Петр Мамонов: Грозный и добрым мог быть

…Деятели кинематографа, выгуляв в кинотеатре «Пушкинский» свои смокинги и вечерние платья на премьере фильма «Царь», дружно перекочевали на банкет, и в фойе остались лишь горстка фанатов да Петр Мамонов, который в картине Павла Лунгина сыграл Ивана Грозного. Он выглядел, как всегда: небрит, пиджак на нем обычный, серый, такой встретишь на любом прохожем.

Фото: // Виктор Хрюнов / Russian Look

– Петр Николаевич, вас на банкете ждут. Не начинают… – потянул его за рукав человек с беджиком на груди.
– Куда вы ждете? – сверкнул глазами Мамонов. – Жрать да пить?! Да не пойду я никуда.
Неужели удача сама идет к нам в руки и прямо здесь удастся поговорить с несговорчивым на интервью Петром Мамоновым?

В Канны я ни-ни – в провинцию не езжу!

– Петр Николаевич, такая пафосная церемония, а вы не при параде…

От неожиданности первый вопрос получился нескладным. Вернее, совсем не получился, и хорошо, что после этих слов актер не отшил нас, как только что человека с беджиком.

– А больше нечего надеть, – буркнул Мамонов и тут же возмутился: – Между прочим, на мне отличный итальянский свитер, замечательные английские штаны и прекрасные американские ботинки. Знаете, как мы одевались в юности, когда я был фарцовщиком? Так, чтобы издалека ничего не было видно. Никакого выпендрежа, а подойдешь – ой-ой-ой! Вот так надо одеваться. Знающие врубаются, что почем!

– Простите, что не оценили прикид.
– Не прикид, а одежду. И тут главное – это я, а не костюм. Ну, а если у кого-то главное – костюм, то что ж тут говорить... Тут все сказано.

– Петр Николаевич, вам не обидно, что в Канны не поехали, когда Лунгин там «Царя» представлял? Неужели не хотелось пройтись по знаменитой красной дорожке?
– В Канны я ни-ни – в провинцию не езжу. Я в центре мира живу – в Москве, на Большом Каретном. Что хи-хи? Вы сами когда-нибудь были во Франции? Так поезжайте и посмотрите. Там невозможно жить.

– Только не говорите, что вам там скучно.
– Да там сплошь бабки. Мы теперь тоже хотим, как они, жить: это дай, то дай, доллары, евро, «Макдоналдс». Не выйдет!


Без улыбки Янковского тускло


– Лунгин признался, что, если бы не вы, он бы не взялся за «Царя»…
– Если бы не Лунгин, меня бы в этой истории не было. Я работаю только с теми людьми, с которыми мне хорошо. С Виктором Ивановичем Сухоруковым мы близкими товарищами стали, с Олегом Ивановичем Янковским, царствие ему небесное, очень близко подружились. И без его улыбки мне сейчас тускло. Без его замечательной улыбки…

– Олег Янковский…
– …Олег Иванович, на минутку!

– Олег Иванович Янковский сыграл в этом фильме последнюю роль. На съемочной площадке у вас не было никаких предчувствий?
– Вот сейчас стоите, а через секунду – ящик. С каждым может случиться. Как Богу угодно, так оно и будет. Поэтому к смерти надо быть готовым всегда.

– Жуткая сцена в фильме есть, когда митрополит Филипп в гроб ложится. Как Олег Иванович согласился сыграть в этой сцене?
– Ну а что – в гроб? Завтра и мы ляжем. Куда денемся-то? Я вот в «Острове» когда ложился, выскакивал три раза. Но не потому, что там у меня вдруг суеверия какие-то появились. Строгая вещь. Четыре стеночки и сверху крышка – и всё. И ни внучка, ни искусства святого, ничего нет!

– Страшно?
– Не страшно. Ответственно. Смерть – это будущая жизнь. Зачем ребеночек девять месяцев сидит в утробе, чтобы что?.. Чтобы выйти на свет. Зачем мы жизнь проживаем? Чтобы выйти в будущее, в вечность. Не беспокойтесь, Богу видней, что нам надо. На похороны Олега Ивановича я не пошел. Тяжело присутствовать на прощании. Мы с ним не первую картину работали, а на «Царе» четыре месяца провели вместе. Десять минут снимаем, три часа бу-бу-бу, разговариваем. Олег Иванович – скромнейший, честнейший, добрейшей души человек. За него радуется сердце мое, что он наконец избавился от этой ужасной шкурки, которая все тянет нас и тянет вниз, в землю. Я его очень люблю.


Споры у нас были кровавые





– А с Лунгиным вы случаем не близкие друзья? В 90-м сыграли в его первом фильме «Такси-блюз». В «Острове» он дал вам главную роль, в «Царе» – тоже.

– С Павлом Семеновичем? Ресторан ВТО (Всесоюзное театральное общество. – Авт.) здесь рядом, на улице Горького, ныне Тверская улица, мы вместе бегали туда лет с двадцати. Правда, он постарше меня будет на три года, поэтому я его уважаю. Ведь тогда было очень строго с уважением к старшему.

– То есть теперь, что он вам на съемочной площадке ни предложи, вы на все согласны?
– Нет, у нас споры идут кровавые. Помните, раньше была такая присказка «с ним бы я в разведку пошел»? Вот с Лунгиным я бы в разведку не пошел. А если бы пошел, то подготовился бы как следует. Знаете, как мы это делаем – «точим ножи», готовим амуницию и все остальное. Я, например, в «Царе» не хотел столько ужасов и крови. Хотя они, может, и взаправду были при Иване Грозном.

– А какой эпизод вам страшнее всего показался?
– Ой, когда вот эта пытка, где руки выворачивают (казнь воеводы Колычева, которого играет Алексей Макаров. – Авт.). А я там сидел и смотрел. Очень страшно, даже в кино. Милые мои, Пал Семенович еще сдержанно все сделал. Это времена были страшные! Алексей Толстой вот что писал: «Когда я читал подлинные документы, у меня книга падала из рук». Мы даже не представляем себе эти пытки. А они были в порядке вещей. Вот помните кадр, как там война происходила?

– Это когда два войска на мосту встречаются и рубятся друг с другом?
– А вот так оно и было. Никаких там из форта пушечкой. А именно так: вот – он, и вот – я. И давай. И двенадцать часов в день. Без обеда, без перерыва. И меч обоюдоострый – туда-сюда, туда-сюда…

– Одни Ивана Грозного считают сатрапом, другие – великим государственником. В вашем-то представлении он кто?
– Он не злой царь. Он и добрым мог быть. И постоянно мучился над вопросом, как поступить. Власть – это тяжелое испытание. Но ею просто так не наделяют. Он и поэт, и воин, и дипломат, и умница, и жесточайший каратель. Я поначалу думал: зачем в такой образ погружаться? Как же быть? Не играть же Петю Мамонова, правильно? А потом – нет, думаю, опять надо играть Петю Мамонова в каком-то смысле. Потому что играть надо русского человека. Знаете, как это бывает у русских? Вот, например, я какую-нибудь полочку вешаю, а две в это время у меня упало. Ножичек сломал, напильник у меня треснул, но полочку повесил. Отлично. Но вокруг много чего порушил.


Меня долбило и ломало


– Какая роль для вас сложней оказалась – отца Анатолия в «Острове» или Ивана Грозного?
– Тяжелее все-таки далась роль отца Анатолия. «Остров» – фильм о покаянии. Покаяние в переводе с греческого – это изменение мыслей. Не сожаление по поводу «что ж я сделал?!» А это больше – мысли поменяю и не буду это делать никогда. Покаяние – самый тяжелый труд. А вы не просто так спрашиваете об этой роли? Не досужие разговоры? А то мне очень тяжело говорить на эту тему. Мне известно то состояние, которое испытывал отец Анатолий. В своих личных микроскопических масштабах типа бросить курить, то, сё. Мне лично это все очень хорошо знакомо. Так же меня долбит и меня ломает так же, как его. Только отца Анатолия долбило в более крупных масштабах. А что до «Царя», то сейчас прицерковные люди начнут: «А вот это все наврано. Да он никого не убивал». Так речь в фильме не об этом. Не об Иване Грозном и митрополите.

– А о ком?
– О нас. О нашей совести. Как мы живем – перед собой, перед Богом. Мы же тоже каждый день мучаемся. Начальник на работу требует приехать, а тут сын заболел. Как быть? И так постоянно. Мы когда снимали, много говорили об этом. Неоднозначности хотели, как в жизни оно происходит. Но когда дело касается святости – там вопросов нет. Наша земля кровью полита. Недавно сто миллионов легли. А теперь мы на «Мерседесах» ездим. Только потому, что они легли. Только потому, что те монахи (которых в фильме в часовне опричники сжигают. – Авт.) остались там. Если кино это донесло, то мы победим.

– Кого?
– Вранье! Бесконечное вранье. Самим себе, детям своим, на работе. «Вот он пускай, а я не буду!» Да и хоть эту пенсию взять. Кругом стонут: вот 600 рублей добавили. Безумие! Рожайте двенадцать детей, и будет вам пенсия. У меня в деревне есть знакомый плотник Колька, мой ровесник. Я его увидел, спрашиваю: «Коль, ну чё?» «Да у бати был (а батя еще жив, ему 86 лет). Нас у него было одиннадцать детей. Двое умерли, трое спились, шестеро работников. Зовет он меня: «Кольк, иди сюда, в сарай». «Бать, ты что?» А у него, как у криминального авторитета, баксы сложены у стенки: «Вот куда я их? Что мне с ними делать?» Сыновья ему столько навезли. Вот тебе и пенсия.

– Может, адресок скажете?
– Вот вы молоды, рожайте. И не будет вам страшно. У меня, к сожалению, только трое сыновей.

– Не поздно еще.
– Мне уже поздно.

– Ваши родные пришли сегодня с вами?
– Да, жена и сын младший. Остальные двое детей заняты. Один в Израиле сейчас, а второй работает по дому.

– А тот, что в Израиле, чем занимается?
– Работает. Ну, долгий разговор, работает.


Я дорого сейчас деру


– Петр Николаевич, вы роли масштабные сыграли, а до сих пор не член Союза кинематографистов…
– Я не член вообще. Я артист из народа, а не народный артист. Зачем мне это все? Меня и так любит вся страна. Я окружен любовью, плаваю в любви людей.

– Не утомляет?
– Ничуть. И никогда. Вот назойливость, бестактность, хамство – утомляют, а любовь никогда. Все мы люди. И я сегодня с вами вот так любезничаю, а завтра: а ну иди отсюда! И погоню вас.

– А кого гоняли в последний раз?
– Ой, не помню, чертей каких-то гонял.

– Привередливый вы…
– Да, очень.

– И в отношении гонораров тоже?
– Очень дорого я сейчас деру, поэтому все от меня отшатнулись. 10 тысяч евро за день!

– И Лунгин не потянет?
– Отшатнулся тоже от такого крутыша.

– То есть вы сейчас нигде не снимаетесь?
– Нет. У меня своя картина – жизнь Петра Николаевича Мамонова. Обширная картина, которая тянется уже 58 лет.

– Вы ведь не оставили свои музыкальные пристрастия, недавно выступали в столичном клубе.
– Да я раз в месяц – дэмс-дэмс. А то как же? Обязательно.

– Допинг перед выступлением не принимаете?
– А я никогда на сцену пьяным не выходил. За всю мою жизнь, может, и было раза два. На сцене – строго. Хотя пили много раньше. Грешен был. А теперь вот не хочется. Не то что я держусь, терплю. Само ушло.

– Вы общаетесь со своими друзьями рок-музыкантами? Была у вас когда-то разбитная жизнь, после которой вы, как и Константин Кинчев, обратились в православие.
– Рок-музыкантами? Ха-ха-ха. Вот это отлично. Мне только и осталось, что наклеить на одно ухо надпись «рок-музыкант», а на второе – «православный». И тогда я уж точно буду принят сами понимаете где. Я встречаюсь с ними, как с товарищами, как с бойцами невидимого фронта. Хотя сейчас уже видимого, а в то время еще не очень. Все мы жили вместе, дружили: Витя Цой, Гребенщиков Боречка, Костечка Кинчев – все, все. Они все равно герои, что бы ни делали. Попробуйте-ка так – всю жизнь отдать людям. А качество? так это кому что нравится.

– Петр Николаевич, у вас, при ваших талантах и ролях, нет государственных наград. Не обидно?
– Почему же нет – мне дал, царствие ему небесное, Святейший Патриарх Алексий патриаршую грамоту. Там написано: «благословение за труды усердные во славу Русской православной церкви». Это самая большая награда.

– А если правительственную награду позовут в Кремль получать, пойдете?
– Служу Отечеству!

Рубрика: Общество

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика