Алексей Гуськов: Здесь я съел волка, а там я – папа римский

Sobesednik.ru поговорил с Алексеем Гуськовым о его работе на Западе, политике в кино и фильме про войну на Украине.

Актера Алексея Гуськова зритель запомнил после того, как 15 лет назад его герой капитан Никита Голощекин загрыз волка в культовом сериале Александра Митты «Граница. Таежный роман». Сегодня, в свои 57, Алексей Геннадьевич очень востребован в Европе. За последние пять лет он сыграл главные роли в трех итальянских, двух немецких и двух французских картинах. Всех его героев объединяет русский характер, который может передать на экране только русский актер.

А еще Гуськов сейчас немножко философ. Пытаясь найти смыслы – в себе, в коллегах, в работе, в жизни, – он задает всем свой излюбленный вопрос: «По поводу чего вы не спите?» С него я и решила начать разговор с актером и кинопродюсером.

Русские понимают сразу, немцы – со второго раза

– Алексей Геннадьевич, по поводу чего не спите вы?

– Я сейчас спрятался, много думаю, много читаю, телевизор выключил, так как со всех каналов льется даже не идеология, а пропаганда. Был период, когда я вообще не мог ничего смотреть и читать. Я просто артист и запоминаю чужие хорошие фразы. В одной книге учитель говорит ученику: «Душа болит». Ученик: «Больное время, больные души, надо лечить время». Учитель: «Надо лечить себя. Если вылечишь себя, вылечится время. Если лечить время, обычно это заканчивалось кровью». Современный вектор не направлен на эту тему, а мне это принципиально тепло и близко, поэтому я спрятался в театре, и там есть всё, что написал Булгаков в «Театральном романе», там есть зона, тебя не касабельная, с момента, когда открылся занавес, до и после антракта, когда существует только пространство зала.

Сейчас все очень упростилось, но я не хочу быть в упрощениях. Устал от святой простоты, не хочу смотреть, видеть, знать. Не люблю простые комедии. Мне ближе юмор Гоголя. Зритель, как и всякий из нас, хочет быть слабым, беззащитным, любимым. Все! Мало кто хочет быть Шварценеггером. Ну разве что минут на 20. А потом любой мужчина желает быть просто слабым, чтобы его кормили, чесали, понимали, выслушивали. Вот это надо дарить сейчас! Не сплю я по этому поводу.

[:wsame:]

– В ноябре выйдут сразу два фильма, где вы сыграли главные роли – «Находка» и «Пингвин нашего времени», где вы выступили еще и продюсером. Что побудило вас взяться за эту черную комедию?

– Мне понравился сценарий Даниэля Ноке – очень интересного молодого немецкого сценариста, из «новой немецкой волны». Конечно, он явно насмотрелся «Фарго» братьев Коэн, не будем скрывать этого. Мне как продюсеру понравилось в сценарии то, что там показано, что русские люди по природе своей пассионарны, все заряжены идеей. У каждого из героев, которые едут в эту тмутаракань на Северный полюс, есть своя определенная идея, которая ими движет: у главной героини Вини в исполнении Луци Хайнце – найти любимого, у жены ее любимого, биатлонистки (Мария Семенова), – провести очередную тренировку и чтобы ее ничто не отвлекало. У моего героя Всеволода Старыча задача – снять кино и послать месседж миру. У всех, кроме героя Юрия Колокольникова, для которого цель одна – заработать денег, в этом проекте есть своя пассионарная идея. И герой Юрия оказывается единственным лузером, остальные получают свое.

[:image:]

По сюжету немецкая певица Виня путешествует по России в поисках своего возлюбленного. По сути своей фильм – их взгляд на нас и наш взгляд на них. Очень интересно было войти в эту историю, потому что там совершенно неожиданное столкновение пространств в кино. Там существует анимация – фильм в фильме, легкое обращение с киноязыком. Картина буквально летит, и полтора часа проходят незаметно. Хотя вообще-то я не люблю картины более 80 минут.

– Вы снимали «Пингвина нашего времени» на Кольском полуострове зимой, когда стояли крепкие морозы. Как вы и немцы перенесли суровый климат?

– Это того стоит! Зимние картины всегда невероятно красивые и диктуют определенные условия работы. Немцы спрашивали: «Где здесь туалет?» Мы отвечали: «Везде!» Работа на Кольском полуострове предполагает определенную дисциплину даже в плане личной безопасности. Если мы говорили надевать термокостюмы и маски во время перемещения на снегоходах и просто во время прогулки, это не значит, что мы шутили. Но немцы не слушали, и мы отправляли их в больницу с отмороженными щеками и пальцами.

[:wsame:]

– Разница менталитетов влияет на работу?

– Они все время едят. Это ужасно. Даже если они не хотят есть, у них должен быть с собой запас еды и они должны его видеть.

– Поселок Териберка стал в последнее время кинематографическим местом. Вы снимали «Пингвина» до «Левиафана»?

– Звягинцев снимал осенью, а мы – зимой. Он закончил в ноябре, а мы как раз приехали готовиться. На Кольском полуострове снимались не только наши фильмы, но и «Перевал Дятлова». Этот регион стал по-настоящему кинематографическим. Там очень доброжелательные люди, они помогают в организации съемок. Мы в свою очередь хотели показать регион как можно красивее. Мы влюбились в него.

– Вашего героя Старыча жалко. Зачем его нужно было убивать?

– Спасибо, мне приятно, что вам его жалко. Но только ценой собственной смерти можно увеличить кассовые сборы. Половина голливудских героев помирает в конце.

[:image:]

Здесь я съел волка, а там я – папа римский

– Как вы совмещаете профессии актера и продюсера? Нет ли тут внутреннего противоречия?

– Я – просто актер, мои продюсерские работы нечасты и все в основном с трудной судьбой: «4 дня в мае» я начинал снимать в 2005-м, а вышел фильм только в 2010-м, но в России его запретили к показу. Впервые рассказ Андрея Платонова «Возвращение» я прочел в 1997 году, а фильм «Отец» вышел в 2007-м. Сценарий фильма «Мусорщик» Ваня Охлобыстин написал в 1994 году, а сняли мы в 2001-м.

Я долго сижу в сценарии, потому что он – первооснова. Трудно найти идеальную литературу, сюжет. У сценариста – свой фильм, у режиссера – свой, у продюсера – третий, и все эти варианты должны совпасть, притереться. Актер тоже роль видит и понимает, на кого конкретно писали. К примеру, Олег Янковский диаметрально отличался от Олега Даля. Как Де Ниро от Аль Пачино. Актер должен совпасть с ролью. Огромное число актеров остаются актерами одной роли.

Должен сказать честно: я не доволен ни одной из своих работ, кроме мультипликации, хотя там я никого не озвучивал. Искренне говорю: никогда не пересматриваю свои фильмы. Иногда сам себя обманываю – посмотрю кусок, найду ошибку, начинаю анализировать. Я работаю на территории индепендент (независимой), мои фильмы – не артхаус, не мейнстрим, а высказывание по поводу.

[:wsame:]

– Вы недавно прилетели из Италии, вас трудно застать в России. Вам нравится работать на Западе?

– Это неправда, что я там поселился. Семь моих западных картин за последние пять лет – неравноценны. У меня там нет прошлого. Они не знают, что я загрыз волка в «Таежном романе» 15 лет назад. А в России это моя большая проблема – я съел волка на всю страну, перепугав половину женского населения. Если какой-нибудь российский режиссер задумает снять военный фильм, вряд ли он не вспомнит обо мне, не раз примерявшем погоны и форму. Ко мне с разницей в пять дней пришли два сериала: один – про летчиков периода 1942–1943 годов, а второй – про летчиц 1942–1943 годов. А в Европе я сыграл дирижера оркестра, а сейчас и вовсе – папу римского. Вы когда-нибудь в страшном сне могли бы меня представить в сутане и митре после того, как я съел волка?! Нет. А за рубежом мне это предлагают.

[:image:]

– Случалось, что судьба героев отражалась на вашей судьбе?

– Скорее наоборот, моя жизнь повторяется в судьбе моих героев. Роль приходит, проникает в твое нутро, ты что-то туда привносишь. Мой отец – военный, и я провел свое детство в военных городках, оттуда во мне знание, как носить военную форму, что мне пригодилось на съемках «Таежного романа» Александра Митты. Хорошие роли влияют, это совершенно точно.

Недавний пример – я сыграл папу Иоанна Павла Второго до его канонизации. Россия скорее всего не купит этот фильм, так как у нас всего 600 тысяч католиков. Представьте, треть фильма я, курящий человек, появляюсь в белом одеянии, с крестом, перстнем, в митре. Снимали в Ватикане, и на время съемок я перестал курить и употреблять мат в построении фраз. Я еще долго потом держался, на меня личность этого духовного человека произвела сильнейшее впечатление, он действительно проводник Господа, у него была миссия Бога на земле.

– Насколько мне известно, Борис Грачевский предлагал вам роль композитора в своем фильме «Между нот», но вы отказались…

– «Отказались» – слово резкое. Я с Борей в замечательных отношениях, но в тот период был очень занят по времени и не был готов раздвигать свой график. Зачем убиваться?! Да, мне не очень симпатична и интересна эта тема, чем дальше, тем больше я понимаю, что я артист темы, не более… Кризис среднего возраста, бес в ребро, когда хочется поменять жену на более молодую, для меня неактуален. Все уже замечательно снято в фильме Михаила Сегала «Рассказы». Помните, герой Константина Юшкевича говорит своей юной подруге: «Да о чем с тобой трахаться?!»

Не читать запрещенное считалось дурным тоном

– По первому диплому вы инженер-механик. Когда поняли, что это – не ваше?

– Ничего я не понимал, просто время было абсолютно театральное. Как ни странно, во времена тоталитарного режима случается всплеск духовности. Посмотрите на иранское кино, на то, как они складывают драму. На Римском кинофестивале я посмотрел две иранские картины и не понимал, как они это делают. Женщины в этих хиджабах, никакой обнаженки, ничего не видно, но чувственность просто зашкаливает!

[:wsame:]

При всех минусах того времени коммунисты занимались образованием. Не читать запрещенную литературу, не смотреть на Таганке спектакли считалось дурным тоном. Пока я учился в Бауманке, я пересмотрел все спектакли в театрах на Бронной, на Таганке. Начался слом театральной режиссуры, было невероятно интересно, я попал в студенческий театр, попробовал сдать вступительные во МХАТ и поменял профессию, а дальше жалел лет 15.

– Жалели, что стали актером?

– Мое глубокое убеждение, что неспособных людей нет, каждый на что-то годится, что доказывают гении-аутисты, люди с аномалиями. Самое сложное – угадать, твое или нет, самое интересное – развивать свой дар. Тебе тогда много чего неважно. Профессия больше, чем ты сам.

Жалел, потому что пришел в театр поздно, уже был не Ромео и даже не старший брат Ромео, попал в безвременье. Но зато первое образование дало мне возможность совершенно не бояться.

Я очень легко менял театры, у меня их было 11. Это не плюс и не минус, просто не было страха, что я что-то теряю: приходил, получал роли, затем наступал период ожидания, я никогда не ждал, уходил в другой театр.

[:image:]

В кино пришел поздно, когда все погибло, занимался мультипликацией. Актеры часто говорят: «Я боюсь, что мне не будут звонить». А я не боюсь: у меня чаще всего отключен звонок, а незнакомые номера я вообще не беру.

– Вы сейчас преподаете актерское мастерство?

– 12 лет я честно отдал преподаванию, я не видел, как выпускался мой старший сын, потому что не было времени, я не ездил в июне на «Кинотавр», пропускал Новый год, потому что постоянно были сессии. Последний курс как мастер я выпустил в Школе-студии МХАТ в 2008 году.

Потом работал спарринг-партнером с Константином Райкиным – настоящим рыцарем театра, абсолютным фанатиком. Смотрю на него: нимба не хватает и рамочки. Райкин глубоко подходит к педагогике, у него есть стимул: свой театр, школа, зритель. Когда Константин Аркадьевич открыл школу и позвал меня, я отказался, сказал, что спектакль поставить приду, вобью ремесло, а заниматься воспитанием не хочу, за этим идет ответственность, много чего.

Я актер-практик, и мне не хватает терпения. Прихожу на третий курс, на более-менее готовых людей, с нормальной психикой – я ведь могу сказать такое, что человека царапнет надолго.

– Ваши дети пошли по вашим стопам?

– Мы с женой думали, что младший пойдет по этой стезе, а старший займется чем-то другим. Но Дмитрий пошел во ВГИК на продюсерский факультет, а старший, Владимир, стал актером. Работает в Театре Маяковского. У меня еще есть дочь от первого брака. Недавно я стал дедом, внучке два года. Наталья захотела пойти на актерский, я сразу сказал, что могу помочь ей с поступлением, но не собираюсь нести ответственность. В итоге дочка окончила лингвистический. В моей профессии блата однозначно нет, я это знаю на своем примере. Случай – да, но не блат. У меня на кухне был холодильник, протертый несыгранными ролями.

[:wsame:]

– Как это?

– Дети были маленькие, спали, сядешь, бывало, нальешь рюмочку, достанешь огурчик и читаешь Чехова или Шекспира. Не сыграно, никогда не сыграешь, невозможно... Ты не можешь все сыграть. Чехов написал: «Нести свой крест и верить», больше ничего. Бог порой кидает нам подарки, когда мы спим, едим, ленимся, не ждем их.

– Как вы считаете, нужно ли снимать кино о событиях на Украине?

– Мое частное мнение – не нужно. Вы свалитесь в то, что вы не знаете, в собственное мнение, субъективность. Сейчас нет объективности по этому вопросу ни с одной из сторон. Это больная тема. Эти обвинят вас в том, эти – в этом. Документальное кино нужно, художественное – невозможно. Как правило, всё, сию минуту случившееся и шумно вываленное на экран, сваливается в никуда, будто его и не было.

Михаил Ромм свой «Обыкновенный фашизм» снял только через 20 лет после окончания войны. Ничего более мощного перед «Бесславными ублюдками» Тарантино не было. Вспомните его комментарии о фюрере. Он первый нашел верную интонацию против этой мировой боли.

– Может быть, в искусстве политика вообще не нужна?

– К сожалению, мы от политики никуда не уйдем. Весь XX век политизирован, ХХI ему не уступает. Войны уже не глобальные, не за территории, не за хлеб, ни за что.

Надо просто знать, что ты к этому отношения не имеешь, но не втянутым ты быть не можешь, так странно я отвечу. Мы в этом живем. Главное – понимать, по поводу чего ты не спишь.

[:wsame:]