Юз Алешковский: Угроза кровавой революции приведет к демократии

Если бы Юз Алешковский написал за долгую жизнь (ему 82 года, и он в отличной форме) только песни «Товарищ Сталин, вы большой ученый» и «Окурочек», бессмертие было бы ему обеспечено. А еще он прославился хитом русского самиздата – виртуозной матерной повестью «Николай Николаевич» – и десятком романов, последний из которых принес ему в этом году «Русскую премию» (для иноземных жителей, пишущих по-русски). Вручать ее будут в конце апреля, а пока Алешковский пребывает в Штатах, куда уехал 35 лет назад, и обдумывает продолжение «Николая Николаевича».

– Сейчас в России все ждут нового Путина, спорят о завинчивании гаек либо, наоборот, о революции сверху. Как это выглядит из вашего Коннектикута?

– Во-первых, мне не хотелось бы выглядеть ушловатым политологом в глазах читателей «Собеседника». Мое мнение – мнение всего лишь частного человека, давно живущего вдали от любезной Отчизны и всегда болевшего за ее скорейшее возвращение к нормальной – во всех отношениях – жизнедеятельности. Говорить о новом Путине – и в какую сторону он пойдет – надо бы не мне, реалисту, а Сальвадору Дали. То есть, мягко говоря, сие преждевременно.

На мой взгляд, сегодня, когда над Россией вновь нависла зловещая тень общенациональной стагнации, закономерно и весьма своевременно возникло движение, исполненное не политиканства, не игрушечного революционаризма, а высокосовестливой гражданственности. И его следовало бы именовать движением протестантским – разумеется, не в религиозном смысле этого слова.

– Может, хотя бы в этическом?

– Да. И возможно, я ошибаюсь, но лично меня очень обнадеживает то, что нынешняя власть не отреагировала жестко ни на Болотную площадь, ни на ряд демонстраций в провинции. А ведь могла, подобно туповатому Никите, угрохавшему доведенных до социального отчаяния новочеркасских протестантов. Хотя и ныне действующий президент, и следующий явно устрашились пробуждения даже в массе ранее апатичных людей осознанной гражданской совести, а там и еще черт знает чего, но вовсе не обычного безмолвствования. Слава Богу, на этот раз мы не наблюдали трагических эксцессов, на которые были некогда горазды кремлевские головорезы. Наоборот, мне кажется, власть наконец-то почувствовала не только страх, но и разумное желание прислушаться к требованиям пока еще неорганизованной оппозиции.

– Готовность? Это в вас хваленый дух противоречия говорит. Никто же этого не видит!

– Некоторый дух противоречия есть, да. Когда один литературный начальник в буфете ЦДЛ заорал на весь зал: «Да, я люблю советскую власть!» – я так же громко ему ответил: «А я советскую власть – в рот». Но тут дело не в противоречии, не в намерении кого-то эпатировать, а в логике. Если власть сделает еще какие-либо шаги для понимания тезисов постепенно организующейся оппозиции, появится шанс для того, что гораздо выше политиканских маневров. Реальная угроза кровавой революции – она есть – превратится в медленное выстраивание действительно демократического государства. Между прочим, политики, да и граждане почти в любых режимах, исключая самые монструозные, давно уже понимают необходимость иметь, скажем, парламентскую оппозицию, отлично играющую роль корректировщика: на нее же и стрелки можно перевести! В общем, практическое сближение авторитарной власти с оппозицией, а пресловутой вертикали – с проснувшейся горизонталью пойдет только на пользу всенародным интересам. Шанса этого я не отвергаю, альтернативы ему не просматривается.

– А что слышно в Штатах? Есть ли шансы у республиканцев?

– Я разочарован явной дегенерацией американской двухпартийной системы, поэтому не голосую ни за левых, ни за правых, надеясь на необходимую для страны регенерацию. Так что если на родине что-то должно народиться, то у нас тут, возможно, начнет возрождаться.

– Вышли Штаты из кризиса или нет? У нас говорят разное.

– Знаете, я считаю себя таким забубенно-заядлым пессимистом, глубоко верящим в благость Божественного Промысла, что давно уже подумываю не о всемирном кризисе, а о разного рода безвыходных тупиках и лабиринтах, в которых заплутало современное человечество. Так что в последнее время все чаще пытаюсь представить себе облик существа более совершенного, чем гомо сапиенс, в свою эпоху пришедшего на смену неандертальцу точно так же, как тот сменил на высоком посту питеркантропа, пардон за оговорку.

– Хорошее слово.

– Берите, пользуйтесь. Я думаю, все нынешние кризисы – предвестие революции более серьезной, чем любая социальная, а именно антропологической. Мы ждем новую ступень эволюции, а будет ли это человек массовый, сращенный с другими посредством интернет-чипа, или, наоборот, гордый одиночка, или человек-паук – мы не знаем. Но ясно, что нынешний этап исчерпан – большинство процессов вышли из-под контроля и развиваются по собственной логике. Жду этого нового человека без страха, с уважительным любопытством.

– А я вот жду третьей мировой войны, которую многие уверенно относят на осень. Вы как думаете?

– Третья мировая война, как известно, уже идет, но я опять-таки не провидец и никак не могу предсказать, неизбежна ужасная стычка на Ближнем Востоке или ее удастся предотвратить поистине убойными санкциями Запада против Ирана. Иран неистово одержим идеей всеисламского господства, но у него – и у его властей – проблемы с устойчивостью. Очень надеюсь, что без большой войны все-таки обойдется.

– Я знаю, что вы человек религиозный – можно ли ожидать в России той реформации, на которую надеются некоторые верующие?

– Ну, о неофициальной Русской православной церкви мне ничего не известно. И не думаю, что можно действенно связывать какие-либо величественные социально-политические, нравственные, эстетические и прочие надежды с церковью официальной. Ведь она никогда не имела сил возвыситься над злодеяниями властителей типа Ивана Грозного, Петра и прочих самодержцев, да и сама была, по сути дела, уничтожена коммуняками – бандитами атеизма. Каждому из нас, чем бы мы ни занимались, полезно помнить народную мудрость, поистине исполненную глубочайшей связи с Всевышним: на Бога
надейся, но сам не плошай.

– Вы говорите о всемирном кризисе – может, именно Россия и вытащит мир?

– Но сначала пусть вытащит себя. Я полагаю, что диагностическая причина порчи человеческих нравов, той почти всенародной депрешки, которую заметило почти все серьезное искусство, одна: годы большевистского ига на одной шестой части всемирной суши.

– Каков будет истинный герой XXI века, на кого он будет похож?

– Истинными героями нашего времени считаю Буковского, Солженицына и Сахарова.

– Напоследок вот о чем: мои школьники, которым я в рамках школьной программы задавал «Николая Николаевича», говорят, что эта вещь – столь неприличная для своего времени – поразила их какой-то детской любовной сентиментальностью. Вы согласны?

– Я вообще убежден, что словесное искусство есть прекрасная возможность выражать на данном нам свыше человеческом языке именно чувства. Мысли – тоже, но чувства в первую очередь. Сентиментальность как таковая – одна из весьма действенных форм сопротивления сердца обесчеловечивающей жесткости техпрогресса и абсурдистского вещизма. И «Николай Николаевич» задумывался как повесть о любви – и так и написан, просто какими еще словами мог этот герой выразить чувства, впервые его посетившие?

– А «Окурочек» как написан? Было что-то подобное?

– Нет, я ценю только воображение. Выдуман, конечно. Очень холодной ночью в шестьдесят втором, кажется, году, в машине скорой помощи, где я подрабатывал водителем.