Алексей Баталов: Я не боюсь умирать, но на тот свет не тороплюсь!
Александр
Баталов живет в легендарном Доме на набережной, окна которого смотрят на Москву-реку и Кремль. Эту квартиру он получил в 1975 году, когда стал народным артистом и начал преподавать в ВГИКе. Но этой зимой стены собственной квартиры стали для актера «тюрьмой». В конце ноября прошлого года Баталов сильно простудился и с воспалением легких попал в больницу. В таком возрасте болезнь могла оказаться смертельной! Врачи полтора месяца боролись за жизнь актера.
– Они с трудом вытащили Алексея Владимировича из тяжелого состояния, – рассказала нам супруга актера Гитанна Леонтенко. – Сбили высокую температуру, которая держалась несколько недель… Ему было очень тяжело.
Выздоравливать актеру позволили дома, но запретили выходить на улицу. Два месяца он просидел в четырех стенах и лишь в начале марта вышел на свою первую прогулку, на которую его сподвигла корреспондент «Только звезд». Алексей Владимирович откровенно рассказал, почему он так яростно борется за свою жизнь, чем живет и как решает финансовые проблемы.
– Алексей Владимирович, расскажите о своих родных. Как мы поняли, в трудные моменты они вас очень поддерживают.
– Конечно! Прежде всего моя жена! Мы живем с ней вместе уже почти пятьдесят лет. Как-то, когда праздновали какую-то дату, Гитанна сказала: «Мы с тобой потому так долго прожили вместе, что ты большую часть времени провел в гараже под своей машиной». В этих словах есть правда. Сейчас Гитанна – домохозяйка, но когда я на ней женился, она была крутой цирковой артисткой, наездницей. Выходила на арену с четырех лет, ведь она из цыганской цирковой семьи. Я с приятелем пошел в цирк, увидел ее на арене – и всё… Но поженились только через десять лет, потому что вся ее цыганская родня была против, такие браки не одобряются.
– Почему же Гитанна Аркадьевна бросила цирк?
– Разумеется, из-за ребенка. В 1968 году у нас родилась дочь Маша с диагнозом ДЦП. И это потребовало огромной жертвы от моей жены, она села дома. И до сих пор каждый день ухаживает за дочерью. Именно этот ее поступок дал мне возможность сниматься, ездить и продолжать быть тем, кто я есть. Так что я бесконечно благодарен своей жене. Однажды, когда я снимал «Трех толстяков», она буквально спасла фильм, потому что мне было необходимо снять сцену, где я иду по канату. Научила меня этому Гитанна, мы репетировали очень долго, почти год. Без нее я бы ничего не сделал.
– Часто с возрастом у мужчин характер портится. Вы не выступаете в роли домашнего тирана?
– (Смеется.) Нет, такого нет. Мы живем очень мирно и понимаем друг друга, ведь оба – артисты. Я не считаю, что артистки – плохие жены. Это накладывает такой интересный отпечаток на всё. На наш образ жизни, на то, как она следит за моей одеждой, как хозяйничает. Мы как бы все время играем, нам не скучно друг с другом жить.
– Несмотря на диагноз ДЦП, ваша дочь хорошо реализовалась для человека с ограниченными возможностями. Например, закончила сценарный факультет ВГИКа. Это вы ей помогли туда поступить?
– Наша дочка – это, без преувеличения, феномен. Она полностью разрушает представление обывателя о больных ДЦП, о том, что их мир ограничен. Она сделала себя сама! Поступила во ВГИК хоть и не без моей помощи, но она и до этого писала, и ее работы показали, что уровень у нее достойный. Потом по ее сценарию был снят фильм, и она получила награду из рук Эльдара Рязанова. И сейчас она постоянно что-то пишет, все время у компьютера. Она очень много читает. И прекрасно разбирается в классической музыке. Недавно она начала писать рецензии в газеты, и в мире музыкальной критики ее приняли. Я не устаю этому удивляться, могу с гордостью сказать, что моя дочь гораздо умнее меня, во многом меня превзошла. Ведь мои школьные годы пришлись на войну, я почти не учился, например не знаю ни одного иностранного языка. Как говорит мой брат Миша Ардов: «У тебя образование, как нижнее белье!»
– Но в том, что ваша дочь такой выросла, наверное, есть ваша заслуга как родителей?
– Конечно, это все было бы невозможно, если бы мы ею не занимались. Дети с таким же диагнозом, брошенные родителями в интернате, вырастают ограниченными, а наша дочка выросла в любви и заботе. Это очень важно. Сейчас я болел, долго лежал дома и использовал это время для общения с дочерью. Мы часто обсуждаем что-то и еще любим вместе закусывать, сидим чаевничаем. Это наше любимое времяпровождение.
– А вы не беспокоитесь за судьбу Маши? В том плане, что, когда родителей не станет, она никому не будет нужна…
– Конечно, я волнуюсь, что с ней будет дальше! Ведь при всем сказанном нужна она только нам, родителям. Ей сейчас уже 42 года, и ее семья – это мы. А другой семьи, возможно, уже никогда и не будет. Поэтому я живу, тянусь к жизни и ради дочери тоже. И сколько смогу, пока дышу, буду о ней заботиться.
– Алексей Владимирович, как вы выстраиваете свои отношения с болезнями, которые вас одолевают в последние годы? Простите за такой вопрос, но не боитесь ли вы умереть?
– Действительно, в последние годы часто приходилось лежать в больницах. Сейчас вот три месяца ушло на воспаление легких. Но свои отношения с врачами и хворями я выстроил так. Я досконально соблюдаю предписания врачей, делаю все, что они говорят, я послушный пациент. И верю всегда в свое выздоровление. Я лучше лишний раз съезжу на процедуру, чем снова лягу в больницу. Для меня это самое страшное. Там абсолютно нечего делать. А смерти я не боюсь… Но о плохом, когда болею, никогда не думаю. Я вообще об этом решил не думать, это не имеет смысла. Тянусь к жизни, потому что еще что-то хочется сделать на этой земле, потому что родные люди меня любят. И вообще, потому что я люблю жить!
– А что вы хотите сделать? У вас есть какие-то проекты?
– Я еще не сбрасываю себя со счетов как режиссер, ведь в своей жизни я снял три фильма, а мог бы больше. И у меня лежит много сценариев, которые были написаны мною давно, но по ним можно и сейчас ставить фильмы. Но, во-первых, я не способен найти деньги на съемки, мне это незнакомо. Во-вторых, мне вообще непонятно, как строить работу с киностудиями, сейчас все изменилось… Поэтому пока ничего не снимаю, хоть и надеюсь. Мечтаю снять фильм и набрать актеров из своих студентов.
– В кино вы не снимаетесь уже тридцать лет, не скучаете по съемкам?
– Что касается кино, то я совершенно сознательно, когда мне исполнилось 60 лет, сказал себе, что хватит. Люди хотят видеть любимого артиста, а не развалину. И сразу же, как только перестал сниматься, меня пригласили преподавать во ВГИК, и я себя в этом нашел, это мне даже стало интересней, чем кино. Для меня, конечно, недопустимо пойти сниматься сейчас в сериал. У меня нет такого: лишь бы где-то сняться, хоть где-нибудь! Меня в сериалы никакими коврижками не заманишь…
– Но вы бы могли играть в театре и иметь заработок…
– Вообще, я играл во МХАТе, и мои родители оттуда, и вся моя родня. Такая была семейная, дружная обстановка в театре в то время. Но потом я ушел в кино, и как-то так получилось, что с тех пор не нашел своего театра, где бы были люди, близкие по духу. Во-вторых, с гастролями надо много ездить, а у меня на это никогда не было времени, ведь я преподавал. В общем, ушло это от меня. Но иногда я думаю: и хорошо. В театрах всегда было много интриг. Представьте, я бы сейчас пришел актером в Театр Станиславского, а там труппа борется с худруком. Я бы тоже в этом погряз, только бы и слушал сплетни. Зачем мне это нужно?..
– А какое у вас сейчас положение во ВГИКе? Нет мыслей из-за здоровья закончить преподавательскую деятельность? Вы ведь там не появлялись всю зиму…
– А я там пока и не нужен. Я ведь теперь не заведующий кафедрой актерского мастерства, как было раньше, а художественный руководитель курса. Хозяйственные дела меня не касаются. Вообще, во ВГИКе я 30 лет. Многие мои студенты – уже состоявшиеся специалисты, играют в театрах, в кино. Кому-то повезло – их сразу взяли на хорошие роли в театре, кто-то раскрутился в сериалах, у каждого свой путь. Я считаю: надо работать, и тогда своего часа дождешься. Но я не могу научить будущих актеров продавать себя, чтобы они реализовались. Я этого сам не умею. Я могу только научить работать.
– Расскажите, как обычно проходит ваш день… Что вы, например, смотрите по телевизору? Чем занимаетесь?
– По телевизору я смотрю последние известия. Еще какие-то программы интересные по каналу «Культура». Например, с интересом смотрел фильм Олега Дормана о переводчице Лилианне Лунгиной. Она рассказывает о тех временах и людях, которых я знаю. Но все другое, что лезет из телевизора, все современное я просто не знаю и не хочу знать. Я понимаю, что изменился не только мир кино. Изменились ценности общества, теперь миром правят деньги. Но я это в душе не принял.
– Но вы же не потерялись в этой современности…
– Нет, не потерялся. Но возможно, еще и потеряюсь. Это я так сейчас чирикаю вам свое, а что будет дальше – не знаю… Что касается моего режима дня, то у нас в доме такой театральный распорядок, хоть мы и не работаем сейчас как актеры. Я очень поздно ложусь. И встать в семь утра для меня – боже упаси! Встаю я не рано и завтракаю очень поздно.
– Не секрет, что многие наши старые актеры любят выпить. Некоторых даже погубила эта привычка. А как у вас с этим?
– Да никак! И этому есть конкретная причина. В детстве я переболел желтухой, и с тех пор даже после рюмки спиртного у меня на следующий день начинались страшные опоясывающие боли. Я и в школе, и в институте пробовал выпивать, все ведь это делали, и мне тоже хотелось, но всегда это так плохо заканчивалось. Потом это постепенно стало проходить, я мог себе позволить рюмочку, но тяга уже ушла. У меня спиртное теперь всегда ассоциируется с этой болью. Зато я курю с четырнадцати лет и с тех пор никогда не бросал! Вообще, я курить начал в войну, с голодухи, потому что нечего было есть. А махра, как известно, чувство голода заглушает. И когда мы открыли для себя этот эффект, начали курить мальчишками. А потом я уже не смог бросить, это для меня невозможно.
– Они с трудом вытащили Алексея Владимировича из тяжелого состояния, – рассказала нам супруга актера Гитанна Леонтенко. – Сбили высокую температуру, которая держалась несколько недель… Ему было очень тяжело.
Выздоравливать актеру позволили дома, но запретили выходить на улицу. Два месяца он просидел в четырех стенах и лишь в начале марта вышел на свою первую прогулку, на которую его сподвигла корреспондент «Только звезд». Алексей Владимирович откровенно рассказал, почему он так яростно борется за свою жизнь, чем живет и как решает финансовые проблемы.
– Алексей Владимирович, расскажите о своих родных. Как мы поняли, в трудные моменты они вас очень поддерживают.
– Конечно! Прежде всего моя жена! Мы живем с ней вместе уже почти пятьдесят лет. Как-то, когда праздновали какую-то дату, Гитанна сказала: «Мы с тобой потому так долго прожили вместе, что ты большую часть времени провел в гараже под своей машиной». В этих словах есть правда. Сейчас Гитанна – домохозяйка, но когда я на ней женился, она была крутой цирковой артисткой, наездницей. Выходила на арену с четырех лет, ведь она из цыганской цирковой семьи. Я с приятелем пошел в цирк, увидел ее на арене – и всё… Но поженились только через десять лет, потому что вся ее цыганская родня была против, такие браки не одобряются.
– Почему же Гитанна Аркадьевна бросила цирк?
– Разумеется, из-за ребенка. В 1968 году у нас родилась дочь Маша с диагнозом ДЦП. И это потребовало огромной жертвы от моей жены, она села дома. И до сих пор каждый день ухаживает за дочерью. Именно этот ее поступок дал мне возможность сниматься, ездить и продолжать быть тем, кто я есть. Так что я бесконечно благодарен своей жене. Однажды, когда я снимал «Трех толстяков», она буквально спасла фильм, потому что мне было необходимо снять сцену, где я иду по канату. Научила меня этому Гитанна, мы репетировали очень долго, почти год. Без нее я бы ничего не сделал.
– Часто с возрастом у мужчин характер портится. Вы не выступаете в роли домашнего тирана?
– (Смеется.) Нет, такого нет. Мы живем очень мирно и понимаем друг друга, ведь оба – артисты. Я не считаю, что артистки – плохие жены. Это накладывает такой интересный отпечаток на всё. На наш образ жизни, на то, как она следит за моей одеждой, как хозяйничает. Мы как бы все время играем, нам не скучно друг с другом жить.
– Несмотря на диагноз ДЦП, ваша дочь хорошо реализовалась для человека с ограниченными возможностями. Например, закончила сценарный факультет ВГИКа. Это вы ей помогли туда поступить?
– Наша дочка – это, без преувеличения, феномен. Она полностью разрушает представление обывателя о больных ДЦП, о том, что их мир ограничен. Она сделала себя сама! Поступила во ВГИК хоть и не без моей помощи, но она и до этого писала, и ее работы показали, что уровень у нее достойный. Потом по ее сценарию был снят фильм, и она получила награду из рук Эльдара Рязанова. И сейчас она постоянно что-то пишет, все время у компьютера. Она очень много читает. И прекрасно разбирается в классической музыке. Недавно она начала писать рецензии в газеты, и в мире музыкальной критики ее приняли. Я не устаю этому удивляться, могу с гордостью сказать, что моя дочь гораздо умнее меня, во многом меня превзошла. Ведь мои школьные годы пришлись на войну, я почти не учился, например не знаю ни одного иностранного языка. Как говорит мой брат Миша Ардов: «У тебя образование, как нижнее белье!»
– Но в том, что ваша дочь такой выросла, наверное, есть ваша заслуга как родителей?
– Конечно, это все было бы невозможно, если бы мы ею не занимались. Дети с таким же диагнозом, брошенные родителями в интернате, вырастают ограниченными, а наша дочка выросла в любви и заботе. Это очень важно. Сейчас я болел, долго лежал дома и использовал это время для общения с дочерью. Мы часто обсуждаем что-то и еще любим вместе закусывать, сидим чаевничаем. Это наше любимое времяпровождение.
– А вы не беспокоитесь за судьбу Маши? В том плане, что, когда родителей не станет, она никому не будет нужна…
– Конечно, я волнуюсь, что с ней будет дальше! Ведь при всем сказанном нужна она только нам, родителям. Ей сейчас уже 42 года, и ее семья – это мы. А другой семьи, возможно, уже никогда и не будет. Поэтому я живу, тянусь к жизни и ради дочери тоже. И сколько смогу, пока дышу, буду о ней заботиться.
– Алексей Владимирович, как вы выстраиваете свои отношения с болезнями, которые вас одолевают в последние годы? Простите за такой вопрос, но не боитесь ли вы умереть?
– Действительно, в последние годы часто приходилось лежать в больницах. Сейчас вот три месяца ушло на воспаление легких. Но свои отношения с врачами и хворями я выстроил так. Я досконально соблюдаю предписания врачей, делаю все, что они говорят, я послушный пациент. И верю всегда в свое выздоровление. Я лучше лишний раз съезжу на процедуру, чем снова лягу в больницу. Для меня это самое страшное. Там абсолютно нечего делать. А смерти я не боюсь… Но о плохом, когда болею, никогда не думаю. Я вообще об этом решил не думать, это не имеет смысла. Тянусь к жизни, потому что еще что-то хочется сделать на этой земле, потому что родные люди меня любят. И вообще, потому что я люблю жить!
– А что вы хотите сделать? У вас есть какие-то проекты?
– Я еще не сбрасываю себя со счетов как режиссер, ведь в своей жизни я снял три фильма, а мог бы больше. И у меня лежит много сценариев, которые были написаны мною давно, но по ним можно и сейчас ставить фильмы. Но, во-первых, я не способен найти деньги на съемки, мне это незнакомо. Во-вторых, мне вообще непонятно, как строить работу с киностудиями, сейчас все изменилось… Поэтому пока ничего не снимаю, хоть и надеюсь. Мечтаю снять фильм и набрать актеров из своих студентов.
– В кино вы не снимаетесь уже тридцать лет, не скучаете по съемкам?
– Что касается кино, то я совершенно сознательно, когда мне исполнилось 60 лет, сказал себе, что хватит. Люди хотят видеть любимого артиста, а не развалину. И сразу же, как только перестал сниматься, меня пригласили преподавать во ВГИК, и я себя в этом нашел, это мне даже стало интересней, чем кино. Для меня, конечно, недопустимо пойти сниматься сейчас в сериал. У меня нет такого: лишь бы где-то сняться, хоть где-нибудь! Меня в сериалы никакими коврижками не заманишь…
– Но вы бы могли играть в театре и иметь заработок…
– Вообще, я играл во МХАТе, и мои родители оттуда, и вся моя родня. Такая была семейная, дружная обстановка в театре в то время. Но потом я ушел в кино, и как-то так получилось, что с тех пор не нашел своего театра, где бы были люди, близкие по духу. Во-вторых, с гастролями надо много ездить, а у меня на это никогда не было времени, ведь я преподавал. В общем, ушло это от меня. Но иногда я думаю: и хорошо. В театрах всегда было много интриг. Представьте, я бы сейчас пришел актером в Театр Станиславского, а там труппа борется с худруком. Я бы тоже в этом погряз, только бы и слушал сплетни. Зачем мне это нужно?..
– А какое у вас сейчас положение во ВГИКе? Нет мыслей из-за здоровья закончить преподавательскую деятельность? Вы ведь там не появлялись всю зиму…
– А я там пока и не нужен. Я ведь теперь не заведующий кафедрой актерского мастерства, как было раньше, а художественный руководитель курса. Хозяйственные дела меня не касаются. Вообще, во ВГИКе я 30 лет. Многие мои студенты – уже состоявшиеся специалисты, играют в театрах, в кино. Кому-то повезло – их сразу взяли на хорошие роли в театре, кто-то раскрутился в сериалах, у каждого свой путь. Я считаю: надо работать, и тогда своего часа дождешься. Но я не могу научить будущих актеров продавать себя, чтобы они реализовались. Я этого сам не умею. Я могу только научить работать.
– Расскажите, как обычно проходит ваш день… Что вы, например, смотрите по телевизору? Чем занимаетесь?
– По телевизору я смотрю последние известия. Еще какие-то программы интересные по каналу «Культура». Например, с интересом смотрел фильм Олега Дормана о переводчице Лилианне Лунгиной. Она рассказывает о тех временах и людях, которых я знаю. Но все другое, что лезет из телевизора, все современное я просто не знаю и не хочу знать. Я понимаю, что изменился не только мир кино. Изменились ценности общества, теперь миром правят деньги. Но я это в душе не принял.
– Но вы же не потерялись в этой современности…
– Нет, не потерялся. Но возможно, еще и потеряюсь. Это я так сейчас чирикаю вам свое, а что будет дальше – не знаю… Что касается моего режима дня, то у нас в доме такой театральный распорядок, хоть мы и не работаем сейчас как актеры. Я очень поздно ложусь. И встать в семь утра для меня – боже упаси! Встаю я не рано и завтракаю очень поздно.
– Не секрет, что многие наши старые актеры любят выпить. Некоторых даже погубила эта привычка. А как у вас с этим?
– Да никак! И этому есть конкретная причина. В детстве я переболел желтухой, и с тех пор даже после рюмки спиртного у меня на следующий день начинались страшные опоясывающие боли. Я и в школе, и в институте пробовал выпивать, все ведь это делали, и мне тоже хотелось, но всегда это так плохо заканчивалось. Потом это постепенно стало проходить, я мог себе позволить рюмочку, но тяга уже ушла. У меня спиртное теперь всегда ассоциируется с этой болью. Зато я курю с четырнадцати лет и с тех пор никогда не бросал! Вообще, я курить начал в войну, с голодухи, потому что нечего было есть. А махра, как известно, чувство голода заглушает. И когда мы открыли для себя этот эффект, начали курить мальчишками. А потом я уже не смог бросить, это для меня невозможно.
