Дмитрий Быков: Открытые письма - гнилая практика спасения репутации

В России вновь наступило время открытых писем.

Когда-то ими обменивались оппозиционеры с представителями власти либо представители разных отрядов творческой интеллигенции – скажем, Шендерович со всеми, от Коха до Киселева. Вызвано это было тем, что продолжать личное общение по ряду причин невозможно, а высказаться хочется. 

Новый виток открытых переписок диктуется другими коммуникационными сложностями: диалог невозможен уже потому, что говорящие находятся на слишком разных этажах общественной лестницы.

Андрей Макаревич пишет Путину: раньше рок и власть хоть как-то встречались, поскольку нуждались друг в друге, – сегодня поддержка со стороны властей только компрометирует музыканта, а власть и так все захапала под контроль (или так думает), и агитаторы ей не нужны. Разве что с «Уралвагонзавода». Потому что аудитории Макаревича и Путина больше, в общем, не пересекаются.

Коллектив Театра Гоголя пишет Сергею Капкову и всем, кого касаются проблемы отечественной культуры. Театру Гоголя не нравится, что его руководителем внезапно (хотя глубоко логично) утвержден Кирилл Серебренников. Сергей Капков отвечает представителям Театра Гоголя через «Эхо Москвы»: гоголевцы не собирают зал, а значит, Серебренников будет утвержден вопреки любым крикам об уничтожении русского репертуарного театра.

Путин отвечает Макаревичу устно: вы зря упрекаете в коррупции только чиновников, это все идет от бизнеса. Короче, все высказались, но диалога нет, и это лишний раз подтверждает общероссийский диагноз.

Главная наша проблема сегодня не в том, что мы разучились говорить, а в том, что отучились слушать. Мы говорим на принципиально разных языках. Обществу важно заявить о проблеме – власти важно ее переформулировать, замылить или отфутболить.

Диалог возможен там, где есть общая цель. Раньше таких целей не могло быть у Коха с Шендеровичем (которые теперь под общим гнетом общаются вполне нормально, хоть и не без яда). Сегодня общая цель невозможна для Макаревича и Путина, для артистов и Капкова, для Ройзмана и полицейского начальства, для тех, кто подписывается за Pussy Riot, и тех, кто стремится закатать их по максимуму.

Сколько писем ни пиши, механизма влияния на власть нет.

И это приводит к фундаментальному расколу и к горькому итогу: письма пишутся не для того, чтобы нечто изменилось, а для того, чтобы спаслась репутация. Единственная цель – не решить проблему, а сохранить лицо. Это очень трогательно, но совершенно бессмысленно. А главное – это подменяет цель общественной активности: она не в том, чтобы добиться перемен, а в том, чтобы спозиционировать себя.

Это гнилая, разлагающая практика, описанная у Горького в седьмом фельетоне из цикла «Русские сказки» с исключительной точностью: пересказывать не буду, потрудитесь прочесть. Ей-богу, посмеетесь.

Что делать? Ответ прост. Искать такой язык, чтобы «они» поняли. Не усмотрите тут, пожалуйста, разжигания. Очень может быть, что я имею в виду английский.

То, что говорит Мадонна или Бьорк, судя по реакции, им пока еще небезразлично.