Сергей Кургинян: Не могу и не хочу критиковать Сванидзе

Ничто во внешности Сергея Кургиняна не выдает той страстности, с которой он спорит с Николаем Сванидзе о делах минувших лет.

Ничто во внешности Сергея Кургиняна не выдает той страстности, с которой он спорит с Николаем Сванидзе о делах минувших лет. Сначала в «Суде времени», а после его закрытия – в «Историческом процессе» на «России». Изменилось лишь название, но Кургинян тот же – резкий, принципиальный и потому вызывающий протест (у кого-то даже раздражение).

– Вы и водой в оппонента брызгали, и из студии в порыве гнева убегали. Никогда бы не поверила, что история может вызывать такие эмоции.

– Я один раз (и отнюдь не в телепередаче) с помощью плескания водой остудил одного хама. И один раз предупредил другого хама, что его сентенции по поводу моих родителей получат отпор. Вы хоть примерно представляете себе, что вытворяли мои оппоненты? И каков был бы результат, если бы я никак не реагировал?

Что касается страстности (а речь идет о страстности мысли), то в нашем обществе постарались укоренить некую норму бесстрастности. Причем, на мой взгляд, бесстрастности патологической. Той бесстрастности, которая сродни диагнозу.

– Вас что заставляет так переживать?

– В 1991 году у меня и сотен миллионов моих сограждан отняли Родину – СССР. Для того чтобы ее отнять, использовалось очень многое. В том числе и определенное «промывание мозгов». Чтобы осуществить этот шок, нужны были мифы, способные выступить в виде исторической правды. Эти мифы сооружались на Западе, где были написаны соответствующие книги по поводу каждого эпизода советской истории. Потом эти книги попадали в наш спецхран. Оттуда – на диссидентские кухни, где их выучивали наизусть.
В итоге в голове у сограждан появились «тараканы». Крыша поехала. Поехавшая крыша снесла СССР и породила мировую катастрофу. СССР исчез. «Тараканы» остались. Грядет новая перестройка. А с нею и крах России. Воспрепятствовать этому можно, только выковыривая из мозга общества одного либерального «таракана» за другим. Этим я и решил заняться. Я поклялся выковырять всех «тараканов». Если, конечно, дадут.

– Так дают или только делают вид, что дают?

– Мне в новой программе хотелось разговора об исторической судьбе. Но он требует тонкости, филигранности. То, что происходит сейчас, ближе к митингу. Что ж, митинг так митинг. Впрочем, мне кажется, что мы всё же уйдем от митинговости. И тогда возникнет шанс создания на телевидении чуть ли не новой дисциплины – исторической политологии. Есть приметы того, что нечто подобное нарождается. Нужна новая глубокая, эмоциональная правда. Нужно преодолевать травму, порожденную тогдашним шоком, как его ни назови – социокультурным, психологическим, историческим…

– В чем вы видите слабые стороны Сванидзе как оппонента?

– Я не могу и не хочу его критиковать. Я хочу вести с ним диалог в программе «Исторический процесс», а не за ее пределами. Так понимаю этику отношений. Единственное, мне кажется, что он сознательно пытается сдвигаться в некую площадную сторону. Это его право. Но я бы на его месте этого делать не стал.

– Млечину в «Суде времени» вы по итогам зрительского голосования не уступили ни разу. Рассчитываете на такой же результат и со Сванидзе?

– Не надо ни на что рассчитывать. Надо выкладываться каждый раз. И не просто ради победы, а ради чего-то большего. Какой-то стратегической, а возможно, и метафизической цели. Что касается результатов голосования, то они говорят об одном: в обществе происходит переоценка ценностей. Как говорил герой Льва Толстого, дело не в блуждающей почке, а в жизни и смерти. То бишь не в моем ораторском искусстве, а в исторической судьбе России.

– Если оттолкнуться от принципа «Исторического процесса», с чем бы вы сравнили безразличие сегодняшней власти к реальному положению дел в стране?

– С концом 1916 года. Так, наверное. Хотя в происходящем сейчас очень много беспрецедентно мрачного. Даже более мрачного, чем тогда.

Рубрика: Интервью

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика