, что это очень передово, территория истинной свободы и демократии, а одновременно объявляли политику на улучшение демографической ситуации в стране – повышение рождаемости, материнский капитал, – я тогда сказал: «Знаете что, тут надо решить: либо социальные сети и интернет, либо рождаемость!» Потому что это перпендикулярные вещи, из интернета ребенок не родится никогда.

[:image:]

– А у ваших детей – им ведь 18, 10 и 4 года – какие отношения с интернетом? Вы их контролируете?

– Да, конечно. Младшие с этим не соприкасаются, а вот у старшей дочери Наташи был момент несколько лет назад, когда она «залипла» в интернете. Ведь наши дети лишены дворовой жизни, той, которая была у нас. И дело не в интернете, а в том, как мы воспринимаем мир и исходящую от него опасность для наших детей. Мы их возим в школу, они почти не пользуются общественным транспортом, они чувствуют себя неуверенно на улице. Наташа выходила в интернет по договоренности на два часа в сутки, как во двор погулять, но стала зависать подолгу в каком-то ненужном общении. Для нее важным стал мой личный пример. Ведь я не мог ей ничего убедительно сказать, пока она видела, что я ночью и с утра сам сижу перед компьютером, и пальцем тыкаю, и смотрю, что там написали по поводу моего очередного поста в «ЖЖ». Но когда я от этого отказался, то и Наташа оставила для себя интернет только в качестве инструмента. И поскольку она любит не очень обычную музыку, интересуется музыкальным видео в очень определенном направлении, ей нужны контакты с теми людьми разобщенными, которые общаются именно по этому поводу.

Моя шкала всегда была выше

– Но для вас интернет важен: с помощью краудфандинга вы собрали средства уже на видео­версии двух своих спектаклей – «+1» и «Прощание с бумагой»...

– Да, но тут он используется только как инструмент. Я сам туда даже не заглядываю, этим занимаются совсем другие люди. И те люди, которые участвуют в этой истории, понимают, что это просто инструмент. И я не говорю, что он плох – очень хорош. Интернет – выдающееся, колоссальное и мало изученное пока изобретение человечества. Но я прекрасно обхожусь без него.

– Вы пришли в «ЖЖ» уже писателем и драматургом, а многие пришли туда слесарями и врачами, а потом, по моде того времени, выпустили книжки и стали считать себя писателями. Получается, что вы какое-то время стояли на одной шкале измерений?

– Никогда мы не стояли на одной шкале! Моя была всегда существенно выше. Потому что я этим занимаюсь профессионально. Благодаря интернету число графоманов возросло многократно. Как только человек написал какое-то стихотворение или литературный текст, достойный внимания, он выкладывает его туда, ждет отклика от чтения и, не получая его, из нормального человека превращается в несчастного писателя. Одним неосторожным движением.

                                                                                                                                                                                                                                                      Алексеева Екатерина