Александр Беляев: Я не профессор. Я – телеакадемик

Природа кепку не замечает

– Лужков очень энергичный человек. Он в какой-то мере возродил проект межзонального перераспределения речного стока – именно так называется эта проблема в научных кругах, а в простонародье – переброска рек. Он вдруг вспомнил об этом – даже книгу написал и всё с этой идеей носится, не оставляет. Лужков – мичуринец. Что до грандиозного проекта со снегом – я о нем только слышал. За всех говорить не буду, но по крайней мере люди близкого мне круга с некоторой иронией отнеслись к этой идее. Просто те, кто что-то понимает в атмосферных явлениях, отдают себе отчет, что невозможно «засеиванием облаков» бороться с фронтальными осадками.

Вообще, сама идея того, что мы называем «разгоном облаков», развивалась еще в советские времена, но совершенно с иной целью. Речь шла о том, чтобы в тех районах, где не хватает осадков, искусственно их вызывать. А у нас решили повернуть эту тему наоборот: чтобы обеспечить ясную погоду, вызвать дождь на подходах к Москве в тот момент, когда в ней что-то торжественно празднуют. Но одно дело – ясный день обеспечить, другое – целый сезон продержаться. С моей точки зрения, это в прямом смысле деньги на ветер. Мне смешно, при всем моем уважении к Юрию Михайловичу. Это природа, и она кепку не замечает. Если идет фронт – 100 км, что вы с ним сделаете? Даже если поднять все ВВС Земли, Марса и Венеры, то все равно – ничего. Это наше упрямство человеческое. Только в пословицах умные учатся на чужих ошибках, а дураки на своих. Все учатся только на своих. Особенно – чем выше, тем больше. Чиновникам обязательно надо наступить на грабли. Но зато – самоутвердиться.

– Кстати, о переброске рек. Вы в этом проекте участвовали?
– Им занимался целый Институт водных проблем. Мы же изучали возможные изменения природы в результате его реализации. Я был ученым секретарем комиссии по проверке деятельности Института водных проблем. Моя задача заключалась в том, чтобы сложить все мнения в единую точку зрения, которой, конечно, не могло быть. Забавно, но те люди, которые изначально возражали, вовлекаясь в работу, становились уже не такими ортодоксальными противниками этой идеи. Проблема эта особенно хороша для оттачивания мастерства ученого. Все рассмотреть и рассчитать, взвесить плюсы-минусы, как одно повлияет на другое – очень интересно. Думаю, что к этой идее мы периодически еще будем возвращаться, но вряд ли когда-нибудь реализуем. Слишком уж она грандиозна. Тем более что мы награждены кризисом и всякими другими экономическими проблемами.

– А упомянутый кризис как-то сказался на вашей телеработе?
– Я не настолько человек телевидения, чтобы на себе это ощутить, но слышу: какие-то увольнения идут, какие-то программы закрывают, финансирование урезают. Наша группа «Меркатор» достаточно тесно сотрудничает с телевидением – мы делаем новостные карты, аналитические материалы. Некоторые заказы прекращаются. А что касается финансирования Академии наук, пока мы на себе этого не испытываем. Но мне кажется, это не продлится долго. Если будет более серьезная ситуация, а она, по всей видимости, будет, нам начнут урезать бюджет. Если будут выбирать, кого финансировать – «АвтоВАЗ» или науку, то выберут конечно же «АвтоВАЗ».

– Вот, кстати, как вы считаете, зачем вбухивать такие огромные деньги в мертвое производство?
– Я не понимаю, почему, когда всем уже ясно, что наш автопром безнадежно отстал и проиграл рынок, надо так за него цепляться. Почему бы не перепрофилировать его на производство иномарок, брендов? Есть ведь хорошие примеры – Всеволожск под Питером, что выпускает «Форды», хотя бы. И у нас люди будут заняты, и достаток будет. Не понимаю, откуда такой бред… И всерьез при этом говорить о том, что надо разгонять облака!..

От солдатиков к картам

– Знаете, многие до сих пор удивляются, когда узнают, что вы  не метеоролог, а зам. директора Института географии. Как получилось, что вы выбрали эту профессию?
– Ой, это такая давняя история. Я в детстве обожал играть в солдатики. Наверное, как все мальчики. Это были послевоенные 50-е. Солдатиков в продаже не было, я их лепил из пластилина и разыгрывал сражения. Тогда же стал читать академика Тарле, мне было все очень важно – кто принял участие, карты сражений. Так пришла любовь к картам. Потом пришли путешествия, открытия новых земель, я стал собирать марки. Телевизоров тогда не было – марки стали окном в мир. Тоже разыгрывал всякие завоевания, открытие Америки Колумбом. И конечно, после окончания школы поступил на географический факультет. Естественно, манили океаны, моря, реки. Вот так и попал на кафедру гидрологии. Кстати, занятная опечатка была в одном автореферате: «Диссертация на соискание ученой степени кандидата географических наук по специальности «гидрология чуши»…
Потом пришел в Институт географии к профессору Львовичу – это классик гидрологии, несколько лет назад его столетие отмечали. Я даже удивился: классификация водного режима рек земного шара Львовича была еще в 30-е годы известна, я даже не знал, что он жив. А он оказался приятным пожилым человеком, очень деятельным и как-то ко мне хорошо относился.

– А началось с солдатиков. Наверное, могли бы военным стать?
– Нет, точно нет. Я такой человек мирный, домашний ребенок был скорее, меня это не прельщало. Я и драться-то закончил в достаточно юном возрасте.

– Первую экспедицию помните?
– Подготовка студентов-специалистов на географическом факультете МГУ – это очень кропотливый, очень рациональный и очень романтический процесс. Не знаю, как сейчас, а в те времена мы поступали на ту специальность, которой посвящали всю оставшуюся жизнь. Поэтому нас очень плавно вводили в экспедиционную деятельность. Мы учились завязывать узлы, ездить на мотоцикле, на лошади, грести на каноэ, транспортировать лодку по берегу, нырять, плавать, зарубаться на склоны ледорубами. Практикой так называемой было введение в экспедицию сразу же по окончании первого курса. Мы очень органично в это вписывались, поэтому невозможно сказать «первая экспедиция». У нас вся жизнь была экспедиционной. Хотя первая, я бы так сказал, экстремальная экспедиция действительно запомнилась. Я сдуру после второго курса записался на практику на ледник Джанкуат в Приэльбрусье. До этого в горах не был ни разу! В общем, сел в самолет в кедах и с рюкзачком, в который напихал всякие книжки, и через три часа был в Минводах. Оттуда на автобусе приехал из майской московской погоды в Терскол. Поднялся на базу, а через два дня пешком на Джанкуат. Конечно, через две недели я уже скакал, как горный козел, но поначалу это было настоящее потрясение.
На следующее утро меня в 5 часов разбудили, а приперлись мы туда в 10 вечера. В хижину с нарами. Утром – каша (гадость) и наверх, на снегосъемку. Мне тогда казалось, что я по отвесному склону поднимаюсь. По моим воспоминаниям, было пару раз, когда я прощался с жизнью. На самом деле ничего страшного. Просто с этим никогда не сталкивался. Второй раз – это уже ерунда, а в третий – в порядке вещей.

Кликухой меня наградил Парфенов

– Не думаете в будущем возглавить ваш институт?
– Нет, мне такая мысль даже в голову не приходила. К сожалению, совмещать телевизионную деятельность с научной не удается. Не то что тяжело, я просто даже не пытаюсь. Хотя я с 1983 года член дирекции и замдиректора с 1986 года, то есть 20 с лишним лет. Но тем не менее никаких научных амбиций.

– Вы по-прежнему с утра в институте, потом – в «Останкино», и так до глубокой ночи?
– Да-да… Правда, сейчас мне это удалось как-то упорядочить. Я на телевидении в понедельник, среду и субботу, а все остальные дни здесь. Даже когда работаю на телевидении, я утром заезжаю сюда, подписываю бумажки, а уже потом рву когти в «Останкино».

– Вас там прозвали профессором. А ведь это звание можно получить, только преподавая…
– Да, это звание дается руководителю, который подготовил как минимум 10 учеников. Но я никогда не занимался преподавательской деятельностью.

– Потому что душа не лежит или просто не сложилось?
– Да нет, это же академический институт. А тут ты уже выбираешь. Либо идешь и занимаешься педагогической деятельностью, либо работаешь в Академии наук. К тому же у меня очень широкий круг интересов, в сферу которых не входит подготовка научных кадров. А что касается кликухи «профессор» – она появилась с легкой руки Леонида Парфенова. Он пригласил меня в программу «Страна и мир», а там у всех были свои клички. И он меня спросил: «Александр Вадимович, а что, если мы вас профессором будем называть?» Я говорю: «Вы знаете, это все равно что, будучи лейтенантом, в нерабочее время надеть на себя погоны майора». Парфенова это не смутило: «А что тут такого, хотите, мы вас сделаем академиком? Сейчас много всяких академиков. Вот и станете им, если не согласитесь на профессора». Так я им и стал. К сожалению, это уже вышло за пределы телевидения, меня всюду называют профессором.

– Да, помню, мы однажды вас по инерции в газете так представили. Но вы нас поправили.
– Понимаете, я почувствовал некое напряжение за своей спиной в родном институте, среди друзей, которые так или иначе связаны с наукой. Но я это предвидел, поэтому при первой же возможности сообщил об этом. И думаю, очень правильно сделал – люди сразу же успокоились. Кстати, я все-таки стал академиком. Я член Академии Российского телевидения. Ну, а кроме того, я член-корреспондент Российской академии филателии – я филателист… Так что профессор телевизионный – это уже мелочи.

Снимался в «Иронии судьбы»

– Я недавно с удивлением обнаружила вас на сайте о киноактерах. Как вы угодили в эту братию?
– Должен сказать, мое творчество в кино имеет старую историю, еще с детства. Первые деньги, которые я заработал – в 1957 году, – были за съемку. Метро «Арбатская», которое красное, круговое, было закрыто, и там была выставка детской игрушки. И в преддверии всемирной выставки в Брюсселе там про нее снимали фильм. И вот нас, пионеров и октябрят, которые посещали эту выставку, выбирали, гримировали, и мы два дня ходили гордые, в гриме. Когда нам за это заплатили, мы с мамой поехали в только что открывшийся «Детский мир» на площади Дзержинского. Я даже помню, что мы там купили. Солдатиков и марки!
А следующая моя роль была в фильме «Ирония судьбы».

– И где вас там смотреть?
– Каждый Новый год мои родственники собираются у экрана, чтобы не прозевать этот микроскопический момент. Если вы помните, фильм начинается с мультяшных зарисовок – строят типовые дома, а потом идут титры и показывают Ширвиндта, который едет в автобусе, выходит и идет вдоль новогоднего базара, покупает шампанское… Я был в толпе на этом базаре. Потом узнал себя только по куртке. Я еще и капюшон натянул на голову – на улице метель была. В студенческие годы я увлекался театром и играл в театре МГУ, но не в том, который знаменитый, а там есть еще другой. Он, пожалуй, даже дольше существует, с 1966 года. Это так называемый театр на факультете. Мы там вполне серьезно занимались – и систему Станиславского проходили, и этюды. И даже ездили на гастроли по воинским частям. После института связь с театром не утратилась. Так вот, однажды мне позвонили, это был 1973 год, и сказали: Рязанов снимает фильм, и у них хреново с массовкой – все смотрят в камеру. Нужна категория «актеры», кто ведет себя естественно. С утра приехали на «Мосфильм», нас загримировали, подобрали одежду. Если массовке тогда платили три рубля, то нам, «актерам», платили девять. И мне потом выдали квиток на выплату этих самых девяти рублей. Но у меня сын маленький был, Илюшка, месяца два-три. Он этот квиток схватил… и не выпускал из ручонки. В общем, у меня где-то лежит этот неотоваренный квиток, который подтверждает, что я снимался в «Иронии судьбы».
Киношная эпопея на этом не закончилась. После этого я озвучил еще 27 серий сериала «Охотники за крокодилами» – говорил за главного героя. А потом меня пригласили на съемки фильма «Азирис Нуна»… Там Александр Филиппенко играл фараона, а я – древнеегипетского предсказателя погоды. Фильм не без юмора. Но и на нем дело не кончилось. Сейчас на ТНТ идет сериал «Счастливы вместе». Туда меня приглашали сыграть врача-психоаналитика в одной серии.

– Дома не ругают, что вы сутками на работе?
– На меня, откровенно говоря, уже давно махнули рукой.