К 65-летию Победы. Солдатские письма, как ветераны

Житель Вологды Михаил Суров собрал несколько тысяч солдатских писем, большая часть которых – фронтовые треугольники. Эти письма – не просто память, это история войны, которую уже никто не сможет переписать.

«Сухарей бы маминых»

Я осторожно разворачиваю потрепанный треугольник: «Здравствуйте, многоуважаемые мои дорогие родители, тятенька и маменька. Здоровье мое по-старому, как было и дома. Если примут посылку, то пошлите. Табаку не надо, нам табак дают по 20 граммов в день. Сухарей, конечно, было бы неплохо покушать маминых».

Это письмо – одно из тысяч, собранных вологжанином Михаилом Суровым за 15 лет. Сколько их, он сам не знает – может, пять тысяч, а может, и все десять. Первое солдатское письмо попало к Сурову случайно. Михаил давно собирает старые вещи – сундуки, шкафы, комоды; для него чужая рухлядь может стать бесценным экспонатом. В одном из старых сундуков 15 лет назад он и нашел первую стопку фронтовых писем. Говорит, выбросить их или сжечь не поднялась рука. Потому что знает от своих родителей, как это – жить от письма до письма. Один его дядя, Меркурий Усков, погиб во время войны в Латвии – ему не было и 20. Другой дядя, Дмитрий Суров, сгорел в танке – точное место его гибели неизвестно до сих пор. Родные этих парней также ждали от них долгожданной весточки с фронта.

Михаил говорит, что долго не мог для себя решить, имеет ли право читать чужие письма? Но однажды понял: только благодаря им и можно узнать о другой войне – той, о которой мы знаем совсем мало.

– От некоторых писем комок к горлу подступает, – признается Михаил. – Моя жена, когда их читает, постоянно плачет. А меня эти письма поражают своей добротой.

«Спасибо за носовой платочек»

Солдатские треугольники пахнут не порохом, не табаком – они пахнут старыми деревенскими домами. Я перебираю их и вспоминаю своего деда-фронтовика, слышу его рассказы о войне, которую он прошел от начала до конца. Эти письма тоже говорят. Некоторые затрепаны донельзя – тронешь, кажется, рассыплются. Значит, их перечитывали не один десяток, а может, и не одну сотню раз.

– Вот, послушай. – Суров зачитывает вслух отрывок из чьего-то письма. – «Папа и мама, из ваших писем вижу, что вы опять начинаете поднимать свое большое хозяйство, хотя вам одним очень тяжело на старости лет. Сейчас некому, кроме вас, напилить в печь дрова. Я очень рад, что вы пустили в племя телочку и хотите продержать до нас, когда мы вернемся с победой домой». Видно, что парень от плуга и косы отвыкнуть еще не успел. И таких писем много.

Солдаты писали на каждом листочке бумаги. Вот почтовая карточка с призывом: «Смерть немецким оккупантам!» Вот исписана вырванная из блокнота страница. Вот на промасленной плотной бумаге, вытащенной из ящика с боеприпасами, аккуратно выведено: «Жарко, комары и гул снарядов. И тут же тихое щебетание птиц. Не верится, что идет война».

Письма написаны разным почерком – размашистым, неразборчивым, аккуратным, почти школьным. Но в каждом – практически об одном и том же. Не о боях – о них совсем немного. Солдатские письма – о довоенной жизни: «Скоро праздник, 25-я годовщина Великой Октябрьской революции. Когда-то очень весело гуляли этот праздник». О победе: «1 августа заболел и сейчас нахожусь на лечении в госпитале. Но ничего, начинаю выздоравливать. Потом пойдем опять бить врага. Нужно быстрей добить, чтобы скорей вернуться домой». О надежде на светлое будущее: «Недалек тот час, когда отойдет враг, будет разбит и наша счастливая радостная жизнь возобновится». Я нахожу листок, на котором красными чернилами выведено: «Оля, я письмо твое получил, в котором также получил носовой платочек, за что много, много раз благодарен». Некоторые слова в этом письме невозможно прочесть – расплылись от слез.

Музеям не нужны

Каждое из этих писем могло стать последним для тех, кто их писал. Михаил показывает мне письма моряка Михаила Скребкова к Валентине Кузьминой из Новосибирска – они познакомились по переписке. Парень рассказывает девушке о службе, о друзьях. В одном из писем пишет: «Ваше письмо немного опоздало, сегодня выходим в море, поэтому я вам не могу подробно описать о себе». Следующее письмо – уже от его товарища Леонида: «С тех пор, как не стало Михаила, мне стало очень скучно. Потому что с Михаилом я провел всю свою морскую жизнь, которая соединила нас и сделала братьями».

С каждым годом писем у Сурова становится все больше. Сегодня он – депутат областного собрания, и когда по долгу службы ездит по деревням, пенсионеры, слышавшие о его архиве, несут ему письма – аккуратные стопки, перехваченные резинкой, бережно завернутые в бумагу. Большинства отправителей и адресатов давно нет в живых. Бывает, что к солдатским треугольникам годами никто не прикасается: то, что для одних было счастьем или трагедией десятилетия назад, для их потомков  просто картинки из прошлого.
Что будет дальше с солдатским архивом, Михаил не знает. Музеям он не нужен – по крайней мере, ни один пока не попросил передать в дар солдатские треугольники. Накануне 9 мая к Сурову всегда обращаются учителя: просят письма для того, чтобы выставить их в комнатах боевой славы. Михаил говорит, что солдатские треугольники действуют на детей сильнее, чем фильмы о войне режиссеров великих и не очень. Беда лишь в том, что это ненадолго.

– О фронтовых письмах вспоминают, как правило, только к 9 мая, – горько говорит Суров. – Хватают их как горячие пирожки. Но 9 мая они всем нужны, а 10-го – уже никому. Так же, как и сами ветераны.

Рубрика: Общество

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика