Под крышей Сатиры. Какие тайны хранит кабинет Ширвиндта

Мы побывали в кабинете Ширвиндта в Театре сатиры и увидели уникальную рабоче-личную обстановку актера и режиссера.

[:rsame:]

В кабинет Александра Ширвиндта в Театре сатиры попасть непросто – хотя о встрече «Собеседник» договорился заранее. Сначала «на минуточку» забежала молодая актриса – отпросилась на съемки («кризис, голодная семья, последний шанс заработать»), затем заглянул художник с эскизами, а вышел с новыми идеями. Потом вереницей потянулись технические службы и работники разных мастей. И всё это – под неумолкающие звонки телефонов.

Здесь, как в музее, разбегаются глаза при виде бесчисленных фотографий, фарфоровых статуэток, марионеток (с лицом хозяина кабинета конечно же) и подарков, полученных по самым разным поводам. В присутствии Ширвиндта все «экспонаты» оживают…

«Трубка должна отлежаться»

Главный экспонат у Александра Анатольевича всегда наготове – курительная трубка. Только вместо одной на специальной подставке в углу стола лежит сразу семь штук.

– А почему семь? – задаю вопрос худруку.

[:image:]

– На самом деле их значительно больше, – говорит он вальяжно. – Думаю, штук сто у меня есть, однако никогда их не считал. И если во время уборки, выметая пепел из всех углов квартиры, одну или две трубки отправят в ведро, я, наверное, ничего не замечу. Вообще трубка – вещь серьезная. Ее нельзя чистить сразу после того, как покурил, нельзя сразу же снова раскуривать. Она должна отлежаться. Вот когда-то продавались женские трусы «Неделька»: семь штук, на каждый день. Сегодня одни носишь, завтра другие, чтобы ежедневно не стирать. Если даже трусам дают выдохнуться, то как трубку этого лишать? Поэтому и трубок у меня под рукой всегда семь.

[:rsame:]

«Мучают старушку…»

В 2001 году президент вручил Ольге Аросевой орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Вскоре портрет с их счастливыми лицами появился у Ширвиндта в кабинете над рабочим столом.

– Олечка Аросева для нашего театра была настоящей опорой, – говорит Александр Анатольевич. – В последние месяцы жизни, уже будучи тяжелобольной, она стойко переносила любые трудности. Однажды приехала на спектакль – с порога рассказывает. Поднималась она по ступенькам на служебном входе. Держалась за перила. Вдруг подскакивает мужик. «Ой, надо же, вы Аросева! А что вы тут делаете?» – спрашивает он у артистки. «Да вот, спектакль сегодня играю», – отвечает она. Поклонник с ужасом: «То есть вы до сих пор работаете!» Аросева, не меняя интонации, говорит: «А что еще остается – театр того требует». Мужик поднимает глаза, читает вывеску «Театр сатиры», – и говорит: «Вот суки! Мучают старушку…» И действительно «мучили».

[:image:]

Счастливые лица

В противоположном углу кабинета висит еще один групповой портрет. Легендарный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек в окружении Аросевой, Державина и Ширвиндта, не сумевших в кадре скрыть своего счастья. Счастливые лица артистов вступают в разительный контраст с суровым лицом Мейерхольда.

[:rsame:]

– Своего учителя Валентин Николаевич просто боготворил, – свидетельствует Ширвиндт. – Ссылался на его авторитет, бесконечно цитировал на репетициях и обижался, если к Театру сатиры относились, как к театру второго эшелона. Преданный ученик. Настоящий последователь… У меня с учениками отношения складываются несколько иначе (в труппе 37 моих бывших студентов). Я сижу в кабинете, а этажом ниже находятся гримерные. И там круглые сутки обсуждается политика руководства: «Он совсем обалдел, надо пойти с ним поговорить…» А дальше я спускаюсь вниз готовиться к спектаклю и к ним присоединяюсь: «Он обалдел, сколько можно!» А потом мы (и я, и они) понимаем, что это я и есть. Вот так – выхожу из кабинета и сразу окунаюсь в варильню недовольных руководством. Я недоволен им больше всех. И в этом мое спасение.

[:image:]

«Издеваться над Фонвизиным я не допущу»

Куда ни глянь – всюду раритеты. Даже под потолком притаился безмолвный свидетель прошлого – фарфоровый «сталактит», изображающий сцену из «Ревизора» (легендарная постановка Плучека). Александр Ширвиндт взгромоздил его на шкаф, словно икону-заступ­ницу.

– Все муки Театра сатиры – чтобы было остро, – говорит он. – В «Ревизоре» с помощью фиг в кармане острота достигалась весьма хрестоматийным способом: дескать, царизм получает пощечину. Спектакль не вызвал у цензоров ни малейшего беспокойства. Но были и постановки, которые, к сожалению, чиновники задушили.

[:rsame:]

Например, однажды после седьмого показа «Недоросля» нас вызвали в управление культуры. Замначальника управления был Михаил Шкодин, мой соученик по училищу, который сначала уехал по распределению в тмутаракань, потом вернулся и просился ко мне в Щукинское училище ассистентом, чтобы где-то подработать. Я его взял на дипломный спектакль. Прошло несколько месяцев, он заканючил: «Пару раз не приди, чтобы я сам». Я пару раз не пришел, после чего студенты сказали: «Если он еще раз появится, мы уйдем из училища».

Он ушел из училища и стал замначальника управления культуры Москвы. Мы шли к нему на прием, на обсуждение спектакля «Недоросль» – Плучек, Юлий Ким, я. При нашем появлении он мне шепнул: «Только без «Миши». Он боялся, что я при всех назову его Мишей, а это мне по рангу не положено. Он – большой начальник, а я – мелкий клоун. Во время обсуждения Шкодин сказал сакраментальную фразу: «Издеваться над Фонвизиным я не допущу». Он обиделся за своего дружбана Фонвизина, и постановку закрыли.

[:image:]

Несыгранный Остап

Многие предметы в этом кабинете, что называется, с историей. Но что не требует никаких пояснений, так это конечно же портрет Чарли Чаплина. Александр Анатольевич, давно заслужив статус одного из лучших комедийных артистов страны, ежедневно смотрит в глаза лучшему комику мира.

– За всю свою жизнь я знал только одного человека, который смог подняться до чаплинских высот. Это Зяма Гердт. Он всегда грустен, хотя зритель смеется над всеми его выходками. Вспомнить хотя бы его фокусника Кукушкина или Паниковского. Интеллигентность и тонкий вкус помешали его кинокарьере, а ведь он мог бы сыграть много больше ролей…

[:image:]

У меня тоже карьера сложилась не так, как хотелось бы. Например, две роли, о которых я мечтал с юности, так и остались несыгранными. Первая – это Остап Бендер. Леонид Гайдай, который перепробовал на роль Бендера половину мужского населения России, признавался мне, что жалеет о несостоявшемся нашем романе, а Марк Захаров снимал Андрея Миронова в роли Остапа с моей личной трубкой в зубах и с моим тусклым блеском в глазах, как говорил мне Андрей.

Не сыграл я и Кречинского, зыбкую мечту моей актерской судьбы, хотя вроде бы годился для этого. Как рассказывал мне покойный Владимир Кенигсон, сыгравший Кречинского в Малом театре, на репетициях спектакля Леонид Хейфец призывал его: «Ничего не делайте, играйте Ширвиндта». Проще было бы взять на эту роль перво­источник.

[:wsame:]

[:wsame:]