Владимир Войнович: В 38-м отцу дали понять, что он "расстрельный"

Владимир Войнович рассказал Sobesednik.ru о своём отце, который стал одной из многих жертв сталинских репрессий

Фото: Владимир Войнович // Андрей Струнин / «Собеседник»

Владимир Войнович рассказал Sobesednik.ru о своём отце, который стал одной из многих жертв сталинских репрессий.

Насколько фееричны приключения солдата Ивана Чонкина, героя трилогии Владимира Войновича, настолько же печальной была жизненная история его отца Николая Павловича. И на смешного Чонкина, и на отца Владимира Войновича писали доносы в НКВД.

– Папа родился в 1905 году и, кажется, всю свою взрослую жизнь был журналистом. К тому времени как появился я – в 1932 году, – отец работал ответственным секретарем в «Коммунисте Таджикистана», это была главная газета республики и выходила она в Душанбе, тогда это был Сталинабад. Отец был коммунист и к тому же идеалист – он в коммунизм верил горячо и по-настоящему, как и многие тогда, – рассказывает писатель.

Время доносов

– В 1936 году отца моего взяли в армию на двухмесячную переподготовку. И там как-то вечером, после учений, он и еще двое человек за чаем разговаривали о том о сем. И поскольку все трое были молодые коммунисты, то и говорили о коммунизме – как о замечательном будущем человечества. И один из них, по фамилии Когтев, заговорил о том, что коммунизм в одной отдельно взятой стране все-таки построить нельзя. И мой отец с ним согласился: да, говорит, сначала нужна мировая революция. И ведь так думал и Ленин. Но зато Сталин думал иначе! Поэтому третий участник беседы – его фамилия была Заднев – настрочил донос в НКВД.

Обоих романтиков обвинили в троцкизме. Обоих, разумеется, немедленно выгнали из партии. Того, второго, кто начал злополучный разговор, арестовали сразу. А Николая Войновича для начала с грохотом уволили с работы, написав о нем в «Коммунисте Таджикистана» лживую разгромную статью «Два письма одного двурушника», использовав личные письма Войновича жене, хотя там вообще ничего крамольного про коммунизм не было.

– Папа поехал искать правды в Москву – и в Москве, в Орликовом переулке, он был арестован. То есть он приехал к какому-то товарищу, у него остановился, а товарищ тут же донес в НКВД. Отца схватили, этапировали обратно в Таджикистан и там полтора года, до января 38-го, допрашивали. Оказывается, было состряпано большое дело, следом арестовали еще и главного редактора «Коммуниста Таджикистана» Глуховского. И между прочим, соучастником по делу отца каким-то боком шел и Юлиус Фучик, знаменитый чешский журналист, коммунист и антифашист, написавший «Репортаж с петлей на шее». Глуховскому быстро дали 10 лет лагерей, а Фучику, жившему в Праге, удалось избежать сталинской расправы (он был казнен позже гестапо). Отец, как выяснилось, действительно где-то с ним встречался, когда Фучик приезжал в Ташкент.

Камера №13. Расстрельная

Владимир Войнович потом, много позже, читал дело своего отца, узнавая много подробностей – они жуткие и дикие, но тогда все это было в порядке вещей.

– Я узнал, что допрашивал моего отца какой-то энкавэдэшник, у которого в личном деле было написано: «образование нисшее, три класса» («нисшее» – через букву «с»). И вот этот, с «нисшим», на допросах твердил отцу: вы допустили контрреволюционное, троцкистское, террористическое высказывание о невозможности построения коммунизма. Отец говорил: нет, не допускал, я всего лишь говорил, что его нельзя построить в одной-единственной стране. Тот направлял на отца слепящий свет лампы и снова и снова твердил то же самое: допустил. Отец, почти ослепший от лампы: нет, я говорил другое. И так происходило почти каждый день в течение этих полутора лет. О пытках отец мне не рассказывал. Зато рассказал, как однажды, когда его уводили с допроса, кто-то из конвоиров отчетливо произнес: «Ну что, в 13-ю его?» Это значило расстрел. Все заключенные знали, что в камере №13 расстреливали. Но следователь обронил равнодушно так и с прохладцей: нет, пока в другую. Отца так пугали. Их всех пугали.

И видимо, Николай Войнович все же был бы расстрелян, если бы в 38-м году в НКВД не наступила пересменка палачей.

Отец Владимира Войновича

– Тогда наступил краткий период передышки в истории сталинского террора, – рассказывает Владимир Войнович. – Всеми арестами 37-го руководил нарком Ежов, а в 38-м году было решено, что в работе НКВД имеются некоторые, как тогда говорилось, «перегибы», и руководить организацией начал Лаврентий Берия. И как ни странно, произошло как бы некоторое временное потепление. В январе 38-го года на пленуме ЦК ВКП(б) как раз и было сказано о перегибах в работе НКВД, и это спасло отца. Я думаю, ему повезло, потому как арестован он был до массовых посадок и расстрелов, а осужден в 38-м году, когда как раз начался процесс «разберивания». Тогда некоторых арестантов даже показательно оправдывали. Моему отцу дали, как говорили тогда, «только» пять лет.

После приговора Николая Войновича отправили в лагерь. Он строил Комсомольск-на-Амуре. Жил там, как и другие репрессированные, в очень тяжелых условиях.

– У него была цинга и болезнь пеллагра, которая тоже развивается от недостатка еды и витаминов и внешне похожа на гангрену. А перед самой войной наступило следующее «потепление», и моего отца вдруг оправдали. Моя мать все это время писала письма куда-то там Калинину и потом думала, что это ее письма помогли. А на самом деле нет, конечно, не помогли – тогда жена самого Калинина сидела. Но, так или иначе, в сороковом году пришла бумага, что такого-то Войновича можно, мол, оправдать. Что он допустил «незрелые высказывания», а не «враждебные государству», как в приговоре. Но, несмотря на «оправдание», отца не выпустили, а заставили отсидеть весь срок.

«В вашу партию больше никогда в жизни»

– Мы жили в Ленинабаде, я уже заканчивал первый класс, когда в начале мая 1941 года отец вернулся из лагеря. И поскольку он был оправдан, его вызвал к себе секретарь горкома партии и сказал: «Ну что ж, Николай, ошибки бывают, но ты на партию не обижайся, нельзя сердиться, ты давай-ка возвращайся к нам назад». А отец ему ответил: «В вашу партию? Да больше никогда в жизни». Приходит домой и очень довольный рассказывает моей маме об этом. «Да ты что, с ума сошел?! Тебе мало было пяти лет?!» – Мать решила, что его за эти слова арестуют, и они договорились, что он берет меня и мы уезжаем в Запорожье, где жила отцовская сестра с семьей. Пока мы ездили туда-сюда, наступило 22 июня. Началась война.

Через день Николая Войновича уже взяли в армию. Он, как и многие тогда, прямо из лагеря да на фронт попал. В декабре 41-го Войнович был тяжело ранен. Около года пролежал в госпитале, а потом, как тяжелораненый, был освобожден от дальнейшей службы.

– Когда отец добрался до нас, мы были в Куйбышевской области, в эвакуации. Он работал в деревне, где мы жили, счетоводом, бухгалтером. А когда кончилась война и мы вернулись в Запорожье, папа работал в маленьких газетах на очень скромных должностях – потому что в партию так никогда и не вернулся. Получал очень мало денег. Мы жили очень бедно.

Владимир Войнович рассказал нам, что после лагерей и войны его отец изменился, но не сломался, а скорее закалился в духовном и физическом аскетизме.

– Когда отец вернулся с фронта, я спрашивал его: а сколько ты немцев убил? Он на меня посмотрел так и сказал: «Я не убил ни одного и очень этим доволен». Мне как-то неловко стало. Ну как же так: у всех мальчишек отцы вон сколько немцев поубивали – многие же еще и преувеличивали. К немцам тогда ненависть была очень большая, и без разбору. И только от отца я услышал, что фашисты – да, враги, но не весь немецкий народ – фашисты.

После лагерей и войны отец стал совсем аскетом и считал, что ему ничего в жизни не нужно. Страстно защищал животных и был строгим вегетарианцем. Говорил мне: «Хлеб да вода – молодецкая еда». Учил спать только на твердом и тратить на себя предельный минимум. Когда отец болел и как-то попал в больницу, я пытался привезти ему какую-то еду, но он отказывался: «Мне ничего не надо, здесь кормят прекрасно». Кроме него, так больше никто в больнице не думал.

[:wsame:][:wsame:]

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика